«Землетрясение»

"Землетрясение", самый кассовый китайский фильм года, имеет шанс потрясти кошельки и зарубежных зрителей — но в разных странах с разной силой.

В Японии эту картину сняли с проката, отложив до благоприятных времен. У нас к чужим несчастьям в лучшем случае равнодушны, но катастрофа такого масштаба, как только что случилась на Хонсю, вызывает какой-то болезненный интерес, невольно притягивает. И хотя речь в фильме идет о землетрясении 1976 года в китайском городе Таншане, дальневосточные фактуры и этнический тип героев (которые в другом случае работали бы против коммерческого успеха фильма) становятся плюс-фактором.

Если же отвлечься от фактур и лиц, конструкция фильма режиссера Фэн Сяогана соединяет традиции голливудского и советского эпоса, а также индийской мелодрамы — причем весьма успешно. Перед нами масштабное полотно, написанное жирными плакатными мазками в массовых сценах и детально проработанное с помощью техники социалистического фотореализма в интимных и камерных эпизодах. После короткой экспозиции, живописующей счастливую жизнь таншаньцев в преддверии беды, следует квазиголливудская, насыщенная спецэффектами сцена землетрясения: она становится одновременно завязкой и кульминацией. Бушует искусственный ветер, в гигантских декорациях и в заменяющем их компьютере рушится земная твердь, складываются как карты огромные здания: почти натуральный конец света, для остроты ощущений не хватает только 3D.

Однако, заявив себя форменным блокбастером, фильм довольно быстро сходит с этой стези на более узкую психологическую дорожку. Он концентрируется на испытаниях одной семьи, достаточно стандартной для любой другой страны, кроме Китая: отец, мать и двое разнополых детей. Когда одним концом бетонной плиты придавливает девочку Фан Да, а другим — мальчика Фан Дэна и обезумевшая от отчаянья мать за несколько секунд должна решить, кого спасти, иначе оба погибнут, она выбирает мальчика — и потом всю жизнь расплачивается за это решение.

Дальнейшее действие картины охватывает 30 лет и несколько этапов новой китайской истории, перемещается в Ханчжоу и даже в канадский Ванкувер, чтобы засвидетельствовать несколько постулатов. Во-первых, китайцы как никакой другой народ стойки перед невзгодами: они переживут и маразм казарменного социализма, и соблазны капиталистического потребительства, и даже жестокой стихии их не побороть. Во-вторых, в фильме не зря нет отрицательных героев (кроме одного гнилого аспиранта, который бросил беременную подружку): народ един, и все конфликты, страдания идут от внешнего источника, в данном случае от стихийного бедствия, а не изнутри. И когда происходит беда, все несутся на помощь пострадавшим в едином армейском порыве. Наконец, в-третьих, жертвы в конце концов вознаграждаются, и кто претерпевает больше лишений, тот в итоге в большем моральном выигрыше. Моральные и коллективистские ценности явно превалируют в системе фильма над индивидуальными и материальными.

О том, что Фан Да не погибла под плитой, чудом выжила, выросла в приемной семье и в один прекрасный день встретит своего брата, мы догадываемся еще в первой четверти фильма, чьи создатели не хотят интриговать и обманывать зрителя. Однако можно гарантировать, что он не станет зевать и скучать и не испытает негативных эмоций (своего рода изнанки чувства стыда), которые чаще всего сопровождают фильмы, критикующие общество и его власти. Иными словами, эта картина — мечта российских идеологов о патриотическом кино, которое к тому же является коммерческим. Эта мечта прекрасна, но, к сожалению, в сегодняшней России неосуществима. В реальном Китае вранья и подлости хватает, но там вопреки всему есть чувство общей судьбы. Разве поверит кто-нибудь, чтобы наша соотечественница, благополучно живущая в Канаде, ринулась спасать родину от стихийного бедствия? В китайском варианте в это почему-то верится.