В понедельник в московском отеле "Балчуг-Кемпински" пройдут торжества по случаю вручения международной театральной премии имени Станиславского, лауреаты которой стали известны на прошлой неделе. Накануне церемонии президент Фонда имени Станиславского и художественный руководитель Театра "Ленком" МАРК ЗАХАРОВ ответил на вопросы корреспондента "Коммерсанта" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Эта премия несколько лет назад задумывалась как одна из многочисленных акций Фонда Станиславского наряду с благотворительной, издательской, педагогической деятельностью. Сейчас все свелось к одной только премии. Вас, как президента фонда, такое положение не тревожит?
— Как всегда в нашем деле, мы вынуждены двигаться путем проб и ошибок. Но эта премия мне нравится.
— Большинство номинаций имеет формулировку "за вклад в...", и повторно премия, как правило, не вручается. Не означает ли это, что смыслом награды становится не столько поощрение успехов конкретного театрального сезона, сколько формирование своеобразного элитарного клуба лауреатов?
— Я за поощрение таких имен или явлений, которые выходят за рамки достижений конкретного театрального сезона. Что-то яркое, но случайное и малозначимое я променяю на событие, имеющее резонанс и поднимающее престиж премии.
— Очевидно, что сейчас параллельно процессу смены политической элиты государства идет и смена элиты культурной. Как вы, в предыдущее десятилетие стоявший близко к власти, переживаете приход эпохи "равноудаленности"?
— Неприятных ощущений я не испытываю. Тем более что отношения с московским правительством, учредителем Театра "Ленком", не изменились. Что касается контактов в более высоких сферах, то они и при прошлой власти носили, я бы сказал, демонстративно-иллюстративный характер. Да, нам подарили несколько автомобилей, что вызвало некоторое напряжение в кругах театральной общественности: у нас ведь издавна считается, что передовая интеллигенция обязана быть агрессивно дистанцирована от власти. Но я бы не стал преувеличивать свою прошлую близость к политикам. Что касается сегодняшнего положения, могу сказать так: то, что в Японии рядом с президентом находился Никита Михалков, а не я, меня никак не уязвляет и на мое самочувствие никак не влияет.
— Вы ставите пьесу покойного Григория Горина "Шут Балакирев" про Петровскую эпоху. Речь там идет об отношениях государя и шута. Обусловлен ли выбор темы вашим личным опытом общения с высшими политическими силами?
— Наверное, да. Специально об этом никогда не думаешь, но потом оказывается, что твои личные проблемы материализуются на сцене странным образом. И теперь я думаю о том, было ли так уж необходимо поддаваться эйфории, входить в плотное взаимодействие с высокими сферами, а значит — впадать в зависимость от них. Но могу сказать, что это было интересно.
— Если бы в ваших силах было разом поменять состав зрителей "Ленкома", вы бы это сделали?
— В приступе дурной правды, как выражался Шукшин, признаюсь, что хотел бы видеть у себя в зале еще двух-трех меценатов, которые могли бы поучаствовать в судьбе театра.
— А я имел в виду простых зрителей.
— Тогда — нет, не хотел бы ничего менять. Я вообще люблю крайности, и в качестве зрителей мне больше других нравятся пенсионеры и студенты.
— Разве их бывает много в "Ленкоме"?
— По моим наблюдениям, немало.
— Вы стали выступать за то, чтобы при присуждении театральных премий разделять спектакли, поставленные на больших и малых сценах. Почему? Ведь настоящее искусство и на малой сцене — искусство.
— Это опасное дело. В малых пространствах возникает некий самообман, и человек средних театральных способностей может выглядеть очень неплохо. Энергетическая заразительность зрелища в комнате определяется совсем другими законами. В последнее время у меня появился еще один "пунктик", явление под названием "спектакль без антракта". Когда я вижу такие спектакли, я понимаю, что их поставили очень хитрые люди, не вполне уверенные в том, что они другими способами могут заставить публику досидеть до конца спектакля.
— Принято жаловаться, что молодым режиссерам не дают дорогу. Но бывает, что они не могут воспользоваться выпавшим шансом. Тогда думаешь: может, правильно не дают?
— Есть одно печальное обстоятельство. Состоит оно в том, что режиссер — очень редкая профессия. Помимо способностей и умений для нее требуется что-то еще, что трудно сформулировать. Режиссеров сегодня меньше, чем нужно.
Во многих крупных европейских городах есть так называемые открытые сцены, то есть театральные здания без постоянных трупп, но с постоянным финансированием, с техникой и менеджерами. Они могут приглашать режиссеров и актеров для конкретных разовых проектов, в основном экспериментальных. Это, с одной стороны, стимулирует развитие театра вообще, а с другой стороны, помогает прояснить, кто действительно может делать интересный театр, а кому лучше заняться чем-то другим. Недавно родилась идея создать одну, а еще лучше — несколько таких открытых сцен в Москве. Разумеется, помимо городских денег должны быть привлечены и внебюджетные средства. Мне кажется, это могло бы способствовать естественной ротации, нормальному процессу смены поколений в театре. Никому ничего не должно быть гарантировано навсегда.
— Означают ли эти рассуждения, что вы думаете оставить руководство театром и передать его кому-то?
— Впрямую я об этом не задумываюсь. Но считаю необходимым привлекать в театр молодую режиссуру. Правда, труппа неохотно соглашается работать с молодым режиссером. Многое сейчас зависит от того, насколько успешно справится в новом сезоне Роман Самгин с постановкой пьесы Флетчера "Укрощение укротителя".