Dior припарковался под знаком

Выставка мода

В ГМИИ имени Пушкина открылась выставка "Диор: под знаком искусства", сделанная совместно с компанией Dior. В рекламной кампании Дома Dior задействованы не только диоровские туалеты, аксессуары, ювелирные украшения и духи, но и произведения старых мастеров, авангардистов и современных художников из коллекций Лувра, Орсэ, Версаля, Фонда Бейелер, Третьяковки, самого ГМИИ, а также других российских, европейских и американских музеев, галерей и частных собраний, в том числе самого Кристиана Диора. Любовалась АННА ТОЛСТОВА.

Парадная лестница главного здания ГМИИ имени Пушкина убрана серым ковром и заставлена стеклянными витринами с разодетыми в пух и прах манекенами, а над ними сияет неоном имя-бренд "Dior". Клейновский храм искусства превращен в храм роскоши (или правильнее говорить "luxury"?), прекрасный и величественный, как Galeries Lafayette. В витрине слева — элегантный дневной костюм из той, самой первой коллекции Кристиана Диора, на показе которой, состоявшемся 12 февраля 1947 года на авеню Монтень в Париже, у Кармел Сноу, легендарного редактора Harper`s Bazaar, вырвалось восторженное восклицание "New Look". Справа — похожий на него, но гораздо более дерзкий костюмчик из коллекции 1997-го. Эта ретроспектива подчеркивает, что хоть век самого Кристиана Диора был краток (модельер скончался в 1957-м), но дело его живет, и в работах преемников мэтра — Ива Сен-Лорана, Марка Боана, Джанфранко Ферре и даже скандалиста-антисемита Джона Гальяно — сохраняется диоровский образ вечной женственности. Ну а прямо посреди лестницы — инсталляция группы Recycle, ненавязчиво рекламирующая сумочки Lady Dior, названные в честь так любившей их леди Дианы.

В ГМИИ имени Пушкина не в первый раз демонстрируют моду: три года назад здесь, например, гостила изысканно-интеллектуальная выставка "Шанель. По законам искусства" куратора Жан-Луи Фромана, которому удалось убедительно доказать, что Коко, воплощавшая самый дух современности, имеет все основания блистать в обрамлении Пабло Пикассо и Энди Уорхола. Авторы диоровской ретроспективы, историк моды и куратор Флоранс Мюллер и дизайнер Натали Криньер, уже знакомая москвичам по выставке про Грейс Келли в фонде "Екатерина", руководствовались вроде бы тем же рецептом: комментировать костюм искусством, рассказывая большую историю с помощью строго структурированного экспозиционного дизайна. Увы, сравнение обоих проектов — не в пользу нынешнего.

Белый зал, затемненный, перекрытый зеркальным потолком и заставленный — вдобавок к своим, "родным" — двумя рядами фальшивых колонн-постаментов для платьев, сделался святилищем диоровского haute couture. Это пространство отведено самому удачному разделу выставки "Вальс времени", где показывается, на какой почве произрос диоровский образ женщины-цветка. На французской, буржуазной и консервативной. Кристиан Диор вырос в Гранвиле, среди сада своей матери — и цветы бегут по подолам гирляндами ландышей, распускаются на расписанном вручную шелке, набивной тафте, полотнах Винсента Ван Гога и Пьера Боннара, в фотографиях Марка Куинна и объектах Джеффа Кунса. Он страдал ностальгией по belle epoque — мы находим изломанные силуэты и струящиеся линии в потоках тюля и органзы и в живописи Джованни Болдини, а воротники "жираф" и рукава "монгольфьер" рифмуются с графикой Анри Тулуз-Лотрека. Он обожал XVIII век — уголок с мебелью, часами, канделябрами и вазами времен Людовика XVI отведен платьям с такими пышными юбками, словно под ними и правда спрятались фижмы Марии Антуанетты. Он обожал балы — бальные наряды Dior, фай, парча и атлас-дюшес в брызгах стразов и бисерного шитья присоседились к парадным портретам энгровской и винтерхальтеровской кистей. Финалом "Вальса времени" служит композиция "Бог и золото", расположившаяся в апсиде Белого зала, как в алтаре: древнеегипетский саркофаг в окружении золотистых флаконов "J`Adore", над которыми парят золотистые платья. Этот дизайнерский шедевр вдохновлен каламбуром Жана Кокто, пошутившего, что фамилия "Dior" заключает в себе слова "Dieu" ("бог") и "Or" ("золото").

И все же музей — не лучшее место для поклонения богу золота. Это видно по другим, куда менее удачным частям выставки. Колоннада лестницы отдана разделу "Тело и линия": всевозможные ню, от картин Амедео Модильяни и Пабло Пикассо, до фотографии Хельмута Ньютона (знаменитые "Они идут") и перформанса Ванессы Бикрофт, весьма прямолинейно противопоставляются костюмам Дома Dior. Который, дескать, более полувека одевает женщину, подчеркивая в ней все лучшее: осиную талию, узкие плечи, пышную грудь и бедра, тонкие щиколотки и запястья. Затем посетителю предлагают проникнуть в тайны диоровского "Ателье", где наряд проходит все стадии — от хлопчатобумажной выкройки до подиума и разворота в глянцевом журнале с какой-нибудь аведоновской "Довимой и слонами", и приобщиться к "Магии ароматов" с мультимедийной инсталляцией Ольги Киселевой "Парфюмерный орган" в главной роли. Все завершается совсем разочаровывающим разделом про "путешествия", где экзотические туалеты сопоставлены с разнообразной художественной экзотикой и этнографией в диапазоне от испанок Франсиско Гойи и марокканцев Анри Матисса до русских баб Абрама Архипова и Казимира Малевича. В этой несложной формуле можно поменять все члены: Диора — на Готье, супрематистов — на футуристов, смысл не изменится.

На выставке "Шанель" каждая фотография Ман Рэя появлялась в нужном месте и в нужное время, чтобы сказать о ней и ее стиле что-то существенное. На выставке "Диор" трудно отделаться от ощущения, что и ню Ман Рэя, и все прочие произведения искусства здесь необязательны и заменяемы, а главная их роль — в том, чтобы придать коллекциям haute couture музейный статус. Возможно, проблема в самом герое, буржуа, консерваторе и ретроспективисте: на его примере, конечно, не пропоешь оды модернизму и авангардной революции. Но ведь и ретроспективизм может стать предметом умного кураторского анализа. Тем более что историку искусства все же есть что сказать о Кристиане Диоре, который в 1920-х в Париже завел галерею, чтобы выставлять в ней Пабло Пикассо, Рауля Дюфи и Пауля Клее, а в 1950-е одевал танцовщиков Ролана Пети и актеров Альфреда Хичкока. Впрочем, когда сверхзадача выставки — реклама, тут уж не до таких мелочей.