В Белграде завершился знаменитый театральный фестиваль БИТЕФ. Без неожиданностей. Никто не ожидал, что он начнется.
Год назад, после окончания предыдущего БИТЕФа, я разговаривал в Белграде с директором фестиваля Йованом Чириловым. Мы сидели в ресторанчике на берегу Савы, и я пытался выведать его планы на будущий год. Он отвечал рассеянно и не про театр. "Нас скоро будут бомбить,— повторял Чирилов.— Вот там, и там, и там тоже". Поверить в это было невозможно, и я убеждал его бросить черные мысли. Собственно, то же самое делали остальные гости БИТЕФа: уверяли, что никто не посмеет, что все обойдется.
Когда натовская операция на Балканах все-таки началась, все подумали, что никакого фестиваля не будет. Театральный фестиваль — это вам не кинопоказ и не выставка холстов: пугливый театральный народ под бомбы не полезет. Даже когда было заключено перемирие, БИТЕФ числили среди жертв новой балканской войны. Так думали в Европе, да и в Москве представить его воскрешение было невозможно. БИТЕФ-99 звучало примерно как Всемирная выставка в Петрограде в 1919 году.
Но 33-й Белградский театральный фестиваль состоялся.
Фестиваль свиданий
Полусоветская Югославия времен маршала Тито была чем-то вроде шлюзовой камеры между двумя Европами. Запад считал страну социалистической, а выезжающих в нее из Советского Союза оформляли как в капстрану. Примерно ту же роль 20 лет играл и основанный в 1967 году театральный фестиваль в титовской столице. Местные сцены служили комнатой для свиданий. Именно здесь советским делегациям удавалось краешком глаза увидеть спектакли Брука и Бергмана и потом полушепотом просвещать московских коллег. С другой стороны, именно благодаря Белграду мир узнал о существовании Анатолия Эфроса, Юрия Любимова и Георгия Товстоногова.
С исчезновением железного занавеса фестиваль должен был потерять свое значение. Но все случилось ровно наоборот. Оказалось, что за прошедшие годы БИТЕФ, как никакой другой театральный фестиваль — благодаря своему положению, помноженному на художественный вкус директоров-основателей Миры Траилович и Чирилова,— успел сформировать "гамбургский счет" мирового сценического искусства. И сегодня можно с полным правом говорить: "Скажи мне, звали ли тебя в Белград, и я скажу, значишь ли ты что-нибудь в современном театре".
Поэтому БИТЕФ, по существу, единственный театральный фестиваль, награды которого чего-то стоят. Не как Нобелевская премия, конечно, но что-то вроде этого. Так видится фестиваль извне.
Еще интереснее его внутренняя роль, которая выделяет БИТЕФ среди всех фестивалей мира. Международный фестиваль заместил собой национальную театральную традицию, потому что создал зрителя. Выросшие на регулярных фестивальных "витаминах" белградцы разборчивы. Селекционерская работа шла годами. Рассказывают, что на первых гастролях Боба Уилсона его спектакль досмотрели до конца только члены жюри. Зато через несколько лет режиссера встречали с цветами чуть ли не на летном поле. Смерть БИТЕФа означала бы фактически смерть югославского театра.
Когда в марте начались натовские налеты, руководство Союза театральных деятелей России во главе с Александром Калягиным совершенно серьезно обратилось в дирекцию фестиваля с предложением предоставить БИТЕФу статус беженца и провести его в России. Московский порыв в Белграде поняли правильно, разгадав в нем не дежурное проявление славянского братства, а желание возвратить долг, который советский театр имеет перед престижным белградским фестивалем. От предложения Калягина с благодарностью отказались. И, как ясно теперь, правильно сделали: трудно представить себе, каким бы оказался московский БИТЕФ.
Соревнование аллюзий
Приземлившись в пустынном белградском аэропорту (всего два рейса в день, оба в Москву), ты думаешь, что в стране действительно царит запустение. Ты начинаешь репетировать сочувственные интонации и сострадательные взгляды.
Впоследствии они оказываются абсолютно невостребованными — во всяком случае, при беглом соприкосновении с жизнью столицы. Что там в провинции, не знаю, но в белградских кафе не сыскать свободного стула, молодежь озабоченно ищет развлечений, в три часа ночи в центре города такая же толчея, как в обменном пункте в день кризиса.
Следы войны в сознании горожан причудливым образом заняли место туристических достопримечательностей. За неимением музеев, статуй и дворцов международного значения местные жители гостеприимно показывают приезжим руины правительственных учреждений, разрушенных натовскими бомбами, и продают подпольно отпечатанные открытки с видами взорванных мостов. В отсутствие туристов белградцы разрушений вроде бы не замечают, не толпятся вокруг со скорбными лицами, а проходят себе спокойно, как парижане мимо Лувра.
Так же равнодушно они шествуют мимо бывших культурных центров западных стран, кучно расположенных на главной торговой улице. Они были разгромлены белградской молодежью заодно с "Макдональдсом". Ресторан сейчас восстановлен, сербы жуют гамбургеры без видимого ущерба для национального самосознания, а вот граффити на загаженных стенах германского Гете-института и Французского центра, кажется, аккуратно подновляются до сих пор.
Французов с немцами приглашали на БИТЕФ, но они предпочли остаться дома. В итоге в афише оказались спектакли из тех стран, которые в той или иной степени сомневались в целесообразности натовской операции,— России, Израиля, Греции, Болгарии, Италии. То есть меню белградского фестиваля на этот раз отразило не столько новейшую театральную конъюнктуру — что БИТЕФ с успехом делал до начала 90-х годов,— сколько геополитическую реальность.
Напрасно боялись. Ксенофобией белградская театральная публика пока не страдает. Хорватский спектакль (театр из бывшей братской страны приехал в Сербию впервые за 10 лет югославской смуты) принимали дружелюбно. Но уже ни один спектакль здесь не смотрят просто так, всюду ищут политических аллюзий. После того как в спектакле "Миф" знаменитого экспериментатора и авангардиста Эудженио Барбы мифологическая детоубийца Медея надела жгуче-черный парик, режиссера на пресс-конференции стали донимать вопросами, имел ли он виду жену Слободана Милошевича Миру Маркович (известно, что она красит волосы, а детоубийцей ее можно считать в переносном смысле).
Барба удивленно отвечал, что ничего такого в виду не имел и о жене Милошевича четкого представления не имеет.
Историю — на мыло!
Самый интересный современный белградский театр называется по-медицински бесстрастно — "Центр культурной деконтаминации" (то есть обеззараживания). Его директор Борка Павичевич и вправду чем-то напоминает уставшего медицинского работника фронтового госпиталя. Она считает, что самое трудное у сербов впереди, а их нынешнее жизнелюбие объясняется не здоровым инстинктом выживания, а катастрофическим неумением (или нежеланием) анализировать любой исторический опыт, особенно недавний.
Борка загибает пальцы, перечисляя проблемы Сербии: государственность ослаблена, народ расколот, прошлое закончилось, а будущее никак не начнется.
Вера в историческое чудо, в возможность быстро забыть все пережитое как страшный сон жива в сербах. Это можно было увидеть даже в фестивальном плакате. На нем была изображена голова Мао Цзэдуна в виде куска мыла, лежащего на мокром кафельном полу. Стоит несколько раз намылиться им — и загадочное лицо сотрется, растворится в пене истории, если выражаться в стиле тематического девиза нынешнего БИТЕФа "Миф и небытие".
В Сербии многие уверены, что сербы — самая ненавидимая в мире нация, что Европа предала их, что после недавних событий жить по-прежнему не удастся ни Югославии, ни Европе. Они видели крушение титовской империи, войну в Боснии, бомбежки в Косово. От полиции, МИДа, министерства информации, телецентра и ЦК в буквальном смысле слова не осталось камня на камне.
Зато у сербов остался БИТЕФ, одно из ясных подтверждений того, что культурная инициатива прочнее и долговечнее государства.
РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ
--------------------------------------------------------
БИТЕФ-99 — подтверждение того, что культурная инициатива прочнее и долговечнее любого государства
--------------------------------------------------------
Приз "За дух постмодернистской чувствительности"
Русские театры уже три года подряд увозят из Белграда один из главных призов. В позапрошлом году Гран-при получила Мастерская Фоменко за спектакль "Приключение". В прошлом году приз за режиссуру отдали "Превращению" театра "Сатирикон" и Центра им. Мейерхольда.
В этом году Гран-при присудили итальянцу Эудженио Барбе. А "Гроза" московского ТЮЗа в постановке Генриетты Яновской получила специальный приз жюри с формулировкой "За дух постмодернистской чувствительности". Что это такое, судьи не стали конкретизировать. Правда, некоторые вещи понять можно только кожей, а разъяснить нельзя. В Белграде, где много говорят о голодной и, может быть, опять военной зиме, любая чувствительность не кажется слишком обостренной.