За два месяца до президентских выборов ВГТРК возглавил Олег Добродеев. Теперь бывшему гендиректору НТВ придется участвовать в предвыборной кампании на стороне Владимира Путина. Хотя бы потому, что он возглавляет государственный медиа-холдинг. О былых информационных кампаниях Олега Добродеева попросила рассказать корреспондент "Власти" Виктория Арутюнова.
— Как ветеран информационных войн...
— Я не воюю. К тому же мне не нравится термин "информационные войны". Я считаю его неправильным. Есть информация, которая, несмотря ни на что, должна стать достоянием гласности. А есть целенаправленный поиск и размещение на газетной полосе или в телепрограмме материалов, при получении которых были использованы все, в том числе сомнительные, средства. В таком случае появление "информации" преследует совершенно определенную цель, как-то: начало диалога, получение тех или иных преимуществ, замалчивание какой-то ситуации, уничтожение политического противника и так далее. Эти материалы ищутся, создаются и компилируются осознанно, причем не для того, чтобы о них узнало общество, а с абсолютно другими целями.
— После выборов в Госдуму вы сказали, что журналистика дискредитирована. То есть с конца прошлого года телевидению должны были бы перестать верить?
— Для нашей страны телевидение и печатное слово есть истина в последней инстанции. Только очень незначительная часть аудитории подвергает сомнению слово, произнесенное с экрана. Это очень важный момент, характеризующий его действенность. Прежде всего я говорю об электронных СМИ. Я думаю, что по накалу думская кампания действительно была беспрецедентной, в том числе и по разнообразию форм и методов ее ведения. Но даже в этом случае я не употреблял бы термин "информационная война". Я бы назвал происходившее тогда глобальными противоречиями, для решения которых использовались разные методы — от чисто политических до силовых. Место СМИ было где-то посередине.
Когда-то, когда противоречия были существенно меньше, я советовал вообще не использовать печать и телевидение в подобных целях. Достаточно было разослать по ста соответствующим адресам факсы: "Иду на вы. Знаю то-то и то-то. Следующий шаг будет таким-то. В случае, если будут предприняты ответные меры, мои дальнейшие шаги будут следующими". Этот метод, наверное, избавил бы общество от многих потрясений.
— Может быть, вашим советом не воспользовались потому, что телевидение дает моментальный и, главное, публичный эффект?
— Я уже не первый раз говорю, что телевидение в нашей стране воспринимается не только как средство коммуникации, источник информации или звено, связующее Центр с регионами. На каком-то этапе телевидение стало восприниматься как стопроцентно действующее оружие. Когда — не знаю, но было это очень давно. Возможно, это началось со знаменитого приезда председателя Верховного Совета Бориса Ельцина в американский Университет Джонса Гопкинса. Тогда по первому каналу в информационных программах было показано его синхронное выступление: после сложных перелетов — или по каким-то другим причинам — речь Бориса Николаевича несколько отличалась от обычной. Это была первая большая, серьезная политическая акция — я тогда дежурил по программе "Время".
— Кому принадлежала инициатива демонстрации сюжета?
— Был прямой нажим "сверху" — это был 1990 год. Впрочем, люди, которые занимались этим тогда, были плохо подготовлены и скверно просчитывали последствия. Каждая из антиельцинских акций приносила ему новые очки.
— Получается, что традицию информационных войн начали не олигархи, а государственные чиновники?
— В той ситуации — да. Я думаю, будет правильно обозначить 90-е годы как начало таких войн. Потом общество развивалось, демократия крепла, вместе с ней совершенствовались и изменялись формы давления. Если говорить о читателях журнала "Власть", я думаю, что определенная их часть испытала все эти технологии на себе.
— А когда вы уходили создавать первое в стране независимое телевидение, вы предполагали, что его хозяин попытается использовать подобные технологии?
— Должен сказать, что НТВ, на мой взгляд, достойно прошло через думскую выборную кампанию. Ну а то, что мы все в процессе жизни открываем более сложные ее стороны,— так это естественно.
— Кто принимал решение о выдаче в эфир кадра с "падающим" Ельциным во время подписания российско-белорусского договора в конце 1999 года? Если не ошибаюсь, этот кадр показало тогда только НТВ...
— Этот кадр видели все — на той съемке присутствовало около 15 корреспондентов, в том числе из западных телекомпаний. Я, дающий вам интервью, имею право попросить убрать какой-то кусок из нашего разговора. Такое же право — попросить убрать ту или иную картинку — имеет и пресс-служба президента, пригласившая съемочную группу в Кремль. Только делать это надо сразу, и обычно происходит это автоматически, какая бы компания — частная или государственная — ни была. Убрать что-то после того, как это уже вышло в эфир, так же сложно — если не сказать невозможно,— как убрать текст из вашего журнала, после того как его прочитало полстраны. Если просьбы не было или она последовала тогда, когда все уже улетело-просвистело, это уже другая история. На самом деле подобные случаи — вопрос технологии. Об этом знают все профессионалы.
— Кто принимает решение о выходе в эфир того или иного сюжета в системе независимого телевидения?
— За все отвечает главный менеджер. Даже если возникают конфликты или противоречия с владельцем, это уже неважно.
"Пресс-служба президента может попросить убрать ту или иную картинку. Только делать это надо сразу"
"Кадр с "падающим" Ельциным видели все — на той съемке присутствовали 15 корреспондентов"