Танц-фол

Ольга Ковалик

*Книга Ольги Ковалик "Повседневная жизнь балерин русского императорского театра" выходит в издательстве "Молодая гвардия", серия "Живая история. Повседневная жизнь человечества"

Кипучая страсть к хореографии свирепствовала в России с самого начала 1800-х годов. Что могло остановить мужчину, околдованного одним только видом своей избранницы? В свете рампы ее легкий стан и легкомысленный наряд, с открытой ножкой, доставляли немыслимое наслаждение. Это сейчас, когда все оголилось, обнажилось и приняло вид полной доступности, балерине трудно вызвать эротический восторг у зрителей. Представьте, что творилось тогда, в эпоху телесной замкнутости.

"Когда я буду на содержании"

В петербургском обществе испокон веков знали, что перед окончанием училища каждая будущая балетная фея подвергалась традиционному искушению особым благоволением начальства. Что означало принуждение со стороны театральных чиновников выше среднего уровня к сожительству с обещанием сразу после выпуска обеспечить приличное жалование.

Начинающие артистки, пропитанные традициями своих предшественниц, как отмечала знаменитая мемуаристка А.Я. Панаева, "заботились постоянно заготовить себе, еще находясь в школе, богатого поклонника, чтобы при выходе из школы прямо сесть в свою карету и ехать на заготовленную квартиру с приданым белья и богатого туалета". Обыкновенно их разговоры о будущем начинались фразой:

— Вот, когда я выйду и буду на содержании, то...

Судьбы некоторых балетных артисток соблазняли и будоражили воображение выпускниц. Ну чем какая-нибудь Танечка или Катенька хуже Анюты Прихуновой, вышедшей замуж за московского губернского предводителя дворянства князя Л.Н. Гагарина, близкого друга министра двора и уделов графа В.Ф. Адлерберга. Отпрыск камер-лакея — и в княгини!

Эти новоиспеченные княгини в свою очередь набирались ума-разума у удачливых предшественниц. Все воспитанницы, конечно, были наслышаны и о судьбе Ольги Каратыгиной, поступившей в театр еще в 1787 году. Ее технику признавали выдающейся и "быстролетной". Все первые роли репертуара оказались в ее распоряжении, но Ленушка, как именовали приму за кулисами, в 1802 году предпочла уйти на содержание к светлейшему князю А.А. Безбородко, жила в его доме, родила от него дочь, которую "благодетель-отец" прекрасно обеспечил. Безбородко пристроил и саму Ленушку: он выдал фаворитку за правителя своей канцелярии Н.Е. Ефремова, соблазнив того начисленным ей баснословным приданым.

Всем сестрам по серьгам

Как ни странно, подобный поведенческий стиль не затрагивал глубоких нравственных принципов балетных воспитанниц. Набожность, симпатичные отношения, дружеский настрой отличали их и в быту, и за кулисами. Это был какой-то особый тип русской гризетки. Даже в училище они, в сущности, переставали подчиняться родительской власти, находились под особым покровительством полиции и ни перед кем не отчитывались в своем легкомысленном поведении. Со школьной скамьи эти барышни находились в исключительной зависимости от царской власти, которая, судя по архивным документам, осыпала их небывалыми щедротами.

Менялись имена "господ директоров императорских С.-Петербургских театров", но суть милостей оставалась прежней: расточительное сластолюбие одаряло воспитанниц.

И вот из рук его сиятельства князя С.С. Гагарина награды получили: Елизавета Иванова — серьги, Мария Новицкая — серьги, Екатерина Пименова — серьги, Варвара Волкова — серьги.

Прошло несколько месяцев, и уже его превосходительство А.М. Гедеонов вручает:

Марии Новицкой — материю на платье, Елизавете Ивановой — тоже, Варваре Волковой — серьги, Екатерине Пименовой — тоже, Софии Дранше — серьги, Александре Андреяновой — тоже, Елене Андреяновой — тоже.

В январе 1830 года директор театров, во изволение монаршего благоволения, преподнес воспитанницам Амалии Новицкой и Татьяне Смирновой бриллиантовые серьги с бирюзою.

В апреле 1831 года браслеты получили Мария Новицкая, Татьяна Смирнова и София Савицкая, серьги достались Екатерине Пименовой и Варваре Волковой.

После удавшегося на славу спектакля и маскарадного марша в Зимнем дворце в декабре 1831 года на воспитанниц пролился золотой дождь. Особо были отмечены любимицы императора Шлефохт и Данилова, танцевавшие француженок: к дорогим серьгам им прибавили по 150 рублей.

Толпы юных, милых девиц резвились в воздушных сферах императорской сцены и среди бутафорской роскоши. А.М. Гедеонов вообще считал, что и бездарная прелестница очень полезна в постановке в качестве "красивой мебели". А прелести нужно было всячески подчеркивать. Карл Дидло, предчувствуя наступающий романтизм, заменил тяжелые костюмы, мешавшие "воздушности", на газовые тюники. И, о чудо, на представлении балета "Озеро волшебниц" легкий костюм спал с прехорошенькой Ольги Шлефохт. Царь Николай I был в восторге и горячо аплодировал. Такого головокружительного эффекта никто не достигал. Юная красавица стала любимицей императора. За кулисами ее именовали не иначе, как "наш милый, резвый, лукавый Амур".

На службе Отечества

Благодарности шли и по официальной линии. Например, подполковник Генерального штаба М.А. Абадаш в письме на имя исполняющего должность управляющего конторой Императорских театров Н.К. фон Бооля, недвусмысленно сообщал:

"Милостивый государь Николай Константинович, в конце июля 1902 года в Кургане, на обратном пути из Петербурга в Японию по Сибирской железной дороге, Его Императорское Высочество принц Акихито Коматсу, при особе которого я состоял по Высочайшему повелению, пригласил на обед в вагон-столовую артистку вверенных Вам театров А.Н. Гостемилову. После обеда г-жа Гостемилова по просьбе принца играла на пианино и пела, чем доставила принцу большое удовольствие. В бытность мою в Токио, принц Коматсу вручил мне вазочку клуазоне японской работы для передаче названной артистке в подарок от Его Высочества и просил при этом выразить ей еще раз Его благодарность. Отправляя вместе с сим на Ваше имя по почте, ценною посылкою на 50 рублей, означенный подарок принца Коматсу, покорнейше прошу Вас не отказать в распоряжении по исполнению приведенной просьбы Его Высочества и о последующем не оставить меня уведомлением".

Как следует из письма, соблазнительная красавица двадцати лет от роду Александра Гостемилова оказалась в Кургане очень кстати: в самом деле, кому, как не ей, московской кордебалетной танцовщице, трудиться на ниве дипломатии и укреплять межгосударственные отношения.

Со временем их последовательницы имели нешуточное влияние на театральные, политические, да и, в широком смысле, государственные дела. Кто сейчас помнит артистку балетной труппы Императорского московского Большого театра Лидию Востокову? А не мешает заглянуть в ее личное дело.

Девица Лидия Михайловна "в службу вступила по выпуске из казенных воспитанниц Императорского Московского театрального училища с распоряжения министра Императорского двора 27 августа 1886 года в балетную труппу Императорского московского театра корифейкою с содержанием по 500 рублей в год". Через три года к жалованию Востоковой было прибавлено 200 рублей — "во внимание к отлично-усердной службе" танцовщицы.

Далее ее карьера развивается стремительно, хотя и не отмечена ни одной заглавной партией в балетах текущего репертуара. Востокова застряла в ролях всевозможных подруг, фей, герцогинь, дриад и француженок. Зато с 1890 по 1900 год она поднялась до положения танцовщицы I разряда с жалованием в 1500 рублей годовых. Почти все отпуска и свободные дни Великого поста Лидия Михайловна проводила за границей, о чем свидетельствуют ее прошения, удовлетворенные начальством. Иногда распоряжения на заграничный отпуск "по домашним обстоятельствам" спускаются в театральную контору сверху. Например: "Управляющий министерством Императорского двора разрешил артистке балетной труппы Лидии Востоковой заграничный отпуск на 2 месяца с сохранением содержания. Об этом административный отдел Кабинета его величества имеет честь уведомить ваше высокопревосходительство", то есть директора императорских театров.

Обескураживает перечень наград Лидии Михайловны. В ее личном деле указаны следующие "знаки отличия Российской Империи": высочайше пожалованная Александром III серебряная медаль для ношения в петлице на Александровской ленте, пожалованная Николаем II в память его коронования серебряная медаль для ношения в петлице на Александровской ленте, всемилостивейше пожалованная золотая медаль для ношения на шее на Станиславской ленте и золотая медаль для ношения на шее на Аннинской ленте. Плюс к этому в 1897 году пожалованный Николаем II ящик с шестью вещами из серебра за участие в спектакле Красносельского театра в 1897 году.

Чем так отличилась солистка московского Большого театра, непонятно. Можно только догадываться о ее закулисной "деятельности".

Похищение

На знаменитой картине академика живописи Г.Г. Чернецова "Парад 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге" рядом с именитыми И. Крыловым, В. Жуковским, Н. Гнедичем, Д. Давыдовым, М. Загоскиным, К. и А. Брюлловыми, В. и П. Каратыгиными, А. Венециановым, Ф. Бруни уютно примостились фигурки хорошеньких ровесниц — выпускниц театрального училища: Марии Степановой, поступившей на драматическую сцену, и танцорок — Софии Дранше, Варвары Волковой, Софии Кох, Елизаветы Ивановой.

Впрочем, из четырех изображенных Чернецовым учениц театральной школы три уже пользовались особым расположением самого Николая I. Остальные просто не смогли бы вместиться на огромное полотно.

Кстати, полотно Григория Чернецова Николаю I не понравилась. Может, потому, что запечатлела не всех его "возлюбленных", или изображенная на картине воспитанница София Кох всколыхнула в душе императора пренеприятную историю.

В самом деле, девица Кох наделала много шума и тем самым умудрилась войти в театральную историю за два года до своего предполагаемого поступления на сцену.

Авантюрное приключение очаровательной Софии обсуждалось в свете до изнеможения, что, кстати, отразилось в известной акварели М.Ю. Лермонтова 1835 года "Бивуак лейб-гвардии Гусарского полка под Красным Селом". Надпись на прикрепленной к ней табличке проясняет сюжет: "Корнет князь Александр Егорович Вяземский, рассказывающий полковнику князю Дмитрию Алексеевичу Щербатову... о похищении из Императорского Театрального училища воспитанницы танцовщицы девицы Кох".

Похищение выпускной воспитанницы Кох из театральной школы вызвало невероятное смятение. Она, отказавшись от ужина под предлогом головной боли, осталась одна в дортуаре, а потом как сквозь землю провалилась. Неизвестный похититель долго укрывал Кох, вопреки строжайшему приказанию Николая Павловича разыскать и его, и воспитанницу. Наконец, преступника нашли; им оказался корнет князь Вяземский. К радикальному шагу Вяземского принудило настойчивое преследование его возлюбленной Николаем I.

Вяземскому ничего не оставалось, как решиться на похищение возлюбленной.

Свою версию этого романтического события изложил один из членов "Общества танцоров поневоле"*. Страстно влюбленный в воспитанницу Кох богатый князь А.Е. Вяземский получил от нее письменное согласие на побег из училища. Но каким образом пуститься в это рискованное предприятие, он не мог придумать. На помощь пришел его товарищ по службе в лейб-гвардии Гусарском полку Васильев. Он вызвался устроить дело с помощью матери Софии. Васильев убедил Феодору Ивановну, что дочери ее после выпуска рано или поздно придется идти на содержание, ибо такова "почти общая карьера и общее желание воспитанниц театрального училища". От имени князя он предложил мамаше взять своеобразный бенефис в размере девяти тысяч рублей. Та согласилась и блистательно сыграла предназначенную ей роль в придуманном Васильевым водевиле.

Феодора Ивановна часто навещала дочь в училище и всем там примелькалась. Потому эта невольная "актерка" беспрепятственно вошла внутрь школьного здания. Но на этот раз под ее платьем было надето еще одно, предназначавшееся для дочери. София переоделась в него, спрятала лицо под вуалью, и, ловко притворившись пожилой дамой, вышла на свободу.

Когда обман раскрылся, разразился страшный скандал, в который оказались втянутыми театральная дирекция, полиция, царский двор. Николай Павлович пребывал в бешенстве. Он требовал тщательного расследования инцидента. Бюрократическая машина завертелась, дело получило небывалую огласку.

Испугавшийся Вяземский решил вернуть Софию в училище, но Васильев резонно заметил князю, что тот поздно опомнился. И вообще, если Вяземский решится бросить красавицу, то он пустит ему пулю в лоб. Вяземский переправил девушку в Данию. В Копенгагене София поступила на сцену танцовщицей. Князя Вяземского надолго отправили на гауптвахту, после чего перевели в армию без повышения в чине. Васильева откомандировали на Кавказ, где он был убит в "деле с горцами".

Демократический переворот

В правление императора Александра Павловича около воспитанниц не увивался кто попало. В театральном оазисе подвизалась публика исключительно сановная, солидная. Это потом, при Николае Павловиче танцовщицы стали нарасхват. Такая закулисная перемена участи до слез обижала самодержца и его приближенных, привыкших видеть в женской половине театрального училища свой гарем.

Мода на волокитство за воспитанницами училища вынудила начальство отдать приказ по гвардейскому корпусу:

"Дошло до сведения государя императора, что многие из господ гвардейских офицеров позволяют себе делать беспорядки в театрах и, по окончании театральных представлений, выходят на актерские подъезды и провожают воспитанниц как из театральной школы в театры, так и из театров обратно. Его императорское величество с сожалением видел, что благовоспитанные господа офицеры столь отличного корпуса забывают достоинство свое и, не уважая публики, наводят ей беспокойство, — высочайше повелеть соизволил объявить о сем по отдельному гвардейскому корпусу. Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор имеет особое высочайшее повеление брать под арест тех, которые будут замечены в провождении воспитанниц и прочих беспорядках".

Но не одни только военные сходили с ума по питомицам Терпсихоры. Помещичьи сынки, богатые холостяки и юные купчики соревновались друг с другом в преподношении цветов, подарков, восторженных криках и устройстве банкетов в честь молодых артисток. Эпидемия волокитства захватывала все больший и больший круг людей, скоро военные и праздные толстосумы приобрели соперников в лице передовой молодежи тех лет.