"Веселые ребята", "Цирк", "Волга-Волга", "Светлый путь". В стране не найти человека, который бы не видел эти главные имперские кинокомедии и не помнил бы наизусть их музыку. Еврей-провинциал Исаак Дунаевский полвека был самым исполняемым композитором советской России. Ничего сравнимого с его успехом советская музыкальная комедия не знала. На этой неделе исполняется 100 лет со дня его рождения.
Знакомство Дунаевского с режиссером прославивших его фильмов произошло случайно. Григорий Александров долго искал композитора, прежде чем утвержденный пастухом из "Веселых ребят" Утесов привел к нему невысокого лысеющего завмуза Ленинградского мюзик-холла. Это и был Исаак Осипович Дунаевский — еврей-провинциал по происхождению, европеец по художественным пристрастиям, с театральной душой, романтическим слухом и советскими взглядами на жизнь.
Завязавшаяся именно в тот момент интрига подарила стране самого гениального в массовой музыке мистификатора: нытика и циника по жизненным установкам, номенклатурщика по общественной линии и главного композитора-трюкача всех времен и народов.
На музыкальном счету Дунаевского нет симфоний и опер, квартетов и сонат (есть лишь оперетты и детские пьески с меланхолическими названиями "Слезы", "Моменты грусти"). Однако отсутствие серьезных опусов гений киномузыки компенсировал комедиями Григория Александрова, которые превратил в уникальные образцы советских киноопер. Никто этого, кажется, так и не понял.
Маленький музыкант
В Лохвице, пригороде гоголевского Миргорода, Дунаевский жил вместе с родителями, старшим братом Борей и дядей Самуилом. Борю учили фортепьянам, а Исаака — скрипочке. В городе функционировал бальный оркестр, а летом наезжали оперные гастролеры из Харькова и Киева. Первый романс будущего председателя ленинградской секции Союза композиторов восьмилетнего Исаака назывался "Звезды ясные, звезды прекрасные".
Не принятые в местное реальное училище из-за процентной нормы на евреев, мальчики в 1919 году подались в Харьков, где старший стал учеником переплетчика. Младшего иезуитски приписали к нему "учеником ученика переплетчика".
Вскоре, перебежав в местное музыкальное училище, братья параллельно поступили в частную гимназию "Общества 2-й группы преподавателей", где директорствовал молодой либерал Николай Кнорринг. Много лет спустя Дунаевский писал ему: "Могли бы Вы тридцать пять лет назад думать, что маленький музыкант, поклонник Баха и Чайковского, Брамса и Бородина сможет стать мастером 'легкого жанра'. Впрочем, именно моя солидная музыкальная закваска помогла мне и помогает творить легкую музыку серьезными средствами".
Пастух и джаз-оркестр
Из двух столиц Ленинград всегда нравился Дунаевскому больше. Прожив десять лет в Москве (за это время он поработал завмузом в театрах "Эрмитаж", сатиры и оперетты), Дунаевский с легким сердцем переехал на Неву. Наверное, в огнях Ленинградского мюзик-холла ему мерещились и Нью-Йорк, и Париж, и вся где-то далеко и весело живущая Европа. Опереточные московские пристрастия тут быстро обросли джазовыми: в 30-е у Дунаевского играли джаз-оркестр Утесова, Александр Цфасман. Всех объединяла молодость и озорство. На Бородинской улице у Дунаевских имелась большая квартира с роялем. Впрочем, не очень-то счастливой семьей композитора площадь использовалась по-деловому — друзей туда не водили.
Пробную мелодию к "Веселым ребятам" ("Легко на сердце от песни веселой") Дунаевский написал моментально. Когда его уже взяли на фильм, у песни еще долго не было слов. Предлагаемые варианты: "А ну давай, подымай выше ноги" или "В счастливый путь, уважаемый бугай",— отметались до тех пор, пока однажды Утесов не приволок текст Лебедева-Кумача, который одобрила даже Любовь Орлова.
Ария для Орловой
Уже на старте Дунаевский одурачил буквально всех. Музыкальная аранжировка знаменитого прохода Кости Потехина подняла пустые горшки на заборе, дисциплинированное блеяние овец и хулиганскую пастушью жалейку до уровня полноценных участников оперной партитуры. Дальше пошло-поехало. Вслед за животноводческой фермой на нотные строки Дунаевского попали пароходы и водовозки ("Волга-Волга"), эквилибристы и мотоциклы ("Цирк"), дирижабли и ткацкие станки ("Светлый путь"). Определяя на семьдесят процентов видеоряд кинокомедий продолжительностью своей удивительно насыщенной музыки, Дунаевский по-джентльменски дарил остаток (тридцать киношных процентов) даме — Любови Орловой. Да и то потому, что пела, как настоящая оперная дива.
Отвернув краешки слащавых сюжетов каждой из этих советских сказок, легко обнаружить солидный музыкальный фундамент — увертюру и рапсодию, симфоническую поэму и джазовый концерт, на фоне которых любимые народом шлягеры смотрелись всего лишь макушками глобальной идеи с лейтмотивами (по Вагнеру), с ариями (по Верди), с вальсами (по Штраусу) и маршами (по Мейерберу).
Свою зацикленность на химическом соединении всего этого со здешней тематикой Дунаевский по-умному скрывал. Проболтался всего лишь раз, зато прямо по Глинке (как известно, сочетавшему узами брака народную песню с западной полифонией): "Из мысли о приспособлении джаза к советской тематике у меня выросла джазовая рапсодия на темы русских, украинских, еврейских песен". Угадайте, кто это играл? "Веселые ребята".
Член Союза композиторов
Омузыкаленные в 35-м коровьи рога обернулись для Дунаевского настоящим рогом изобилия. Его взяли в Союз композиторов, потом поручили возглавить ленинградское отделение Союза. Работал он и в Верховном совете РСФСР, и на ниве детского творчества во Дворце пионеров. Отлично усвоив бюрократический слог общения, он тихой сапой помогал ленинградским театрам то денежкой, то ремонтом, совершенно отодвинувшись при этом от кино и музыки вообще.
Конечно, общественная занятость лишь наполовину объясняет его уход из фильмов. Скорее всего, дело было в каких-то существенных обстоятельствах его разрыва с основным кинозаказчиком Григорием Александровым — обстоятельствах, впрочем, никому не известных.
Два военных года Дунаевский провел на колесах — то есть буквально в поезде, сформированном из ансамбля железнодорожников. После войны несколько лет прожил в Московском клубе железнодорожников. Когда наконец получил квартиру на Кутузовском, то пожаловался одному из приятелей: "Квартира состоит всего из трех комнат, да и те общей площадью 48 метров. От былого богатства не осталось и следа — одни только надежды".
Песнь песней
Неясно, однако, на что было надеяться композитору, терявшему партнеров одного за другим. Не было рядом уже ни Александрова, ни Кумача, ни пионеров, ни кинозвезды Орловой. А было лишь грустное понимание, что поезд той радостной эпохи, когда-то нуждавшейся в музыкальном позитивизме Дунаевского, ушел.
И тут Дунаевский заплакал. Но как! После всех благ и почестей, постов и прав на завиральные высказывания в печати о "собираемых по всей необъятной родине мелодиях песен" он написал в одной из газет по-стариковски мудро и просто: "Я уверен, что мало кто читал неувядаемую 'Песню песней' царя Соломона, псалмы Давида или чудесную по своей трогательности 'Книгу Эсфири'. Это надо знать не для того, чтобы казаться культурным, а для того, чтобы удовлетворить свое стремление к красоте".
Страна тогда пела последнюю песню Дунаевского "Летите, голуби, летите", и никто не догадывался, что массово и нежно славит голубей, на которых 55-летний Исаак Дунаевский покинул землю.
ЕЛЕНА ЧЕРЕМНЫХ
Музыка Дунаевского, слова народные
Дунаевский написал музыку к сотням песен и десяткам фильмов, каждый раз попадая "в десятку". Поэтам, с ним работавшим, везло на гонорары, но авторскую гордость это сотрудничество, надо полагать, не ласкало. Ни одну из строк дунаевских хитов: "Легко на сердце от песни веселой", "Сердце, тебе не хочется покоя", "Я вся горю, не пойму отчего", "Как много девушек хороших", "Широка страна моя родная", "Сон приходит на порог", "Много песен о Волге пропели", "Без воды и ни туды, и ни сюды", "Нам ли стоять на месте", "Ну-ка солнце, ярче брызни", "А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер", "Ой, цветет калина", "Летите, голуби, летите" и прочая, прочая, прочая — невозможно теперь произнести, не следуя ритму, который раз и навсегда навязал выпускник Харьковской консерватории Исаак Дунаевский.