Гастроли театр
Польский театральный сезон в Москве, проводимый в качестве специального мероприятия фестиваля "Золотая маска", открылся спектаклем варшавского Нового театра "(А)поллония" одного из лидеров польского театра Кшиштофа Варликовского. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Для огромной декорации спектакля "(А)поллония" пространство в Москве в конце концов нашлось — развернутая вширь выгородка, напоминающая не то зал ожидания, не то танцпол с концертной площадкой посредине, хоть и с трудом, но все-таки втиснулась на кажущуюся безразмерной сцену Театра армии. Что касается пространства смыслов, предложенного Варликовским, то оно в наш современный театральный (да и ментальный) контекст вписывается с трудом. Разброс московских мнений — от "Какая глубина!" до "Поверхностно, все это я уже видел(а)" — в этом смысле весьма показателен: в России история своей страны для одних не является предметом рефлексии в принципе, а для других представляется настолько ужасной и иррациональной, что любая попытка задать вопросы обречена.
В конце концов, Кшиштоф Варликовский дает довольно простой ответ — его спектакль о самопожертвовании как высшем смысле и единственной безусловной возможности для человека распорядиться своей жизнью. То есть в этом смысле "(А)поллония" может быть сочтена слишком назидательной и, учитывая, что для Варликовского совершенно не характерен сценический юмор, слишком угрюмой. Но путь к простому ответу весьма сложен, долог (спектакль идет четыре с лишним часа) и изощрен — не столько в философском, сколько в театральном смысле. "(А)поллония" представляет собой довольно прихотливую и местами кажущуюся громоздкой композицию, в которой герои античных мифов уступают на сцене место друг другу и персонажам трагической истории середины прошлого века.
Аполлонией звали польскую женщину (в основе этой части спектакля — реальная история), которая погибла потому, что во время оккупации Польши укрывала евреев. Созвучие ее имени и возвышенного названия страны, подчеркнутого в названии отделением буквы "А" скобками, для Варликовского символично. Театр для режиссера место, где национальную историю нужно не возвеличивать, а переосмысливать, а гражданское сознание зрителя — не усыплять, а будоражить. И обсуждаемый в последние годы польскими интеллектуалами тезис о том, что поляки должны делить с немцами ответственность за уничтожение польских евреев, Варликовскому, безусловно, близок. Но здесь режиссер смотрит на историю Аполлонии с другой стороны: показывает церемонию награждения ее медалью праведников, которую за мать получает сын — он уверен, что мать должна была волноваться за судьбу своих, а не чьих-то детей, а сын одной из спасенных, израильский солдат, сам готовится идти на войну и убивать.
Варликовский хочет переосмыслить само понятие вины и жертвы. Он словно преобразует классические коллизии в 3D-измерение, давая зрителю возможность посмотреть на ситуации с другой стороны, понять пугающую относительность базовых ценностей европейской культуры. Режиссер недоверчив и подозрителен: он знает, что цепная реакция насилия в мире неостановима, что любой убийца найдет себе оправдание.
По форме "(А)поллония" — это что-то вроде интеллектуального кабаре: драматические эпизоды, названные именами героев, прослоены музыкальными номерами, с вызовом и насмешкой глядящая в зрительный певица исполняет песенки, а мифологические персонажи выходят к зрителю с длинными провокационными монологами — надо сказать, что сложной техникой прямой коммуникации с публикой актеры Кшиштофа Варликовского владеют феноменально. Режиссер разворачивает действие вширь, а не вглубь сцены, по которой передвигаются застекленные комнаты-боксы, они словно хранилища коллективной памяти, до поры спящие в темноте, но потом вдруг загорающиеся ярким светом и являющие, например, сцену убийства Орестом Клитемнестры.
Выразительных сцен в "(А)поллонии" немало. Начинается с кукольного представления, которое напоминает о детском спектакле, разыгранном питомцами Януша Корчака за две недели до их гибели в газовой камере, потом на сцене появляются Ифигения, Аполлон, Геракл, персонажи "Орестеи"... Но центральной и самой впечатляющей становится история об Алкесте, согласившейся покинуть сей мир вместо своего мужа Адмета. Когда мы впервые видим прекрасных актеров Магду Челецку и Яцека Понедзялека, мы еще не знаем, кто они: просто двое современных влюбленных дают видеоинтервью, смеются и смущаются ответами, но на вопросе "А вы могли бы отдать жизнь друг за друга?" экран гаснет. И только потом мы становимся свидетелями семейного застолья: Алкеста болтает что-то про секс людей с дельфинами, но все знают, что она должна умереть и орудия умерщвления уже разложены рядом с тарелками.
Тихая Алкеста просто принесла себя в жертву, спасая мужа. Аполлония пожертвовала собой, потому что не могла иначе — эти две женщины срифмованы в спектакле и являются не просто безусловными героинями Варликовского, но теми, кого человечество может представить в защиту себя. В финале почему-то кажется, что этому спектаклю противоречит замкнутое пространство, что "(А)поллонию" лучше бы играть на открытом воздухе. Конечно, никаких богов в мозаичной современной трагедии не существует, поэтому в ней, тягостной и безысходной, невозможен катарсис. И все-таки чувствуешь, что ей нужно небо, потому что тайно обращена она и к тем, кто, умолкнув, похоже, навсегда, все-таки по-прежнему слышит людей.