Стране не у кого защищать диплом: профессора умерли, уехали или переквалифицировались в управдомы. О том, как теперь быть, размышляет ЕКАТЕРИНА ДЕГОТЬ.
В России больше нет интеллектуальных авторитетов. На практическом уровне это означает проблему, с которой сталкиваются все СМИ: когда интервью взяты у всех поп-персон (разного рода занятий), больше брать их не у кого. Пытаются, конечно, спрашивать о главном у самих интервьюеров (журналистов и телеведущих), вытягивать на роль интеллектуальных светил актеров или даже, прости Господи, певцов, но на длительный успех подобные начинания рассчитывать не могут. Нации не обойтись без своих умов, без крупных представителей гуманитарной науки, обладающих весом как в глазах профессионалов, так и в глазах общества, и способных к умственной стимуляции последнего,— таких, как психоаналитик Юлия Кристева и социолог Пьер Бурдье во Франции, постколониальный теоретик Эдвард Саид в Англии, философ Фредрик Джеймисон или феминистка Камилла Палья в США. Отсутствие таких этаблированных и вместе с тем провокативных фигур затрудняет жизнь: журналистам не на кого сослаться, чтобы подтвердить мысль, политикам не к кому апеллировать, чтобы предотвратить глупость, бизнесменам не к кому обратиться, чтобы лоббировать проект. Без таких людей наша страна выступает в роли студента, которому надо написать диплом, а подходящего руководителя нет, потому что все вокруг, фигурально выражаясь, сами без кандидатских степеней. Бывшие лучшие умы нации либо ушли в мир иной (Бахтин, Лотман, Мамардашвили, Лихачев), либо находятся где-то за границей (Аверинцев, Вяч. Вс. Иванов), а находятся они там отчасти потому, что не чувствуют себя нужными здесь.
Итак, авторитеты... Существует явление порчи слов, бывает, что и необратимой. Так, во Франции непристойное жаргонное употребление непоправимо испортило репутацию слова "целовать" — настолько, что оно теперь табуировано, и приходится употреблять абсурдное выражение "обнять в щеку". У нас же в последние годы испортилось слово "авторитет". Приписать его кому-либо сейчас можно только с целью элегантно и безнаказанно указать на его криминальные связи. "Интеллектуальный авторитет" — это на теперешней фене должно было бы значить "авторитет не без интеллекта", то есть как бы такой Мавроди; "авторитетный интеллектуал" — это нечто другое, "интеллектуал не без авторитетного оттенка", то есть как бы такой Дмитрий Якубовский.
Эта криминализация слова показательна. В глазах общества авторитетом обладает только тот, кто взял этот авторитет силой. Или купил его. Никакой связи между личными заслугами и репутацией человека, как у нас принято считать, нет.
С другой стороны, в том факте, что общество так легко отдало хорошее слово преступному миру, как и вообще в готовности нашего общества поверить в тезис "мафия всесильна" (эта готовность значительно интереснее, чем то, всесильна ли мафия на самом деле), сквозит и известная тоска по структуре, выдающей разрешения на авторитетность. По Академии наук, но только эффективной. Но нет у нас интеллектуалов "в законе".
Тому предлагаются разные объяснения. Выглядят все они плохо — по причине крайней усталости от того, что их так часто эксплуатируют. Во-первых, во всем виновато государство. Оно не финансирует науку, особенно гуманитарную, и поэтому ее вес в обществе равен нулю, а "младшие научные..." поголовно уходят в "...среднего звена". Во-вторых, во всем виноват народ. Он не любит умных, особенно гуманитарно образованных, и доцентам предпочитает Доценок. В-третьих, во всем решительно виноваты интеллектуалы, которые уехали за границу или измельчали так, что их и вовсе не видно.
Меж тем бросается в глаза, что СМИ жалуются на отсутствие удобной фигуры, но сами отказываются ее конструировать, хотя могли бы это сделать — у нас все еще есть выдающиеся социологи, теоретики современной культуры и даже философы. Приходится признать, что мы не хотим иметь никаких интеллектуальных авторитетов. Особенно, конечно, тех, что уже оценены на Западе. Считается обычно, что на западные гранты подает та часть нашей культуры, что несправедливо забыта государством и СМИ. Но нет, зависимость обратная: ту часть нашей культуры, которой удается получить некоторую поддержку Запада, начинают сильно критиковать и даже презирать в России как "литературу для немецких славистов", "фестивальное кино" и "искусство для европейских кураторов". Соотечественники, имевшие успех на Западе, у нас воспринимаются с недоверием — не очень понятным, например, в Польше, где поэт-эмигрант Чеслав Милош стал в свое время одним из знамен "Солидарности".
Но, возможно, отсутствие интеллектуальных авторитетов — это как раз благо? Проявление плюрализма и свободы?
Это было бы так, если бы умы были нужны для провозглашения каких-то истин. Но они нужны для другого — для сомнения в истинах существующих. Для того, что в контексте гуманитарной мысли после Канта называется словом "критика". Но у нас под этим словом понимается нечто иное.
Гибель гуманитарной науки сопровождалась в нашей стране подъемом газетной культурной критики, которая была понята как незамедлительное, почти физиологическое реагирование на культурный стимул. Появились разновидности критиков: тонкие критики (которые все чувствуют, но ничего артикулированного сказать не могут), злые (которые все остроумно ругают), влиятельные (которые высказывают мнение). Но критика как задавание вопросов исчезла — или, точнее, так и не родилась. Путь, который прошла Россия в последние десять лет, проблемы — чеченская, панславистская, шахтерская, западная (и так далее) — вообще не сопровождались компетентной дискуссией. Меж тем стране бы не помешали те события, что не являются происшествиями,— события текста. А то на сегодняшний день органом наивысшего мыслительного напряжения является в нашей стране газета "Завтра".