Тандем безмолвствует

До президентских выборов остается всего год, но вопрос о том, кто станет следующим главой государства, до сих пор не решен. Как полагает обозреватель "Власти" Дмитрий Камышев, чем дольше продлится эта неопределенность, тем выше будут шансы на возвращение в Кремль Владимира Путина.

Принято считать, что для решения проблемы-2012 нынешним российским властям достаточно ответить на один вопрос: кто станет следующим президентом? А сделать это должен "главный избиратель" — Владимир Путин, которому и предстоит решить, станет ли главой государства он сам или кто-нибудь еще. На самом же деле этот вопрос главный, но не единственный, потому что есть еще как минимум два: как и когда это произойдет? И от ответа на один из этих вроде бы второстепенных вопросов, как ни странно, может зависеть и решение проблемы-2012 в целом.

Труднее всего сейчас, конечно, ответить на вопрос "кто?". Тандем по-прежнему упорно настаивает на формулировке "когда придет время, сядем и договоримся" — с политкорректной, но малосущественной поправкой, которую на прошлой неделе внес пресс-секретарь премьера Дмитрий Песков: что "договариваться" будут не о том, кто станет президентом (это, естественно, решит народ), а лишь о том, кто будет баллотироваться на этот пост. Политологи на однозначные прогнозы тоже не решаются — за исключением разве что Глеба Павловского, уверенного в том, что "правящий класс сегодня по факту консолидируется вокруг программы Медведева, поскольку прежняя, путинская, программа уже выполнена". И даже экзотические слухи о трудоустройстве Путина в качестве главы Международного олимпийского комитета или генсека ООН доказывают лишь то, что сама мысль об уходе национального лидера из национальной политики уже не кажется наблюдателям непозволительным святотатством.

В то же время ответ на вопрос "как?" выглядит более очевидным. Понятно ведь, что имя следующего главы государства станет известно не в ночь на 12 марта 2012 года, когда председатель Центризбиркома подведет предварительные итоги выборов, а несколькими месяцами ранее, когда будет обнародовано имя "главного" кандидата в президенты.

Например, Дмитрий Медведев фактически был избран главой государства в 2007 году на встрече Владимира Путина с лидерами четырех партий, одна из которых выдвинула преемника своим кандидатом, а три другие этот выбор всячески поддержали. Сам Путин в 2003 году объявил о выдвижении на второй срок в ходе традиционной прямой линии, отвечая на вопрос озабоченного телезрителя. Но с учетом того, что ради сохранения стабильности выдвижение в президенты одного из членов тандема непременно должно быть подкреплено однозначным и желательно синхронным одобрением со стороны второго, формат встречи в узком составе выглядит более предпочтительным. Только на этот раз можно обойтись и без массовки: соберутся в Кремле Медведев, Путин и Борис Грызлов, один из них сообщит о намерении пойти на выборы, другой эту мысль горячо одобрит, а третий торжественно пообещает выдвинуть первого кандидатом от своей партии.

Однако немаловажное значение на самом деле имеет и ответ на несущественный, казалось бы, вопрос "когда?".

С одной стороны, оба предыдущих раза заявления о выдвижении делались в середине декабря, то есть уже после официального старта президентской кампании. И такой подход вроде бы выглядит вполне логично, поскольку позволяет властям решать проблемы в порядке их поступления: сначала разобраться с думскими выборами и лишь затем браться за президентские. К тому же темнить до последнего — вполне в духе чекистских традиций: достаточно вспомнить две "операции прикрытия" 2007 года, предшествовавшие выдвижению Медведева, когда сначала второй потенциальный преемник Сергей Иванов стал первым вице-премьером, а затем Виктор Зубков — главой правительства.

С другой стороны, затягивание окончательного решения проблемы-2012 может иметь ряд не самых приятных последствий как для властей, так и для страны в целом. Потому что некоторые концептуальные изъяны системы тандемократии, не слишком бросавшиеся в глаза в "мирное" время, могут стать куда более заметными в условиях всеобщей предвыборной нервозности и нерешенности вопроса о власти.

Пожалуй, тяжелее всего в этой ситуации придется всевозможным региональным и муниципальным начальникам. Им и сейчас-то зачастую трудно понять, мнение кого из членов тандема следует считать единственно верным. Скажем, президент приказывает региональным лидерам решительно искоренить нелегальный игорный бизнес — а местный прокурор отказывается сажать местного же игорного короля, так как, к примеру, регулярно моется с ним в бане или ездит за его счет за границу. И поскольку начальники у губернатора и прокурора разные, то, чтобы выполнить приказ президента, губернатору нужно сначала испросить на это разрешение у премьера (ну или у тех, кто именем премьера прикрывается).

Что уж говорить о выборах в Госдуму, когда противоречия между разными заинтересованными лицами становятся еще острее. Например, нынешний глава государства требует повысить уровень конкуренции — а единороссам кровь из носу нужно снять сильного оппозиционного кандидата. И как в таком случае должен поступить добропорядочный губернатор или мэр, если он не знает точно, что ему за это будет? Послушается президента — а через месяц, глядишь, выяснится, что тот уже вроде и не президент, а так, какая-то хромая утка. Или, наоборот, проявит лояльность к лидеру "Единой России" и по совместительству премьеру — а Медведев вдруг выдвинется на второй срок и на радостях снимет этого самого руководителя за злостное невыполнение поручений президента. В итоге же граждане предъявляют заслуженные упреки и местным начальникам, которые от греха подальше предпочитают вообще не делать резких движений, и тандему, неспособному добиться выполнения своих распоряжений.

Похожие сложности и у бизнесменов разного полета, которым совершенно непонятно, с кем "решать вопросы", на чьи планы ориентироваться и кому, как говорится, заносить. Глава курируемого Медведевым Института современного развития Игорь Юргенс, выражающий интересы именно этой группы граждан, в недавнем интервью сформулировал проблему более корректно: "Нерешенность, кто идет на выборы, заставляет элиту нервничать". Но суть его мольбы все равно та же: уже не важно, кто станет следующим президентом — идол "более консервативной части элиты" Путин или лидер "прозападной" Медведев,— главное, чтобы наконец "решили поскорее", иначе "кто с деньгами, будет просто уезжать за границу" или "увлечется радикальными теориями".

Впрочем, временные трудности начальников и бизнесменов тандем, наверное, может оставить и без внимания — в конце концов, эта категория россиян давно уже доказала, что способна с минимальными потерями подстраиваться под любые колебания руководящей линии. Но вот проигнорировать мнение большинства простых граждан властям, видимо, будет гораздо труднее.

Нет, конечно, широкие народные массы к тандемократии привыкли, и вопрос о том, какие конкретно посты занимают члены тандема, их сейчас не очень-то и беспокоит. Об этом говорят хотя бы опросы разных социологических служб, согласно которым более двух третей россиян уверены, что союз Путина и Медведева носит долгосрочный характер и в ближайшие годы они непременно будут действовать согласованно. Однако внутри этой серой массы есть некая продвинутая часть, которая мыслит несколько иначе и которой важна не столько форма, сколько содержание. И которую по-настоящему цепляют слова нынешнего президента о модернизации, конкуренции, преодолении правового нигилизма и вообще о свободе, которая "лучше несвободы", то есть все то, чем он зримо отличается от своего предшественника.

Но вот тут-то как раз и возникает прямая связь между "кто?" и "когда?". Ведь что в итоге получается? Дмитрий Медведев пытается понравиться "главному избирателю", не растеряв при этом и симпатии "продвинутых" россиян. Потому на каждую инициативу о гуманизации правосудия или повышении политконкуренции у него непременно находятся какие-нибудь милые сердцу силовиков поправки в закон о ФСБ или жесткие заявления о заговоре "их" против "нас". Но любое "либеральное" телодвижение президента уже само по себе подрывает основы управляемой демократии и увеличивает число тех, кто начинает верить в возможность перемен. Стало быть, чем дольше продлится эта псевдоизбирательная кампания, тем больше недовольных нынешней властью людей решится, условно говоря, выйти с кухни на Триумфальную площадь. И наоборот: чем раньше, к примеру, станет известно о возвращении Путина, тем быстрее развеются необоснованные и вредные для властной вертикали надежды этих самых "продвинутых" граждан.

Кроме того, предвыборная риторика Медведева, похоже, действует и на простых россиян, пусть и на подсознательном уровне: глубокий смысл громких фраз о свободе они, возможно, и не воспринимают, зато разделяют общее предчувствие перемен. А отсюда и растущие, по данным тех же социологов, протестные настроения, и совершенно возмутительная по нынешним меркам уверенность большинства респондентов в том, что массовые протесты вроде тех, что случились в Северной Африке, способны заставить власть прислушаться к мнению народа.

Правда, печальная участь тунисского или египетского руководства нашим властям вряд ли грозит: для этого в России слишком мало активной молодежи (как раз на 1985-1995 годы пришелся резкий спад рождаемости) и слишком много нефтедолларов, которыми легко потушить любое недовольство. А благодаря событиям в Ливии и связанному с ними взлету цен на нефть этих долларов наверняка станет еще больше. Но поскольку отчаянная тревога за свое будущее, по мнению психиатров, является неизбежным следствием "непомерной самоуверенности" многих властителей (см. ниже), нетрудно предположить, что и проблему-2012 российские власти будут решать не исходя из политологических прогнозов, а опираясь лишь на собственные, пусть даже ничем не обоснованные, страхи.

А из этого напрашиваются два вывода. Во-первых, свой выбор "главному избирателю" следует сделать как можно раньше — чтобы и стройность вертикали сохранить, и риски медведевского "либерализма" минимизировать. А во-вторых, лучшим лекарством против страха для правящей элиты станет возвращение в Кремль Владимира Путина. Потому что только в этом случае власти смогут быть полностью уверенными в том, что ни у народа в целом, ни у его наиболее продвинутых представителей не останется никаких надежд на светлое либеральное будущее.