Опера гастроли
Основная программа оперного конкурса премии "Золотая маска" открылась вагнеровским "Лоэнгрином". Спектакль челябинского Театра оперы и балета имени Глинки смотрел на сцене московского театра "Новая Опера" СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Надо признать, что от возможных упреков этому спектаклю есть чем прикрыться. Челябинск не то чтобы оперная столица России; а к Вагнеру у нас принято относиться с такой опаской, что даже в Москве постановки его опер — событие ультраредкое (две за последние 20 лет), как какой-нибудь парад планет, которое принято презентовать и описывать в тоне "безумству храбрых поем мы песню". Тем более в Челябинске, где молодому дирижеру Антону Гришанину уж совсем ничто не мешало благоразумно взять "Евгения Онегина" или там "Иоланту", но он предпочел "Лоэнгрина", и вот певцам и хористам пришлось учить немецкоязычные тексты, а неважнецкому оркестру — примерять ответственные тяготы вагнеровской партитуры. Это первое. Второе — постановка московского режиссера Андрея Сергеева как будто бы и не претендует на то, чтобы быть спектаклем в полном смысле. Это, согласно официальной формулировке, "концертно-сценическая версия". На неофициальном языке предыстория этой самой версии сводится к тому, что средств на полноценный спектакль не дали и нужно было сотворить что-то совсем малобюджетное, вроде концертной версии, но с мизансценами.
С одной стороны, если говорить о музыкальной части, то энтузиазм и вдохновение дирижера очевидны — но в Москве казалось, что немного урезанному против партитуры, сообразно возможностям театра, оркестру его воодушевление передается с трудом. Если первый акт оркестр, хотя и робея, провел прилично, то во втором растерялся, собравшись только к открывающей заключительное действие сцене свадебного торжества. То ли путешествие на московскую сцену тому виной, то ли непривычность материала, снова давшая себя знать через немалое время после премьеры на "родной" сцене, но почти всегда оркестр недобирал в смысле воображения, пластичности, равновесия, а когда и элементарной точности.
С кастингом тоже не все ровно, особенно в женской части состава, где были совсем немузыкальная Ортруда в исполнении Лилии Пахомовой и Эльза в исполнении Натальи Заварзиной, более удачная, но все равно спетая резко и с покрикиванием. Зато в плюсах спектакля — крепкий баритон Сергея Гордеева в партии Тельрамунда, а также, разумеется, поющий заглавного героя тенор Федор Атаскевич. Последнему тоже бывало и трудно, и непривычно, но он храбрился, а при недостатке школы задатки у него отличные — что, кстати говоря, имело следствием то, что певца недавно переманили из Челябинска в Петербург, в солисты Михайловского театра.
И все-таки этот "Лоэнгрин" явно нечто большее, чем концертное исполнение, присыпанное какими-то сиротливыми элементами настоящего театра. Это странно (и, безусловно, поучительно), но уж чего-чего, а сиротства и нищеты в этом зрелище нет; режиссер (он же художник) Андрей Сергеев обернул все так, как будто бы известная лаконичность визуального ряда — это такой придирчиво найденный художественный прием.
Спектакль идет в черных сукнах, но задник разрезан гигантским крестообразным проемом; крест появляется и на костюмах главных действующих лиц, и в виде "штандартов" короля Генриха, графа Тельрамунда и самого Лоэнгрина. Режиссер говорит, что это ради того, чтобы подчеркнуть мистериальный характер "Лоэнгрина", но кажется, будто это сделано исключительно ради выразительных графически силуэтов. Потому что и эта лапидарная графичность, и цветовые пятна (хор в черном, король в пурпуре, Эльза и Лоэнгрин в белом — больше цветов нет), и аккуратное пользование бутафорским дымом, и прекрасный свет от Андрея Потапова — все это местами неожиданно складывается в "картинку" редкой выразительности. Картинка эта такова, что, будь она макетом декорации с расставленными фигурками, цены бы ей не было. Как живой спектакль, как театральный текст это работает уже с большим трудом, потому что все эти медленные проходы по сцене и геометричные перестановки хора при всей их как бы многозначительности на самом деле не делают ничего особенного, кроме как добросовестно иллюстрировать события либретто. Когда статично — как в сцене долгой беседы Ортруд с Тельрамундом, замышляющих свои козни во втором акте. А когда и с внезапным всплеском неожиданных после этой строгой и претендующей на возвышенность аскезы старозаветных театральных чудес — как в финале, где маленького наследника Брабанта благословляет возносящийся в облаке под колосники Лоэнгрин, а в зрительский зал выпускают живого голубя.