"Первый канал", 20 марта, 22.00
Событие недели — шедевр 76-летнего Романа Полански, фильм — редко, но бывает,— ставший классикой, едва родившись. Что отнюдь не подразумевает академическую скуку. Формальная безупречность лишь усиливает тревожное ожидание неминуемой беды, тот самый саспенс, которым Полански владеет так, как не владеет никто с тех пор, как умер Альфред Хичкок. "Призрак" традиционен в том смысле, что его ритм соразмерен ритму человеческой жизни, которым мировое кино пожертвовало ради истеричного монтажа. Но эта традиционность не старомодна: Полански доказал, что традиционная манера повествования современна всегда. Название, естественно, переводится не как "Призрак", а как "Литературный негр". Но писатель (Эван Макгрегор), сочиняющий или "лечащий" мемуары знаменитостей, действительно немного призрак. По фильму у него нет даже имени. Он никто, и его исчезновение никто не заметит. Исчезнуть же призрак обречен, как только он попытается воплотиться, стать участником событий. Хотя начиналось все так удачно. Герой получил заказ жизни: срочно привести в божеский вид мемуары экс-премьера Адама Лэнга (Пирс Броснан, прототип — Тони Блэр). О выходе книги уже объявлено, но предыдущий призрак ухитрился утонуть в разгар работы. Из своей виллы-крепости на острове у берегов Новой Англии — серое небо, вода, от одного вида которой знобит, стерильные интерьеры, контролируемые нервными системами безопасности,— Лэнг с тревогой следит за предъявленными ему обвинениями в незаконной выдаче на пытки ЦРУ подозреваемых в терроризме. Изначально понятно, что всем в жизни он обязан блестящей интеллектуалке жене Рут (Оливия Уильямс), но почти в открытую спит с секретаршей. Пытаясь хоть как-то оживить тупые воспоминания Лэнга, призрак ищет в его биографии живые детали. А находит, заинтересовавшись какими-то невинными подробностями его студенческой жизни, грязные следы ЦРУ и ВПК, готовых устранить любую пешку, способную раскрыть тайну Лэнга. Впрочем, это политическая мафия такого уровня, что и сам Лэнг для них лишь пешка. Что уж говорить о безымянном призраке.
"Культура", 15 марта, 23.50
"Будда рухнул от стыда"
"Buda as sharm foru rikht" 2007
Фильм снят 18-летней Ханой Махмальбаф, дочерью великого иранского режиссера Мохсена Махмальбафа. У него в семье все режиссеры — и жена, и обе дочери. В семь лет Хана уже сыграла в папином шедевре "Миг невинности", в восемь сняла "День, когда заболела моя тетя". Она не просто вундеркинд, пугающий каприз природы, а действительно отличный режиссер. Сначала фильм вызывает ощущение дежавю: наивный иранский неореализм за 20 лет мало эволюционировал. Но, не отступая от реализма, Махмальбаф неуловимо переводит "Будду" практически в разряд фильмов ужасов о демонических детях. В "Будде" дети — самые что ни на есть нормальные, и это страшнее всего. Шестилетняя Бахтай (Никбахт Норуз) живет с мамой и сестрой в пещере рядом с взорванными талибами гигантскими статуями Будды. Мечтает, как сосед-мальчишка, учиться: за рекой как раз открыли школу для девочек. На два яйца она выменивает тетрадь, за карандаш сойдет мамина губная помада. Школа недалеко, но до нее не добраться. Бахтай берут в плен мальчишки, играющие в войну: больше ничего в жизни они не видели. На войне, что необычно, нет своих и чужих. Дети грозят то забить девочку камнями, как джихадисты, то пытать и застрелить, как американцы, с которыми поочередно себя идентифицируют. Игра, пусть жестокая, игрой, но она колеблется на грани реального кошмара. Особенно с тех пор, как оказывается: Бахтай не единственная пленница, а воображение малышей доходит до того, чтобы "превратить врага во взорванного Будду". В финале Махмальбаф дает девочке единственный, невозможный и чисто кинематографический шанс спастись.
"Культура", 20 марта, 22.40
"Жестяной барабан"
"Die Blechtrommel" 1979
Экранизация Фолькером Шлендорфом романа Гюнтера Грасса, летопись Данцига (Гданьска), немецкого вольного города в Польше, 1920-1940-х годов глазами карлика. Точнее говоря, глазами Оскара (Давид Беннент), в три года получившего в подарок красно-белый жестяной барабан и решившего с тех пор не расти. Виртуозный, жесткий фильм вызывает почти физическое ощущение, что ты сам карлик: Шлендорф с немецкой методичностью показывает мир и историю "из-под дивана". Или, что ошеломляет в самом начале, глазами ребенка, отказывающегося выйти на свет из материнского чрева. Фильм — антология резких, жестоких, ранее невиданных образов. Чудовищный череп лошади, из глазниц которого выползают угри. Нечеловеческий визг Оскара, которым он разносит вдребезги то стекла очков учительницы, то витражи в соборе. Нацистский значок, которым давится отец Оскара, напуганный тем, что советские солдаты обратят на него внимание. История как бред, как воля и представление карлика: пожалуй, Шлендорф нашел истории ХХ века самую адекватную форму воплощения.