Первого сентября исполнилось 100 лет русскому писателю Андрею Платонову. Он умер после тяжкой болезни в 1951 году. Платонов — писатель больших надежд, автор изрубленных цензурой книг, инженер и фронтовой корреспондент. При жизни его знали и любили очень немногие. После одинокой смерти он оказался культовым писателем избранных читателей. А сейчас каким-то чудом о нем вспомнил целый миллион его земляков-воронежцев и устроил волнующие торжества на родине. На этих торжествах побывал наш корреспондент АЛЕКСЕЙ СЕРГЕЕВ.
Первого сентября 1999 года в Воронеже на улице Пограничной (когда-то она отделяла город от Ямской слободы) у здания парфюмерной фабрики собрался маленький митинг.
— Позвольте митинг, посвященный открытию мемориальной доски Андрею Платонову, считать открытым,— объявил ведущий, и митинг открылся. Высоченный молодой человек распустил по ветру красный стяг.
— А зачем флаг-то? — спросила одна работница фабрики, одетая в белый халатик, вышитый незабудками, у другой.
— Кто его знает.
— А чего здесь-то доску повесили?
— Работал он тут в девятьсот шестнадцатом году. На трубном заводе.
Это чистая правда: был на этом месте маленький заводик. Только не трубный, а трубочный. Делал во время мировой войны дистанционные трубки к фугасам. Известно даже, что по французской технологии. Известно и то, что Андрей Климентов уволился с железной дороги в шестнадцатом году, где служил конторщиком, и пришел сюда, на Пограничную улицу в литейку.
Трубки ли, трубы ли (в них даже биографы Платонова иногда путаются) — не столь и важно. Как сказал в скупой своей речи сдержанный сиделец Леонид Бородин, "Платонов — писатель малочитаный, а еще меньше понятый".
Говорили большей частью о великом земляке. О выдающемся писателе, дань которому мы отдаем и которого еще предстоит открыть. (Возможно, иным в буквальном смысле слова.)
Один из выступавших выразился в том смысле, что Платонов не любил религию. И даже яростно не любил. Что если бы он с небес (а он несомненно на небесах) увидел, как освящали одноименный ему электропоезд, сильно бы удивился. Или даже возмутился. Еще больше ему бы не понравилось, коли на митинг люди пришли бы с колчаковским триколором. (Молодой человек повыше поднял алый стяг.)
Наконец покрывало сдернули и возложили цветы. Иные отчего-то клали по два.
— Что это они? — тихо заметил представитель управления культуры,— Вроде, не тот случай.
А когда мы уже расходились и разъезжались, выглянул в окошко и заметил:
— Неровно повесили — правый угол выше. Надо подложить деревяшечку и тихонечко осадить.
Без живой картинки из "Чевенгура" не обошлось.
Если Андрей Платонович видит своих земляков с небес, то действительно сильно удивляется. Больной, позабытый-позаброшенный в последние годы жизни, он и после смерти достаточно пострадал.
Неиздаваемый (главные его творения — "Котлован", "Чевенгур", "Шарманка" — никогда не запрещались, но и не разрешались до последней поры).
Безбожно искромсанный редакторами в тех случаях, когда его все же печатали (один и тот же рассказ могли называть то "Как зажглась лампочка Ильича", то "Как потухла").
Нелегкой была жизнь, не легче складывалась посмертная судьба. И вдруг, словно обвал...
За неполный месяц в родном Воронеже возникли три мемориальные доски, появился поезд и гимназия, нареченные его именем. Состоялось торжественное собрание. Закончились съемки художественного фильма (в ролях — Аристарх Ливанов, Олег Анофриев, Лев Дуров, Галина Польских. Режиссер Василий Панин). И наконец, одиннадцатого сентября откроется памятник писателю. Чудеса! "Город вспомнил о Платонове" — так написала одна из воронежских газет.
Должно быть, душе Платонова потеплело...
Земным отражением этой теплоты стали слезы его младшего брата Сергея на перроне воронежского вокзала, когда открывали памятную доску и разбивали бутылку шампанского о борт новенькой электрички. Восьмидесятивосьмилетний полковник в отставке, приглашенный Юго-Восточной железной дорогой на торжества, не стал скрывать своих чувств. Никак он уже такого не ожидал.
На гранитной доске с портретом писателя начертано:
"Воронеж — родина писателя АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА — автора многих произведений о железнодорожниках. 1899-1999".
На борту электрички — "Платонов".
Все это воистину удивительно, ведь Платонова не то что мало читают, даже имя его ничего не говорит многим людям. Его рассказы не включены в школьные хрестоматии и большинство лицеистов ничего про него знают. Вряд ли его строки приходят в головы машинистов электропоезда и его пассажиров на длинных перегонах. Но первого сентября областной оперный театр был заполнен до потолка. Стояли в проходах. Молодые артисты показывали сценки из "Шарманки", зал хохотал и производил гром аплодисментов.
Дорогие буфеты пустовали, но вокруг книжных прилавков была давка, и томики Платонова смели в считанные минуты.
— Ну вот,— говорила расстроенная женщина средних лет,— Не досталось.
— Ничего,— утешал ее муж,— в библиотеке возьмем.
Главный инженер тепловозоремонтного завода Василий Васильевич Храпов говорит:
— Ну, когда-то были тут мастерские. Чинили паровозы. Потом власть переменилась, назвали завод "имени Феликса Эдмундыча Дзержинского", но мы просто заводом Дзержинского зовем. Тут и Работал Платонов.
Показать, где именно работал Платонов, любезно согласился Олег Григорьевич Лосунский, университетский преподаватель, писатель, многолетний исследователь жизни писателя, лауреат премии его имени.
— Платонов работал тут электриком на электростанции. И стены ее по сей день сохранились,— рассказывает Олег Григорьевич.— Однажды я показывал их голландской съемочной группе, делавшей фильм об опальных русских писателях. Вот эти старые кирпичные корпуса. Так нас поймали, чуть ли не ФСБ прикатило.
Действительно, строили прежде крепко. Сохранилась даже кран-балка почти столетней давности. Правда, вагонетка с углем по ней не катается. По традиции в цехе, под крышей которого она укреплена, долгие годы сохраняются электроремонтные мастерские. Лосунский говорит, что это не то место. Нужно искать бывшую электростанцию. Храпову расположение рабочего места великого писателя, по большому счету, безразлично. На вопрос, знают ли его работяги, что тут трудился Платонов, отвечает на полном серьезе, что знают, но знавших лично у него в штате нет.
Это вполне платоновский герой — четкий и конкретный. Бегает по заводу бегом. Все видит. Все знает. На вопрос, читал ли Платонова, отвечает коротко:
— Не читал (без всякого сожаления). Прежде издавали его мало. Да потом он все же полузапрещенным был, депортированным, а я — коммунистом. К тому же, говорят, у него язык очень сложный.
Инженера Храпова волнуют другие проблемы: завод работает едва вполсилы, ремонтирует 10-12 секций в месяц, а мощности хватило б на 500 в год. Вот что его волнует по-настоящему.
Платонову он бы, наверное, понравился.
Стены платоновской электростанции скоро находятся. Красный кирпич, местами выщербленные. Далеко не архитектурный памятник. Кому они дороги, кроме влюбленного в писателя исследователя? Может быть, самому писателю, если он наблюдает их с небес.
— Ну, я пошел,— говорит Храпов,— мне в ту сторону, где котлован. Наш завод его и вычерпал — глинозем брал для литейки. Хотели его под строительство стадиона пустить, да так яма и осталась.
-------------------------------------------------------
Из записных книжек Платонова 27-36-х годов
Во время революции по всей России день и ночь брехали, лаяли собаки.
Составлялись сводки, по которым видно, что обобществлению не подлежит только воробей.
Раскулачили за то, что жила девой.
Чтобы выдумать глупость, надо иметь, как минимум, мозг для этой выдумки.
Сознание себя Иваном-дураком, это самосознание народа (класса) — самое такое самосознание, что мы имеем дело с народом-хитрецом, с умницей, который жалеет, мучается, что он живет в дурацком положении.
Как хороша жизнь, когда счастье недостижимо, и о нем лишь шелестят деревья и поет духовая музыка в парке культуры.
Все это рассказать нельзя — можно только на скрипке сыграть.
Время идет, зреют, накапливаются юбилеи 100-летия со дня рождения и пр.