Как для вас прошло 26 апреля 1986 года?
Мы находились на съемках в Минске с Вадимом Абдрашитовым и оператором Георгием Рербергом, снимали на крыше одного из домов в центре города финальную сцену фильма "Плюмбум". В отсутствие интернета слухи расходились народным способом: где-то рвануло, что-то случилось серьезное. Слухи нарастали, но мы никакого значения им не придавали, был только лишний повод "дезактивироваться" красным вином. Легкомыслие? То ли мы не могли ощущать степень опасности? Но, кажется, даже если бы ощущали, ничего бы не изменилось, такими бы мы и остались.
А когда узнали наверняка, что произошло?
Через год или больше, уже после признания Горбачева, после заключений ученых и экологов, мы с Вадимом снимали "Слугу" в Киеве, в зеленой зоне, и все уже было понятно. Но все равно на нас, даже на больного лейкозом Олега Борисова, игравшего главную роль, зараженная киевская трава не производила никакого впечатления, мы даже не говорили об этом. Нас бы тут не понял не то что какой-нибудь психопат, но любой немец или швед, да вообще человек, серьезно относящийся к своему здоровью. Закономерен вопрос иностранцев: почему человек не бежит? А я не знаю.
Тогда ответьте на другой вопрос: почему вы вернулись к Чернобылю через столько лет?
Захотелось сказать что-то про людей, которые как жили, так и живут. Про город Припять со своими массовыми апрельскими свадьбами, который нежданно-негаданно попал в мировую историю. Тогда кто-то знал, что случилось, кто-то не знал, но никто не бежал, кроме партийного руководства. Чернобыльская катастрофа — это сочетание пороков конструкции и человеческого фактора. Конструкцию можно поменять: после аварии реакторы этого типа повсюду закрыли. А вот человеческий фактор — это и есть самое интересное: как посреди пожара человек живет, задыхаясь от какого-то упоения. Как мы все существуем в постоянном кризисном стрессе, с предчувствием беды, но при этом хотим бездумно веселиться и находим в этом своеобразное спасение.
Это и сегодня актуально?
Разве нет? Тучи сгущаются, перед всяким разумным человеком встает вопрос: бежать или не бежать? Кто-то бежит, но многие остаются — почему? Инерция родного места, генетически впитанная способность жить на фоне катастрофы. Я не актуализировал фильм под сегодняшний день, но эта многозначность материала тоже подстегивала.
Поняли ли картину в Берлине?
Многие поняли стопроцентно. И все же, наверное, элемент неконвертируемости в ней есть. Впрочем, культурный водораздел обнаруживается и между российскими зрителями. Кому-то неинтересен ментальный Чернобыль, и он предпочел бы увидеть блокбастер об этом событии — таком же далеком от них, как Куликовская битва.