Сначала в Щукине искали бессмертие, а потом стали делать атомную бомбу
В некоторых щукинских микрорайонах еще можно наткнуться на старое хулиганское граффити "ВиэМ". Сегодня мало кто знает, что эти четыре буквы связаны с масштабным строительством, стоявшим в одном ряду с проектами Дворца советов и театра Красной армии. С этой стройки началась история московского северо-запада.
Русская медицина на Аптекарском острове
В 1890 году в Петербурге под попечительством принца Ольденбургского был открыт первый в России научно-исследовательский медико-биологический центр — Императорский Институт экспериментальной медицины (ИЭМ). Девизом принца была фраза "The right man on the right place", он организовал "подходящее место" и собрал в нем "подходящих людей". Следующие 30 лет на Аптекарском острове концентрировалось развитие всей российской биологии и медицины — за это время ученые ИЭМа сформировали основы современного представления об этих науках. Почетным директором института с 1913 года был сам Павлов (ранее, с 1891 года, управлял физиологическим научным отделом).
После октябрьской революции ИЭМ становится "Государственным" и обеспечивает "скорейшее становление советского здравоохранения". В 1921-м выходит декрет СНК об обеспечении работ Павлова, что укрепляет позицию института — ГИЭМ окончательно признается ведущим учреждением страны в области теоретической биологии и медицины.
В 1923 году помощниками Павлова становятся Лев Николаевич Федоров и Алексей Дмитриевич Сперанский. Оба в прошлом военные врачи. Федоров больше администратор, нежели ученый — но администратор прекрасный. "Расцвет павловской лаборатории и усиление монополии павловских идей в физиологии происходило, как я помню, скорее под руководством Федорова, а не Павлова" — напишет в автобиографии его современник Л.Э.Разгон. О Сперанском же будут говорить как о "полубоге в науке". Спустя десять лет по инициативе этих двух человек Государственный ИЭМ превратится во Всесоюзный, переедет в Москву, а Сталин распорядится занести в генеральный план реконструкции столицы еще один "монумент".
Институт бессмертия имени Горького
В этом здании наука должна была стать «главным инструментом борьбы за бессмертие»
Идея реорганизации ГИЭМа в ВИЭМ пришла в голову Федорову — "Ему удалось зацепить внимание Горького и вызвать жгучий интерес у Сталина. В катастрофически скорое время возник огромный институт с многочисленнейшим штатом, неслыханными привилегиями..." — напишет Разгон. "Зацеплял внимание" и "вызывал жгучий интерес" Федоров в такой манере, что тот же Разгон заметит — "было в идее этого института что-то лысенкоподобное", и тут же оговорится: "организаторы ВИЭМа, конечно, не были жуликами" — просто "их научные идеи настолько соответствовали стремлениям и желаниям начальников, что могучая подъемная сила несла их стремительно вверх. Чуть ли не каждую неделю виэмовцы перед Сталиным, Горьким и другими немногими, допущенными в эту компанию, развивали свои мысли о необыкновенных перспективах управления человеческим организмом".
Горький, "в литературе как будто хороший реалист, а в отношении к людям — романтик", питал слабость к идее буквального усовершенствования, обновления человека. "Человек должен как выяснить тайны природы, так и создавать свои новые законы природы ... Наука должна стать главным инструментом борьбы за бессмертие" — на этом горьковском убеждении и сыграл Федоров. Благодаря безграничной харизме и "подчеркнутой простонародности" Сперанского ему удалось убедить Горького, что будущий Всесоюзный ИЭМ — то самое учреждение, в стенах которого воплотятся мечты о "новом гомункуле". Так что следующим слушателем лекций о "необыкновенных перспективах" стал Иосиф Виссарионович.
В прессе же идею создания ВИЭМа приписали лично Горькому, который якобы поделился ею со Сталиным — с одобрения Вождя, в начале лета 1932 года, Сперанский был направлен к Горькому на дачу, где и узнал, что ГИЭМ станет ВИЭМом. Такая легенда была крайне полезна проекту — едва ли власть получила от этого больше выгоды, чем сам ВИЭМ.
ВИЭМстрой
Венецианский Дворец Дожей не является медучреждением, но стал прототипом для Дворца Советской Медицины, который, правда, не построили
В 1932 году был образован Всесоюзный институт экспериментальной медицины. Поначалу новый главный комплекс хотели возвести там же, в Ленинграде — на этот раз не в устье Невы, а на ее правом берегу, в районе Полюстрово. В августе 1933 года к проекту привлекли архитектора Н.Е.Лансере. В 1934-м строительство началось, но правительство приняло решение о переводе ВИЭМ в Москву — возможно, в связи с переводом в столицу всей Академии Наук. Бывший ГИЭМ стал называться Ленинградским филиалом ВИЭМа.
Под проект была отведена огромная территория на Октябрьском поле, между современным Волоколамским шоссе и проспектом Маршала Жукова. На востоке и западе район стройки в те времена ограничивался окружной железной дорогой и берегом Москвы-реки. Регион выбрали потому, что это направление — северо-запад — еще не было освоено городом. К западу от железной дороги не располагалось ничего, кроме небольших военных городков, основанных в начале 30-х, и ведомственных Покровско-Стрешневских больниц.
Был организован закрытый конкурс среди виднейших ленинградских архитекторов. В марте 1935 года из семи представленных работ выбрали проект, разработанный Николаем Евгеньевичем Лансере в соавторстве с рядом других мастеров, ныне малоизвестных. Этот первый вариант планировки ансамбля был наивно-идеалистическим примерно в той же мере, что и весь генплан реконструкции 1935 года. Клинику хотели разместить в двух 22-этажных башнях, а дом съездов оформить по аналогии с венецианским Дворцом дожей. Комплекс планировали окружить огромной зеленой зоной — огороженная высоким забором, она бы заполнила все оставшееся Октябрьское поле.
Второй проект Лансере был попроще, территории и этажей в нем стало меньше
В июле 1936 года этот технический проект представили на утверждение в Москву. Коррективы, внесенные научно-техническим советом народного комиссариата здравоохранения СССР, способствовали "реалистическому осознанию технических возможностей строительства". Сократились и объем строительства, и пространство, под него отводимое. С конца 1936-го по сентябрь 1937-го Лансере перерабатывал проект — в соавторстве с уже куда меньшим числом помощников.
Строительство по переработанному плану началось в 37-м, на урезанной территории — между парком Покровское-Стрешнево и речным берегом. Все постройки были спроектированы в едином стиле, лишь намекающем на "дожевщину". Сам ансамбль стал куда симметричней. Вкратце можно сказать, что Лансере упростил техническую сторону проекта, не лишив его при этом "монументальности" и изящества. Отказались от зданий выше 11 этажей, так что первые "высотки" появились в СССР только после постановления о высотном строительстве 47-го года. К слову, спустя почти 70 лет после отклонения плана с клиникой-"высоткой", небоскребы в Щукине все-таки появились — "Дон-строй" возвел свои "Алые паруса", напоминающие клинику из первого проекта Лансере, по высоте умноженную на два.
Еще до окончания постройки ВИЭМовского ансамбля часть ленинградских сотрудников перевели в Москву и разместили в окрестных учреждениях. Сперанский, к примеру, с 34-го работал в поселке Балтийском — правда, ему выделили отдельное здание. Ныне это Балтийская, 8. Когда часть ВИЭМовского комплекса была закончена, ученые начали готовить лабораторные помещения к переезду научных отделов.
Потом началась война — московский ВИЭМ не был ни открыт, ни достроен.
ЛИПАН вместо ВИЭМа
С началом войны строительство комплекса прекратилось, лаборатории достроенных зданий реорганизовали в госпитали. На третий год войны приоритетной научно-технической задачей стала разработка атомной бомбы, и в 1943-м часть территории, предназначавшейся для ВИЭМа, была отдана в распоряжение Курчатова и его "Лаборатории N2" (она же ЛИПАН — лаборатория измерительных приборов АН СССР), из которой вырос Курчатовский институт.
Война и ядерная проблема отвлекли Вождя от "грез о бессмертии", строительство гигантского комплекса прекратилось, и в 1944-м ВИЭМ был преобразован в Академию медицинских наук СССР (ныне РАМН). Каждый его отдел превратился в самостоятельное научное учреждение, каждая "подсобная" клиника — в клинический институт. Ленинградский филиал на Аптекарском острове стал называться ИЭМ АМН СССР. Туда вернулась большая часть сотрудников, с середины 30-х теснившихся по временным московским резиденциям. Некоторые же — к примеру, Сперанский — остались в Москве.
ВИЭМа не стало, осталась шпана
"Курчатник" вовсе не затронул достроенных зданий московского ВИЭМа, как часто упоминается — он рос чуть восточней (лишь поначалу сотрудники ЛИПАНа размещались в одном из зданий ВИЭМа). В 1945-м эти дома перешли Центральному институту эпидемиологии и микробиологии, который позднее превратился в НИИ имени Гамалеи. Это учреждение до сих пор располагается в тех самых ВИЭМовских зданиях, на улице Гамалеи, в пяти минутах ходьбы от Курчатовского института.
Поселок строителей ВИЭМа, раскинувшийся южнее самой стройки, вплотную к железной дороге, со временем превратился в жилой квартал. То же случилось и с окрестными военными городками. Примечательно, что дом культуры, открытый строителями 1-го мая 1937 года, существует до сих пор. Две автобусные остановки того времени, "ВИЭМ" и "ВИЭМстрой", сохраняли названия вплоть до 80-х годов. Также на картах Москвы закрепился топоним "Городок ВИЭМ" — его убрали лишь к девяностым.
Все эти названия сыграли определенную роль в самоидентификации жителей Щукинского района, активно росшего вокруг "курчатника" с конца 40-х. Одна из наиболее влиятельных группировок местной шпаны так и называлась — виэм. "Виэмовские" малевали название своей банды на заборах и стенах 1-го и 2-го щукинских микрорайонов — потому что именно там были автобусные остановки, носившие никому не понятные названия. О том, что ВИЭМом когда-то были корпуса гамалеевского института, находящегося в 9-м микрорайоне, в тылах враждебной "виэмовским" группировки, никто из шпаны не подозревал. Пару лет назад одно из последних виэмовских граффити все еще красовалось на старой гаражной стене. Скорее всего, там же оно и сейчас — если гараж не снесли.