Чудеса, сохранившиеся чудом

У среднестатистического посетителя флорентийского палаццо Питти редко находятся время и силы на что-либо помимо самой "дворцовой галереи" ("galleria palatina"), тамошнего знаменитого собрания живописи, так что мимо стрелочек, указывающих направление к так называемому Museo degli argenti ("Музею серебра"), он проходит, пожимая плечами. Какое еще серебро? Тут живопись бы осилить.

На самом деле это приблизительно такой же музей серебра, как наша Оружейная палата — музей оружия. В этих залах, украшенных совершенно головокружительными барочными фресками XVII века, хранится коллекция драгоценностей, собранных семейством Медичи. Те свою "золотую кладовую" начали формировать тогда же, когда и свое живописное собрание, — в XV веке, когда они были еще не правящей династией (ну, хотя бы формально), а просто хозяевами могущественного банка с филиалами от Балтики до Леванта и заодно фактическими лидерами Флорентийской республики.

Коллекция Козимо Старшего и его знаменитого внука, Лоренцо Великолепного, должна была прежде всего свидетельствовать о процветании семейства. Достаточно сказать, что они, среди прочего, скопили пять десятков предметов из китайского и японского фарфора — это по тем временам чудовищно, астрономически много, даже у оттоманского султана в начале XVI века числилось только пять-шесть фарфоровых плошечек.

Но все же это было не только пускание пыли в глаза; цвет двора Лоренцо Великолепного — художники, поэты, философы — наверняка воздавал должное фарфору и прочим чудесам земного круга, но с особой нежностью относился к тем предметам, которые напоминали о классической античности. Медичи собирали тогда монеты, медали (античные и стилизованные под античность), камеи, сосуды древней работы, вырезанные из полудрагоценных камней. Увлечение оказалось заразительным — достаточно сказать, что многим позже Людовик XIV, в общем-то мало стесненный в выборе предметов для коллекционирования, собирал точно такие же античные и средневековые каменные сосудики, что и господа Флоренции — его дальние-предальние родственники благодаря браку Марии Медичи и Генриха IV.

Стандарт коллекционирования, заданный Медичи, распространялся по всей Европе, усваивался, трансформировался и, в конце концов, вернулся к исходу XVI столетия в столицу Тосканы. Теперь уже Медичи, собирая драгоценности, не столько вспоминали предков, сколько оглядывались на тот "джентльменский набор", которому отныне полагалось быть в сокровищнице уважающего себя монарха. Изощренные произведения ювелиров, желательно нюрнбергских или аугсбургских, резная слоновая кость, пышно оправленные природные раритеты, скульптуры и утварь, вырезанные из огромных кристаллов горного хрусталя, мини-алтари, панно и настольные украшения из несчетного количества янтаря.

И тут владыки Флоренции не ударили в грязь лицом, что видно даже по тому набору, который привозят теперь в Одностолпную палату Кремля. Почти все вышеперечисленное в нем отыскивается, и часто это вещи исключительной работы, стоящего художественного качества или хотя бы просто занятные — вроде миниатюрной собачки из слоновой кости, умильного "мемориала" питомице (хорошо передает дух эпохи: где героические камеи, а где собачка). Или вроде затейливой композиции с участием громадной барочной (в данном случае это общепринятое название не художественного стиля, а странной природной формы) жемчужины, изображающей младенца в колыбельке — многозначительный подарок одному из поздних представителей семейства от супруги, которая очень хотела детей. Или вроде панно, сделанных из перьев попугая, в духе традиционного искусства мексиканских индейцев, но притом в барочной стилистике. Даже в пору победившей глобализации на эту экзотику реагируешь удивлением, можно же себе представить, как все эти необычайные сочетания должны были восприниматься четыреста лет назад.

И все же у Медичи был и свой собственный специалитет — то искусство, которое мы теперь называем "флорентийской мозаикой". Видимо, наследственная любовь к камнерезным кунштюкам подвигла тосканских правителей на то, чтобы именно эта техника под их ревнивым покровительством действительно процвела во Флоренции на зависть всему остальному миру. Причем тогда, когда в остальном-то художественным центром Флоренцию уже давным-давно не считали. Научным и экономическим центром не считали тем более — Медичи, добывшие себе официальный монарший статус "великих герцогов Тосканских" и породнившиеся с главными царствующими семействами континента, немедленно начали мельчать и вырождаться, отчаянно запустив свое государство. Потом, в XVIII веке, и вовсе вымерли. Но характерно, что и после того, как великие державы отдали ничейную Тоскану Габсбург-Лотарингскому дому, и во время наполеоновских войн, и во время объединения Италии не только картины, но и драгоценности Медичи великолепно сохранились. Это действительно достижение, такие вещи, какими бы государственно важными они ни были, во времена социальных потрясений пропадали куда чаще, чем живопись. Достаточно вспомнить, скажем, что из многочисленных ювелирных работ Бенвенуто Челлини до нас дошла только одна (сравните с судьбой рафаэлевых картин, допустим). А из несохранившихся его вещей как минимум одна — огромная, с блюдце, драгоценная застежка для папской мантии — была вместе с центнерами других сокровищ отправлена на переплавку ради того, чтобы выплатить затребованную Бонапартом контрибуцию. Таких историй на самом деле много, и после знакомства с ними возникает даже недоумение по поводу того, что кому-то в смысле сохранности драгоценных закромов повезло так, как Медичи. Очевидно, невольное уважение к самой харизматичной династии Ренессанса свойственно не только нам.

Одностолпная палата Патриаршего дворца Московского Кремля, до 1 августа