"Реформы должны иметь некую логику"

Специальную студию "Коммерсантъ FM" в Санкт-Петербурге посетил еще один участник ПЭФ-2011. Обозреватель радиостанции Станислав Кучер взял интервью у Сергея Глазьева, ответственного секретаря комиссии Таможенного союза.

–– С.К.: Давайте начнем сразу с экономического прогноза, точнее слов "мой выбор" и последовавших за этим неких экономических тезисов, которые озвучил президент вчера в своей речи. "Нет государственному капитализму", "государство минимально вмешивается в частную предпринимательскую деятельность", "мой выбор — это страна с развитой частной экономикой". Что вам в этой речи понравились, что не понравилось, с чем вы согласны, с чем не согласны?

–– С.Г.: Я могу сказать, что впервые, наверное, за последние два десятилетия Россия выступает в качестве центра консолидации, то есть мы сумели создать интеграционное ядро — это Таможенный союз и единое экономическое пространство трех государств: России, Белоруссии и Казахстана. И это экономическое ядро становится все более привлекательным, оно демонстрирует высокий динамизм. У нас товарооборота — 1/3 прошлого года, более чем на 30% идет подъем торговли в рамках Таможенного союза с внешним миром. И для этого центра консолидации, конечно, нужна определенная экономическая идеология. С тем, чтобы нашим партнерам за границей было понятно, что мы строим не новую версию Советского Союза с директивным планированием, а строим современную динамичную высокоорганизованную экономику, основанную на рыночных принципах, и когда говорится о роли государства здесь, то я бы разделял разные роли государства. Одно дело — государство как армия бюрократов. И другое дело — государство как эффективное регулирующее начало в экономике.

Если государство не регулирует рынок, то мы знаем хорошо, рынок регулируют либо монополисты, либо криминальные структуры. Поэтому важнейшая задача — это правильная идеология государственного участия в экономике.

–– С.К.: Ну вы услышали эту идеологию из уст президента?

–– С.Г.: Я думаю, эту идеологию нам подсказывает сама жизнь, и в ситуации выхода из глобального экономического кризиса мы видим разные модели. Эти модели успешны. Есть, скажем, китайская модель, которая вообще прошла кризис без потерь. Или индийская модель, которая также во время кризиса ничего не потеряла. Европейская модель относительно успешная, особенно в Германии. Все эти модели отличают некоторые общие вещи. Первое — государство везде сохраняет стратегическое планирование, не в смысле пятилеток, которые президент упомянул, советских, а в смысле понимания долгосрочных целей и ориентиров развития экономики.

Без стратегического планирования в ситуации турбулентности, в которой сегодня оказался мир, экономика может утонуть. Она просто не будет знать, куда двигаться.

А стратегическое планирование позволяет не просто оценить возможности и перспективы развития экономики, но и частному бизнесу дать ориентиры, где растущие зоны экономической активности, куда эффективно вкладывать деньги, и государство должно помочь преодолеть. В экономике есть такое понятие "порог синхронных затрат", то есть если вы хотите освоить что-то новое, вам нужно сначала тратить деньги, вкладывать большие инвестиции, готовить рынок, проводить научные изыскания. Этот порог синхронных затрат сегодня для входа на новую волну экономического роста достаточно велик, и антикризисные программы во всех успешных государствах были ориентированы в основном именно на преодоление порога синхронных затрат.

Скажем, Южная Корея: 80% всех антикризисных расходов были потрачены на повышение энергоэффективности экономики, то есть на внедрение новейших технологий, которые позволили экономике стать менее затратной, более эффективной. В Европе примерно 70% всех антикризисных расходов было направлено в НИОКРы. В поддержку научных исследований на перспективных направлениях развития. И современное понимание технологического прогнозирования, наука о технологическом прогнозировании дает нам уже видение тех контуров будущего технологического уклада, который вытащит экономику из этой турбулентности на новую волну экономического роста.

–– С.К.: Я прошу прощения, что перебью вас. Но понятно, что прогнозирование необходимо. Американцы прогнозируют собственную жизнь на 20-30 лет вперед, китайцы, по ощущениям, так вообще на 200. А у нас такого планирования нет.

–– С.Г.: Это печально.

–– С.К.: Как на сегодняшний момент оно должно выглядеть? Кто должен этим заняться?

–– С.Г.: Это довольно-таки печально, потому что именно Российская империя была первой, которая начинала стратегическое планирование. Это план ГОЭЛРО, который подхватили большевики, формировался еще в 14 году. И наша школа долгосрочного прогнозирования планирования, в общем-то, одна из лучших в мире, научная школа.

–– С.К.: Ее можно сейчас возродить?

–– С.Г.: Многие ее элементы используются в Китае, например, и в Америке, и в Японии. Например, модель межотраслевого баланса –– это российская технология, которая в свое время была реализована нашим экономистом Василием Леонтьевым, сегодня очень воспринимается во всем мире. Сейчас идут в ход нелинейные модели экономической динамики, которые в Америке, кстати, пользуются большим спросом и не только в сфере государственного планирования, но и в сфере частного бизнеса. Экономико-математическое моделирование и прогнозирование –– это, в общем-то, основа для принятия решения. Могу вам сказать, что большая часть экономистов-математиков –– это наши соотечественники. Они работают где угодно.

–– С.К.: Это так. А у нас вот непосредственно, что должно сделать правительство, или что должен сделать президент для того, чтобы создать институты, которые бы заработали?

–– С.Г.: Я бы предложил, во-первых, принять закон о стратегическом планировании, который даст смысл экономической политике. Потому что экономическая политика не может сводиться просто к реформам, какими бы они ни были. Реформы должны иметь некую логику.

И целью экономической политики, как мы понимаем, должно быть благосостояние, экономический рост, модернизация экономики, ориентированная на повышение конкурентоспособности. И стратегическое планирование призвано, с одной стороны сориентировать госрегулирование на эти цены, создать максимально благоприятные условия для подъема инновационной активности. А с другой стороны, через институты развития, такие как банки развития, разнообразные фонды, поддерживающие инновационную активность, помочь частному бизнесу освоить эти новые прогрессивные технологии.

У нас сегодня сохраняется большой госсектор, к нему, конечно, есть претензия в том смысле, что он малоэффективен. Впрочем, частный сектор тоже у нас не блещет эффективностью.

Но главная проблема для госсектора заключается в том, что в отличие от частного сектора, который живет по принципам рыночной конкуренции, госсектор живет под государственной крышей, как говорится. То есть в неких парниковых условиях. Поэтому без стратегического планирования госсектор загнивает, потому что людям, которые им руководят, у них нет механизма ответственности. Чем они должны заниматься, они должны отвечать за достижение некоторых результатов, эти результаты не могут выражаться только в терминах прибыли, они должны выражаться в терминах освоения новейших технологий, освоения новых продуктов, новых секторов экономики.

То есть нам, нашей системе экономического регулирования, очень не хватает ответственности. Не хватает ответственности менеджеру за результаты своей работы.

И я понимаю, что госсектор вызывает раздражение у наших руководителей, потому что им нужно управлять, его нельзя просто пустить на самотек. Управлять — это значит, каждый день заниматься, ставить задачи, цели и спрашивать за их достижения, за получение конкретных результатов. Без стратегического планирования это сделать нельзя.

–– С.К.: Итак, в рамках Таможенного союза Россия — Белоруссия. У нас тут Павел Павлович Бородин вчера очень много говорил о совершенно потрясающих возможностях, которые открываются. Что должно и что будет сделано для того, чтобы все три страны заработали на благо всех трех народов?

–– С.Г.: В продолжение этой темы могу сказать, что, во-первых, проект закона о стратегическом планировании уже подготовлен и давно обсуждается в экспертном сообществе и в ведомствах. И нам этот инструмент очень важен и для формирования единого экономического пространства с Казахстаном и Белоруссией. Мы уже создали Таможенный союз, он работает фактически 1,5 года, мы имеем прирост, как я сказал, товарооборота на 1/3. Очень бурный рост с приграничной торговлей после снятия таможенного оформления наблюдается. Восстанавливаются кооперационные связи. То есть мы видим очень сильную позитивную динамику, но это всего лишь общий рынок товаров.

С 1 января мы делаем следующий шаг: мы добавляем общий рынок услуг, общий рынок капитала и общий рынок труда. Так называемое единое экономическое пространство. Пакет соответствующих договоров должен войти в силу с 1 января.

И следующая фаза –– это обретение общей стратегии развития. Так вот расчеты, которые мы вели по интегрированной модели межотраслевого баланса, показывают, что если бы мы создали просто общий рынок товаров, услуг, капитала и труда, мы получим в 10-летней перспективе прирост где-то 5-7%. А если у нас еще будет общая стратегия развития, где мы ставим общие приоритеты, а под эти приоритеты подгоняем систему регулирования торговли — те же самые импортные пошлины, ограничения в торговли — то есть, выстраиваем благоприятные условия для реализации этих приоритетов, то подъем экономической активности по этой модели получается уже 15% в 10-летней перспективе. Это 1,5% прироста ВВП в год. Это колоссальный эффект, который может быть достигнут благодаря тому, что на общем рынке товаров и услуг появится и общая стратегия развития.