В театре "Приют комедианта" режиссер Юрий Цуркану и актер Сергей Янковский поставили спектакль "Я — клоун божий. Нижинский" по мемуарам знаменитого танцовщика. Cмотрела ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
Сама идея поставить спектакль о Вацлаве Нижинском является одним из довольно распространенных театральных соблазнов в разделе инсценировок творческих биографий. А Сергей Янковский на рассказах из жизни замечательных людей специализируется. В его личной биографии значатся уже спектакли о Рудольфе Нурееве и Сальвадоре Дали. Последний идет в репертуаре "Приюта комедианта".
Для режиссера Юрия Цуркану, обычно в литературной основе своих спектаклей имеющего классические тексты, обращение к дневнику великого танцовщика, наоборот, выглядит довольно неожиданным. Авторы спектакля, впрочем, дали своей работе жанровый подзаголовок "Фрески", в рассуждении, конечно, не общей сырости своей работы, а в значении собрания сценок. Биографию и окружение Нижинского этот спектакль описывает примерно так: мама с польским акцентом, неимоверный сценический успех, побег от харизматичного и влюбленного импресарио, женитьба, полный крах. А кругом апельсины: то как мамино средство от моли, то как знаки вечно мучительной любви, то неприемлемой, а то просто ненужной. И бессчетные дамские перчатки, летящие на сцену в качестве бесконечных предложений и признаний.
Главной темой этого спектакля оказывается, конечно, не жизнеописание Вацлава Нижинского, а мотив поиска личной свободы и даже самоидентификации. И дело тут не в том, что гений на сцене оказывается практически беспомощным в обыденной жизни, — экая невидаль. А в том, что этот разрыв между очевидным блеском исполнительского таланта и невыявленностью собственной личности переживается заглавным героем этого спектакля болезненно. И фраза "Я — клоун божий" здесь расшифровывается как формула драматического конфликта: есть бог танца Нижинский и есть человек Вацлав — его клоун, стремящийся, но не способный подняться выше этого божества. В финале спектакля Вацлав надевает колпак Петрушки и окончательно превращается в марионетку.
В спектакле "Приюта комедианта" помимо драматических артистов заняты и балетные. Он (Николай Самусев) — надменный, кукольный балетный принц, и Она (прима Мариинского театра Юлия Махалина). Их танцевальные выходы, иногда — в костюмах-репликах спектаклей дягилевских сезонов, в "Клоуне" дают необходимую меру отстранения, ограждают от попыток безапелляционно расставить все точки в хитросплетениях жизненных сюжетов героев. На драматической сцене эти балетные выходы не более, чем флер особого магнетизма балетного искусства, но он заменяет любые столь же разумные, cколь и ненужные комментарии. В том числе и касающиеся отношений нищего и больного артиста и могущественного импресарио "с восемнадцатью вагонами декораций".
Декорация самого "Клоуна" — балетный станок и ар-нувошная ширма с мутными причудливыми витражами (сценография Олега Молчанова) — взгляд через такую, конечно, не может быть четким. Но даже через нее видно, что самой яркой фигурой в этом спектакле оказывается отнюдь не бедный Нижинский. А благополучный Дягилев. Век назад в "Русских сезонах" импресарио создал и продал Европе такую яркую, красочную, пряную, страстную и томную Россию, какой в реальности никогда не было. Возможно, что и сам он был совсем не таким, каким играет его в "Приюте" артист Михаил Николаев. Но в его исполнении это такая щедрая, глубокая, драматичная и вместе с тем хулиганская, острохарактерная роль, что ее невозможно не признать лучшей в спектакле. И симпатии даже самой сердобольной публики, просто по законам театра, переходят на сторону этого вальяжного, коварного, практичного и вместе с тем необычайного тонко и глубоко чувствующего и очевидно талантливого человека.
Вот и получается, что ничего кроме вреда себе и урона искусству все эти побеги и выходки Нижинского никому не принесли. И надо было устраивать такой цирк? Кому бы было хуже, если бы талантливый артист вместо эскапад с женитьбами продолжал бы работать в антрепризе успешного продюсера... История "Клоуна божьего" в "Приюте" в итоге звучит именно так.