Фестиваль балет
В Перми завершился международный фестиваль "Дягилевские сезоны": насыщенная десятидневка громких музыкальных и балетных событий, среди которых особое место заняла премьера "Видеть музыку" — вечер одноактных балетов трех неизвестных России западных авторов. Из Перми — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Премьера "Видеть музыку" уникальна не только для Перми. Еще ни в одном российском театре не рисковали купить сразу трех котов в мешке — то есть пригласить на постановку абсолютно новых балетов трех совершенно не раскрученных в России авторов. На это отважился 37-летний худрук Алексей Мирошниченко, возглавляющий пермскую труппу второй сезон. В Мариинском театре, где он служил до приезда в Пермь, он отвечал за балеты Форсайта — их адекватность первоисточнику; ставит и сам — не только в России, но и за границей, и отлично знает международную балетмейстерскую конъюнктуру. У всех трех приглашенных, относительно молодых хореографов — Каэтано Сото, Дагласа Ли и Луки Виджетти уже накопился приличный послужной список — от New York City Ballet до Штутгартского балета.
Общее название вечера — "Видеть музыку" — выплыло из знаменитой реплики Баланчина и оказалось уместным: визуальный ряд удивительно соответствовал сопровождавшим его звукам. Пуристов от балета, конечно, шокировал шутливый дуэт "Quotidiano", поставленный испанцем Сото на фа-минорный концерт Баха, в котором упрямая парочка (ловкая малышка Наталья Домрачева и богатырь Сергей Мершин) — каждый в одном зеленом носке, тщилась создать гармоничное целое, отобрав у партнера недостающий носок. Однако в этой намеренной профанации пошлости не было, а юмор был, да и резвость невысоких поддержек-перекидок точно следовала темпо-ритмической живости музыки.
К тому же жизнерадостная танцпередышка была просто необходима после напряженно-монотонного опуса "Неровности" Дэвида Ланга в постановке того же Каэтано Сохо — единственного балета программы, который был перенесен в Пермь уже готовеньким из США. Выматывающее нервы виолончельное пиление (аккомпанемент в записи, соло на сцене — Александр Прозоров) в хореографии обернулось выворачиванием суставов. На белоснежном ковре линолеума с эффектно задранным углом артисты нарочито косолапо воздымали ноги, таскали на груди партнерш, скрюченных в бараний рог или раскинутых на манер цыплят табака. Все это, согласно программке, было призвано отобразить "личные проблемы", настигшие хореографа во время работы над балетом. И отображало весьма убедительно.
Фото: Антон Завьялов
Финальный балет — "Медитацию на темы насилия" на музыку Паоло Аралла — хореограф Лука Виджетти наполнил дымом (в буквальном смысле). Под зловещее гудение опасливо перемещались персонажи, подолгу замирая в шатком равновесии: скорчившись в плие на пуантах или вытянувшись в струнку на полупальцах. Схватив женщин, как магическое оружие, мужчины очерчивали их ногами защитные круги — подобно Хоме в гоголевском "Вие". Саспенс нагнетался умело, но слишком долго: заманчивого насилия увидеть так и не довелось.
Самым традиционно-балетным, но и самым художественно состоятельным выглядело "Воспоминание", которое Даглас Ли придумал на музыку Гэвина Брайерса. Английское воспитание хореографа оставило на нем внятный отпечаток: вслед за британскими классиками — Аштоном и Макмилланом — он отлично овладел искусством всевозможных поддержек. Изобретательно чередуя верхние, партерные, дуэтные и многофигурные, Даглас Ли избрал лейтмотивом обводки, остроумно визуализировав тему спектакля: кружение сменяющих друг друга женщин перед обращенным в прошлое героем.
Пермские солисты, которые из западного репертуара не танцевали ничего свежее, чем канонизированные балеты покойных классиков Баланчина и Роббинса, исполняют поставленную для них хореографию с почти молитвенным экстазом и нежданной профессиональной зрелостью. Ни следа провинциальной робости, ни намека на телесное неудобство — так, будто труппа давно вошла в семью европейских театров, где подобный мейнстрим является непременной частью ежегодного репертуара. Удивительно, но и публика пережила эту балетную революцию по-европейски благочинно: на всех трех балетах стояла благоговейная тишина, разрешавшаяся в финале не буйными, но вполне воодушевленными аплодисментами. Похоже, Пермь унаследовала невозмутимую всеядность своего уроженца Сергея Дягилева, требовавшего от соратников одного: "Удиви меня!"