В прокат выходит пародийный вестерн про хамелеона-шерифа «Ранго», первый мультипликационный фильм Гора Вербински и его первая работа с момента выхода третьих «Пиратов Карибского моря»
Если кто-то из авторов блокбастеров 2000-х и достоин остаться в истории, то это, пожалуй, Вербински. Остаться не цифрами и дребезжанием технологий, эпичностью и гуманистическим пафосом, а чистой радостью. Эта захватывающая дух веселость в трех частях "Пиратов Карибского моря" дышит с такой свободой, какая была разве что в первых "Звездных войнах". Для режиссера блокбастеров Вербински — нетипичная фигура. Он не техник, как Майкл Бэй, но и не перекочевавший в мейнстрим из авторского кино человек с идеями, вроде Питера Джексона. Удача его фильмов — результат не точного расчета и не визионерского размаха, а невероятной удали, ставки на нарушение правил.
Вербински пришел в кино в середине 90-х. Его полнометражный дебют "Мышиная охота" — про безнадежную борьбу двух братьев-домовладельцев с грызуном — неожиданно сочетала наизусть знакомые по "Тому и Джерри" гэги с циническим остроумием в духе братьев Маркс. Лучшие шутки "Мышиной охоты" были совершенно неуместны в семейной комедии (которой она, как ни крути, являлась), и именно это делало ее столь обаятельной. Потом была гангстерская мелодрама "Мексиканец" с Брэдом Питтом и Джулией Робертс. Ее очарование тоже строилось на нарушении правил: герои непрерывно сквернословили, периодически кого-нибудь убивали, однако "Мексиканец" и не думал превращаться в фильм про романтику насилия, а оставался умилительной историей про двух влюбленных недотеп и какие-то пистолеты, мешающие им наслаждаться обществом друг друга. Затем, после не очень интересного ремейка японского хоррора "Звонок", вышли первые "Пираты".
Они были изначально сомнительным проектом: пиратская романтика никого не интересовала примерно с 50-х, Джонни Депп все еще был кумиром умников, смотрящих Джармуша и Бертона, а не обычных подростков. Главное: "Пираты" были экранизацией не книжки или комикса, а аттракциона из Диснейленда, железной дороги, по бокам которой стояли пираты и кричали свое мало что говорящее детским сердцам механическое "йо-хо-хо". Но эту родовую травму Вербински сумел сделать главным достоинством. "Пираты" были идеальной экранизаций аттракциона, в сущности "монтажом аттракционов" по Эйзенштейну: дикие, головокружительные вещи, ради которых и смотрят такого рода фильмы, здесь нанизывались одна на другую, почти не нуждаясь в помощи связного сюжета. Джонни Депп глумился и кривлялся, напрочь заслоняя правильного Орландо Блума, старинные проклятия сыпались как горох, не говоря о непрерывных прыжках и схватках, а также мартышке-зомби. Однако в первой части все было еще вполне в границах разумного. В следующих двух Вербински на эти границы с высокой мачты плюнул. Появились пираты-кальмары, предводитель которых играл на органе щупальцами бороды, и таинственные морские боги, персонажи то и дело без всякого смущения воскресали из мертвых. За сюжетом уследить было уже практически невозможно, но восторг от этого только усугублялся. В третьей части суета героев между смертью, жизнью и непонятными промежуточными состояниями достигла высокой линчевской невразумительности, а Джонни Депп посреди этого хаоса минут пять беседовал с орешком. "Пираты" строились на отчаянном нарушении чувства меры, логики жанра и прочих добропорядочных категорий. Без некоторого отклонения хороший жанровый фильм получиться, конечно, не может, но Вербински сделал отклонение чуть ли не единственным принципом работы.
И, кажется, "Ранго", история про домашнего хамелеона в гавайской рубашке, сбегающего из террариума и попадающего в пустынный городок, в котором грызуны, ящерицы и хищные птицы живут по законам фильмов Серджо Леоне,— затея в достаточной степени бредовая, чтобы у Вербински снова получился шедевр.