премьера / кино
"Печальная баллада для трубы" испанского режиссера Алекса де ла Иглесиа, представленная в программе фестиваля "Линия испанского кино", едва не победила в прошлом году в Венеции, заработав в итоге паллиативный второй приз. Даже Квентина Тарантино, возглавлявшего жюри, смутила маска брутализма на лице этого закамуфлированного авторского высказывания, подозревает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
В фильме есть пролог, датированный 1937 годом, и основное действие, опрокинутое в 1973-й. Республиканцы врываются в цирк и загоняют в свой отряд мужчин, привыкших смешить, а не крушить. Один из мобилизованных в костюме Рыжего (веселого) клоуна довольно бойко орудует мачете и с перепугу истребляет целый взвод фалангистов. Когда война республиканцами проиграна, он доживает свои дни в лагере и завещает сыну роль Белого (грустного) клоуна. Он, Хавьер (Сантьяго Сегура), повзрослевший на пару десятков лет, и становится главным героем картины, причем под маской пухлого очкарика, которого мутузят на арене, скрывается бесстрашный мститель, не забывший ни унижений отца, ни своих собственных.
Таким образом сюжетная история вписывается во временные скобки большой Истории, обозначившие триумф и закат франкизма в Испании. Картина начинается на арене цирка и завершается смертельной эквилибристикой главных героев на вершине крестообразного франкистского монумента. Она включает в себя безумную любовь и соперничество двух клоунов — веселого Серхио, брутального пьяницы и диктатора (Антонио де ла Торре), и грустного Хавьера — за сердце прекрасной акробатки Натальи (в ее роли — подруга режиссера Каролина Банг).
Цирк со времен Чаплина и Феллини дарит кинематографу эффектный антураж и доведенную до высокой символики простоту: веселый — грустный, белый — рыжий. Но, в отличие от Чаплина и Феллини, герой здесь не идеализирован и вызывает куда меньше сочувствия. Во всей этой фантасмагории легко увидеть метафору гражданской войны за Испанию между республиканцами и франкистами, которые показаны одинаково жестокими и отвратными. Конечно, режиссер на стороне грустного клоуна, однако не позволяет себе никаких соплей: его герой — уродец, психопат и садист еще тот.
Впрочем, и "жестокость", и "садизм" — слишком мягкие словечки для описания атмосферы этого фильма, который с одинаковым основанием может быть признан образцом изысканного формализма и шедевром китча. Искореженные тела и лица главных героев, их смертельные схватки, самоигральные аттракционы вроде укушенного за палец генерала Франко или голого клоуна, одичавшего в лесу: безошибочные признаки pulp fiction — только иберийского розлива.
Алекс де ла Иглесиа — весьма заметная фигура кинематографа Страны Басков, особенно сильно натерпевшейся от Франко, но взявшей реванш сепаратизмом. При этом его фильмы никак не хотят отделяться от мирового кино: Иглесиа снимает в Америке, экранизирует комиксы и видеоигры, планирует фильм со Шварценеггером, подражает Линчу и Тарантино, но не эпигонствует. Не теряется он и среди сверстников, работающих в разных странах, но объединенных общим менталитетом испаноязычного ареала: это Альфонсо Куарон, Гильермо дель Торо, Алехандро Гонсалес Иньярриту. Они — духовные внуки Бунюэля и Дали — несут в себе гены сюрреализма и анархизма. Если предыдущее поколение в лице Педро Альмодовара лечило наследственные испанские комплексы смехом, нынешние 45-летние (прежде всего дель Торо) вернулись к образам гражданской войны и фашизма, напоминающим кинометафоры Карлоса Сауры и Алехандро Ходоровски, но с сильной инъекцией комикса и pulp. Это вполне понятно: времена интеллектуального кино прошли, и с новой публикой можно говорить лишь на языке масскульта. Поэтому и Иглесиа в фильме напяливает на себя размалеванную клоунскую маску.