В выходные российское и польское руководство соберутся в Смоленске почтить память погибших при крушении самолета президента Польши Леха Качиньского. Тогда беда поляков стала бедой россиян, и это изменило отношения между двумя странами. Константин Эггерт размышляет, какие уроки остались невыученными через год после смоленской трагедии.
Я очень хорошо помню, что испытал гордость за своих сограждан, когда 12 или 13 апреля прошлого года пришел в посольство Польши в Москве и увидел море цветов и свечей, оставленных россиянами у его ограды.
Тогдашний посол Польши Ежи Бар говорил мне: "Я никак не думал, что стану свидетелем этого момента. Спасибо всем русским", — в глазах его стояли слезы. А еще параллельно я испытал чувство жгучего стыда за тех солдат, которые пытались снять деньги с найденной ими кредитной карточки одного из погибших в авиакатастрофе. Но сегодня эмоции ушли и сменились взаимными обвинениями.
Но я намеренно не хочу вдаваться в подробности спора между Москвой и Варшавой о том, следует ли возлагать вину за катастрофу исключительно на польских пилотов или российские диспетчеры тоже в чем-то ошиблись. Важно, что смоленская трагедия помогла России признать историческую вину перед поляками и поставить политическую точку в многолетнем споре о катынском преступлении советского режима. Было это сделано российской властью по зову сердца, в силу политической необходимости или по расчету? Предположим, даже по расчету, ради того, чтобы повлиять на нынешнее польское руководство, ведь президент Комаровский, премьер Туск — прагматики и склонны меньше уделять внимания историческим конфликтам и больше — бизнесу. Ну и что с того? Признание коммунистического преступления — свершившийся факт, который теперь не вычеркнешь из истории.
Впрочем, чего-то не хватает. Чего же? А вот чего: замирение с Польшей так и осталось замирением только с Польшей, а ведь пакт Молотова-Риббентропа, следствием которого и стали казни польских офицеров в Катыни, затронул не только Польшу, но, например, и страны Балтии, но им никто не спешит приносить извинения. А еще остается тема послевоенного раздела Европы и оккупация ее восточной части, но и ее в Москве не особенно хотят поднимать. Получается, Польша пострадала, скажем, а Латвия нет.
Банальность, но окончательный расчет со сталинской геополитикой нужен, прежде всего, самой России и ее народу, все еще бродящему в исторических потемках. Только сильные и великодушные первыми признают свои ошибки.