Пять патронных гильз

"Пять патронных гильз"

Гражданской войне в Испании (1936-1939) катастрофически не повезло с кино. Лучшим эпосом о ней остается "Надежда" (1939) Андре Мальро, снятая республиканским комэском по горьким следам поражения. Вторую попытку монументального фильма предпринял лишь Кен Лоуч ("Земля и свобода", 1995). Испанцы воспринимают ее как кошмарную фантасмагорию. К романтической трагедии, потрясшей мир, даже в СССР обращались лишь иностранцы: "Псевдоним 'Лукач'" (1976) грека Маноса Захариоса и венгра Шандора Ке, безумный "Бархатный сезон" (1978) югослава Владимира Павловича. И это при том, что испанская революция — самая киногеничная в ХХ веке: горящие церкви, самоубийственная отвага анархистского табора, железная поступь интербригад и их трагический исход через Пиренеи, поединок лозунгов — республиканского "Они не пройдут!" и фалангистского "Да здравствует смерть!". Ни одна революция не погибала так величественно и прекрасно, как испанская. Но в мировом кино к ней более или менее постоянно обращались лишь режиссеры ГДР. Объяснить это можно тем, что Испания — единственный, пусть и не по их вине, бой, который дали фашизму немецкие "антифа". "Пять патронных гильз" знаменитого, а впоследствии опального Франка Байера, того самого, у которого Дин Рид увел жену — красотку Ренате Блюме,— лучший фильм из испанского цикла студии ДЕФА. Фильм-формула в том смысле, в каком формулами жанра являются лучшие вестерны: ничего лишнего. Сходство с вестерном, кстати, усиливает то, что франкисты охотятся на героев в конном строю. Фильм аскетичный, как голые, раскаленные скалы Сьерры, через которые пробираются герои, или как язык военного приказа. Собственно говоря, речь в "Гильзах" идет о судьбе не только и не столько людей, сколько приказа. Шестеро бойцов, прикрывавших отход своей интербригады за Эбро, пробираются к своим. Комиссар-немец Виттинг (Эрвин Гешоннек) ранен. Умирая, он разрывает на части и прячет по патронным гильзам, которые раздает товарищам, некий документ. Его последние слова похожи на бред: дескать, его ранил фашист-офицер, но комиссар его убил и забрал секретный приказ, который — почему-то по частям — надо доставить в штаб. Бред бредом, но приказ приказом. Да и сама одиссея поляка Олега (Манфред Крюг), испанца Хосе (Эдвин Мариан), француза Пьера (Армин Мюллер-Шталь), немца Вилли (Эрнст-Георг Швим) и болгарина Дмитрия (Гюнтер Науман) временами скатывается в бредовый сон наяву: у них нет не только патронов, но и воды. Суровая ткань фильма вдруг расцветает видениями сходящего с ума от жажды русского радиста Васи (Ульрих Тейн), причем видениями специфическими: ему грезится демонстрация на Красной площади, но даже бодрая музыка гимнов советских физкультурников становится в этом контексте невыносимой. В какой-то момент герои готовы сами броситься под пули франкистов: лишь бы успеть до гибели напиться в последний раз. Хотя большинство из них и выжило, этот фильм, как и любой фильм об испанской войне,— фильм о поражении, как предопределенной самим роком судьбе республики. Этот рок воплощается в одном из ударных эпизодов фильма в морщинистых испанских крестьян. Они-то сами за республику, но недоверчивость стала их второй натурой: опасаясь, что обратившийся к ним за водой человек — фашист, подстроивший им ловушку, они подвергают роковой проверке его самого. И даже голос великого Эрнста Буша, поющего на титрах гимн интербригад, кажется зловещим голосом судьбы.

"Плохие спят спокойно"

Оригинальное название единственного триллера Акиры Куросавы — "Чем хуже человек, тем лучше он спит", в СССР он шел, как "Злые остаются живыми". Обретя независимость, создав собственную студию, режиссер первым делом высказал все, что думает о японских корпорациях, японской иерархии и японской дисциплинированности. При желании в фильме можно разглядеть мотивы "Гамлета". Ниси (Тосиро Мифунэ), сын функционера строительного треста, вынужденного покончить с собой, спасая коррумпированное начальство, устраивается в ту же фирму под чужим именем, делает блестящую карьеру, женится на хромоножке-дочери (Кеко Кагава) преступного босса (Масаюки Мори) и неторопливо, с ледяной расчетливостью мстит убийцам отца. В решающий момент, естественно, его подводит собственная человечность. Но хотя крах жестоких замыслов героя очевиден заранее, фильм пропитан непреходящим напряжением, которое излучает прежде всего безупречно элегантный, образцово-показательный и смертельно опасный герой Мифунэ.

"Обыкновенный фашизм", 1965

Фильм Михаила Ромма — апогей монтажной документалистики, придающей движущимся картинкам структуру ораторской речи и уже старомодной в середине 1960-х. В мире победил принцип "киноправды", монтаж подозревали в нечистоплотности: не манипулирует ли режиссер зрителями? Ну да, манипулирует, и нет никакого криминала в том, что благостный пролог со смешными детскими рисунками сменяется кадрами с убитыми детьми. Но в этом — почти трагический парадокс фильма: антитоталитарное послание пишется на тоталитарном языке. Был в "Фашизме" и подтекст, безнадежно устаревший ныне: так, хроника открытия помпезной выставки нацистских художников безусловно должна была вызывать и вызывала у шестидесятников параллели, пусть и несколько натянутые, со сталинским официальным стилем. Ромм отошел от замысла сценаристов: выдающиеся критики Майа Туровская и Юрий Ханютин замыслили историю не столько нацизма, сколько маленького человека в нацистской стране, с обильным цитированием экспрессионистов. Возможно, будь этот замысел исполнен, фильм смотрелся бы сейчас актуальнее.

"Фанфан-Тюльпан"

Вершина творчества слишком плодовитого Кристиан-Жака и эталонный образец жанра "плаща и шпаги", а точнее говоря, фильмов о "войне в кружевах" былых галантных эпох. В бешеном ритме галопирует по Франции юный Фанфан (Жерар Филип), заваливший в стог сена деревенскую девчонку и вынужденный скрываться от гнева поселян. Судьба в личине гадалки Аделины (Джина Лоллобриджида) сулит ему блестящую военную карьеру и женитьбу на дочери Людовика XV. Когда герой понимает, что "цыганка" — дочь и помощница королевского вербовщика, уже поздно: Фанфан скоропалительно завербовался в армию. Кукольный мир, легкомысленный взгляд на историю, где даже вполне людоедские шуточки звучат невинно. Так, король, узнав, что Фанфан невзначай выиграл войну без единого выстрела, капризничает: дескать, так неинтересно, а как же 10 тысяч трупов, обещанные мне маршалом. Одно лишь смущает в фильме: сам Фанфан. В Жераре Филипе вообще всегда была некая холодность, порой кажущаяся неискренностью, а в таком задорном фильме она слишком бросается в глаза.

"Тысяча глаз доктора Мабузе"

Великий Фриц Ланг вернулся из США в Германию в конце 1950-х. Он не торопился, словно сомневаясь, сможет ли творить на ненавистной родине. Его последние фильмы — лишь тени немецкого кино 1920-х, а воскрешенный им Мабузе — тень маньяка, стремившегося к мировому господству в "Докторе Мабузе, игроке" (1922) и "Завещании доктора Мабузе" (1932). Идея "Тысячи глаз" пришла Лангу, когда он прочитал статьи о секретном американском оружии, не оставляющем следов на телах жертв, и нацистском отеле, начиненном подслушивающими устройствами: мечты Мабузе сбывались. В фильме он покупает недостроенный отель, оборудует скрытые камеры и провоцирует ситуации, превращающие всех постояльцев в его сообщников. В такую ловушку попадает янки-миллионер (Петер фон Эйк), спасший от самоубийства некую Мэрион (Даун Эддамс) и уверенный, что убил ее агрессивного мужа. Но если первые "Мабузе" — галлюцинации-пророчества, то "Тысяча глаз" мало отличается от продукции ремесленников из ФРГ, которые после ухода Ланга из кино наклепают за три года аж пять фильмов о докторе.