Маша и Ваня мечтали о поездке в Грецию на море весь год — сразу с того момента, как уехали оттуда. У них там на одном из островов пионерлагерь, где они наслаждаются жизнью, правда, под присмотром своих школьных учителей, что, конечно, является необходимым условием поездки, но снижает накал страстей.
Они ездят туда уже четвертый, что ли, год, а начали, когда никого из одноклассников родители даже не думали отпускать в такое дальнее одиночное плавание. Поэтому Маша и Ваня жили в двух-трехместных номерах со старшими девочками и мальчиками, и это была, конечно, проблема для меня: я все время переживал насчет зубной пасты, которой их будут мазать, и разных других штук, которые я сам с усердием практиковал в свое время в пионерлагере, куда летом уезжал не меньше чем на две смены.
Мы тайком ловили карасей в пруду, дрались из-за девочек со своими и из-за них же — с деревенскими, да и просто так дрались, без повода - когда лень было изобретать повод. Потом, вернувшись, я, профессиональный председатель совета отряда, писал в сочинении "Как я провел лето" про праздник Нептуна и про то, как я прилежно учился играть в бадминтон. Учительница любила читать мои сочинения вслух, при всех, а потом на переменах одноклассники, вместо того чтобы глумиться надо мной по этому поводу, благодарили меня за удачное сокрытие истинного положения дел, которое на самом деле всем нам было очень дорого.
Так что я слишком хорошо знаю, как человеку живется в пионерлагере, пускай и в Греции. Постоянная борьба за выживание, внутренняя и внешняя — вот что там происходит. Этим он и хорош, пионерлагерь.
Пожалуй, первый раз с Машей и Ваней поехали одноклассницы и одноклассники. С Ваней — вообще его лучший дружок. С Машей — две подружки, может, и не лучшие, но явно не худшие. И не поехал кое-кто из тех, кто не должен ездить по правилам человеческого общежития. Я обрадовался.
Первые три дня они молчали. Я звонил им, но телефоны были, видно, надежно спрятаны в тумбочках. Учительница коротко (учитывая, что она находилась в международном роуминге, а это для кого-то хуже, чем в международном розыске) отвечала, что все хорошо.
Алена сильно разволновалась, и я сказал ей, что если они молчат, значит и в самом деле все хорошо. Когда им будет плохо, они сразу позвонят.
На четвертый день Маша прислала эсэмэску: "Умоляю, позвони!"
Слово "умоляю" мне очень не понравилось. Я, конечно, отдал должное десятилетней девочке, которая научилась его употреблять так, что оно пробивает сердце насквозь, но все-таки это был перебор.
— Что случилось? — спросил я ее.
— Папа, мне плохо! — сказала она.
— Отчего?! — взмолился уже я.
— Не знаю,— ответила Маша.
— Так не бывает.
— Я правда не знаю! — заплакала она.
— Давай разберемся,— предложил я.— Погода плохая?
Разве я не понимал, что дело не в погоде? Но надо же было с чего-то начать.
— Хорошая,— вздохнула она.— Даже слишком.
— Слишком в таких делах не бывает.
— Не бывает,— согласилась она.
Теперь она хотя бы уже не плакала.
— А что тогда? Купаться много не дают?
— Папа! — вскричала Маша.— Я сегодня рекорд поставила! Вчера час в море сидела, а сегодня час десять! Это называется "не дают"?!
— Ну что тогда? Кто-то обижает тебя?
— Ну кто меня может обидеть?..— вздохнула она.
Да, девочка рослая... Хотя перед отъездом в лагерь она пожаловалась мне, что есть два мальчика, которые пытаются потрогать ее кое-где. Причем это мальчики, от которых она меньше всего этого ожидала. Я думаю, они и сами от себя этого не ожидали.
Но с ними была проведена работа. Во-первых, я разрешил Маше делать с ними все, что она считает нужным, если они еще раз к ней сунутся, а во-вторых, сказал им, что если что-нибудь такое повторится, я сам их потрогаю.
Эта мысль, мне показалось, произвела на них неизгладимое впечатление. Причем мотивы-то их я понимаю... Может, как никто другой... Природное явление... Вечный катаклизм... Но это не дает права.
В общем, не то. Тогда что?
— Ты с кем в комнате живешь? — спросил я наудачу и внезапно вплотную приблизился к разгадке. Это был как морской бой: Б2... ранил!
— С Варей (имена детей изменены, кроме имен моих собственных.— А. К.),— медленно сказала Маша.
— У вас с ней все в порядке?
— Папа, она все время плачет! — всхлипнула Маша.— Она скучает по маме. Она никогда от нее так надолго не уезжала!
— А-а! — начал понимать я.— И ты...
— И я вместе с ней плачу,— призналась Маша.— Сидим, плачем. Потом на дискотеку идем. Хотя она даже на дискотеку не очень хочет. Потому что все время плачет. Завуч к нам приходила, посидела, поплакала.
— И что потом?
— На дискотеку пошла,— сказала Маша.
То есть Маша страдала просто за компанию с Варей. Ее широкая душа стонала в унисон с Вариной. У самой-то Маши не было никакого личного повода переживать.
— Она привыкнет,— сказал я.— Ты говорила ей об этом? Ты же привыкла. Ей еще и понравится это. Она еще и уезжать не захочет. Ты ей говорила об этом?
— Конечно, говорила, пап,— вздохнула Маша.— Я ей даже сказала, что нам же этим летом в Англию ехать, в школу... Там на лошадях будем учиться кататься, в гольф будем играть... Она послушала и так разревелась!.. Я не могла ее успокоить!
— Ты сможешь! — сказал я.— Я уверен: ты сможешь!
— Я попробую,— ответила она.
Вчера я получил от нее еще одну эсэмэску: "Папа, я не хочу в Англию!"