Фестиваль театр
Чеховский фестиваль, проходящий при поддержке Министерства культуры, правительства Москвы и Райффайзенбанка, представил новый спектакль знаменитого итальянского режиссера Ромео Кастеллуччи "Проект "J". О концепции Лика Сына Божьего". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Первоначально в афише Чеховского фестиваля значилось совсем другое название спектакля Ромео Кастеллуччи — "Вуаль священника". Значилось оно в программе еще как минимум десяти важных европейских театральных фестивалей, ставших сопродюсерами проекта. Однако работа не задалась, сам режиссер несколько месяцев назад, на премьере, признал, что спектакль не получился, даже извинился перед инвесторами, и все фестивали вынуждены были менять название в афишах — Ромео Кастеллуччи предложил "Проект "J"", который станет, возможно, первой частью будущего проекта, работу над которым режиссер собирается продолжать дальше.
Проект длится едва ли 50 минут. Большую часть этого времени Кастеллуччи показывает развернутый этюд о двух мужчинах — отце и сыне. Отец стар, немощен и болен, сын — на вид банкир или чиновник, в черном костюме и белой рубашке, при галстуке — ухаживает за ним, но, перед тем как уйти из дома (или это просто очень хорошая больничная палата — вся мебель белая, как и простыни на кровати), замечает, что старик обделался. Сын терпеливо убирает экскременты, подмывает отца, меняет ему памперсы, но, как только он собирается наконец уйти, все повторяется снова. При этом старик все время хнычет и извиняется за свою немощь, а сын едва сдерживается, но терпит и кротко-деловито выполняет свой долг. Больше театрального действия в спектакле нет.
Сделано все очень натуралистично — Ромео Кастеллуччи вообще не из тех, кто склонен щадить зрителя. Мы видим, как по ногам отца течет коричневатая жижа, как шлепаются на пол куски кала. Потом больной старик долго стоит к публике спиной, обнаженным и согбенным, пока сын, вооружившись резиновыми перчатками и ведром с водой, смывает разводы дерьма с ягодиц отца. Несколько впечатлительных женщин, конечно, покидают зал, но Кастеллуччи делает эту долгую сцену мастерски — столь же безжалостно, сколь и отстраненно, а его актеры — Джанни Плацци и Серджио Скарлателла — столь же сдержанны, сколь и отважны, и поскольку психологические линии поведения выстроены режиссером верно, на неприятную вроде бы сцену смотришь с неослабевающим вниманием.
Естественно, эта сцена любого человека заставляет проецировать театральное притворство на собственную жизнь — на то, что уже пережито или еще предстоит. Какие чувства и мысли должно рождать у человека наблюдение за страданиями тела, за мучениями, которые должен пройти человек, перед тем как уйти от мира? Конечно, по этому поводу есть вопросы к Богу. Поэтому пора наконец сказать, что грустная и грязная история, история про равнодушную смерть и про сыновний долг, разыгрывается на фоне огромного лика Христа, занимающей весь задник сцены репродукции картины Антонелло да Мессина. Взгляд Христа направлен точно на зрителя, но до поры до времени лик остается всего лишь фотообоями.
Главное разыгрывается в последние пять минут, когда отец и сын исчезают за кулисами, а задник превращается в огромный аттракцион, в объект современного искусства. Сначала под нарастающий гул изображение корчится и вспучивается, как будто кто-то бьется в него с изнанки, лик искажается, и по нему мелькают черные тени. Потом он, как кажется, то ли рвется, то ли растворяется под воздействием невидимой кислоты, но лицо проступает вновь, и по нему текут струйки чего-то темного — может, крови, а может, и старческих экскрементов. И еще проступает светящаяся надпись по-английски "Ты мой пастырь" — но в самом конце к фразе добавляется отрицание, получается "Ты не мой пастырь".
Собственно говоря, в этой двойственности и заключается, по всей видимости, месседж Ромео Кастеллуччи. Разумеется, его "Проект "J"" дает простор для комментариев — как семейно-обывательских, так и философско-богословских (в этом смысле уместно вспомнить грандиозную "Божественную комедию" Кастеллуччи трехлетней давности). О безусловности веры и о праве на упрек тому, кого считают Спасителем, о Христе как заступнике и как надсмотрщике, как символе и как об универсальном вместилище всего — и человеческих слез, и человеческого дерьма. Что ни скажи про сочинение Кастеллуччи, перед утверждением можно включить надпись "not". А рассказ про сам этот аккуратный и хорошо придуманный маленький спектакль можно начинать словами из известного анекдота: "Ну, во-первых, это красиво..."