«Процесс изменений не может быть закончен — у нас сегодня такая жизнь, что мы должны меняться все время»
Для системы образования 2010 год запомнится как Год учителя. Год начала реализации президентской инициативы «Наша новая школа», а также подведения итогов федеральной целевой программы развития образования 2006–2010. О новой парадигме развития российской науки и других знаковых событиях мы попросили рассказать министра
образования и науки Российской Федерации
Андрея Фурсенко.
BUSINESS GUIDE: Сейчас Минобрнауки переживает процесс административного реформирования, в ходе которого были упразднены два федеральных агентства. Каковы промежуточные итоги реформирования министерства и что должно получиться в идеале?
АНДРЕЙ ФУРСЕНКО: Я бы все-таки не стал называть это реформой, ведь любая структура должна изменяться. Это касается как системы образования и науки в целом, так и ведомства, которое должно отвечать за нее. Когда идет очень серьезное изменение системы в целом, на первый план выходит оперативность. За прошедшее время задачи, стоящие перед министерством, сильно поменялись — а новые задачи требуют новых форм. Лучше, когда управленческие решения быстрее доходят до непосредственного исполнителя. Кроме того, в результате преобразования общее число госслужащих в нашей системе существенно уменьшилось — почти на 200 человек, что соответствует общим требованиям сокращения правительственного аппарата.
BG: Ваш заместитель Исаак Калина в ноябре возглавил столичный департамент образования, который в прошлые годы вел самостоятельную политику. Какие изменения ждут регион?
А. Ф.: Считаю нормальным, когда каждый регион ведет свою политику, ведь у нас нет прямой подчиненности. Несправедливо говорить, что были большие проблемы с Москвой — в чем-то мы соглашались, в чем-то нет. Многие проекты делались вместе, работа шла достаточно успешно. Но время ставит новые задачи. По-видимому, новый мэр Москвы считает, что решать вопросы, которые стоят перед столичным образованием, эффективнее, ориентируясь на позицию нашего министерства.
BG: Уже известно, что изменится в первую очередь?
А. Ф.: Недавно ректор Московского городского педагогического университета Виктор Рябов сказал в интервью, что в столичном образовании много хорошего, но по определенным направлениям есть отставание от остальной России. Например, вопрос перехода на НСОТ (новая система оплаты труда школьных преподавателей, состоящая из базового оклада и стимулирующих надбавок за работу с учениками, проверку тетрадей и т. д.; введена в большинстве регионов страны, однако Москва сопротивлялась переходу на новую систему.— ”Ъ“). Я с ним согласен. Какие-то новые вещи точно в Москве появятся, а какой-то столичный опыт обязательно будет использоваться на федеральном уровне.
BG: В этом году заканчивается действие федеральной целевой программы развития образования (ФЦПРО) на 2006–2010 годы. Каких результатов удалось добиться за это время?
А. Ф.: Сейчас довольно сложно отделять, скажем, ФЦПРО от нацпроекта: существует несколько разных программ, которые работают на один и тот же результат. Поэтому подведу итоги не только ФЦПРО, а напомню обо всем, чего удалось достичь за последнее время.
Удалось изменить и содержание образования, и подход к его реализации. Есть понятие «современная школа», когда качественные знания получают в современных условиях. Имеется в виду использование современных методических пособий, интернета. К началу программы в таких условиях учились 15% школьников России, а сегодня — больше 50%. В регионах, которые прошли через комплексную модернизацию образования, таких уже больше 70%.
Были разработаны и приняты новые образовательные стандарты. Повсеместно введен ЕГЭ, который определяет акценты качества школьного образования. Осуществлен переход на уровневое высшее образование. Зарплата учителей заметно подросла, в ряде регионов она приблизилась к средней зарплате по экономике или даже сравнялась с ней. Одновременно произошла дифференциация зарплаты — теперь ее платят не всем одинаково: хорошие учителя начали получать гораздо больше.
Резко возросла роль общественного управления, в большинстве школ сегодня созданы управляющие советы. Они оказывают влияние на всю школьную жизнь, поддерживают какие-то учительские инициативы или, наоборот, не соглашаются. Это очень важная вещь, хотя, конечно, не везде еще они работают эффективно.
Конечно, всего запланированного еще не удалось добиться, но изменения уже достаточно существенные. Они не всех радуют и, как любые изменения, создают проблемы, потому что невозможно немедленно приспособиться к переменам. Но система образования за эти годы начала меняться, и, на мой взгляд, в лучшую сторону.
BG: В ноябре правительство утвердило новую ФЦПРО до 2015 года. Какие задачи там поставлены?
А. Ф.: Новая программа, разумеется, учитывает опыт предыдущей. Прежде всего она опирается на ту часть нацпроекта, которая посвящена комплексному развитию образования в регионах. В новой программе заложена идея о создании центров совершенства, где дается лучшее дошкольное и лучшее школьное образование, где переподготавливают кадры начального и среднего профобразования. То есть основная идея в том, чтобы мы помогали регионам развиваться самим. Особое внимание уделяется совершенствованию системы оценки качества образования, которая должна стать общественной. В детских садах, школах важна деятельность управляющего совета, участие родителей. В структуре профессионального образования эту нишу занимают работодатели — они должны оценивать, кого им подготовили.
BG: Можете назвать какие-то конкретные задачи?
А. Ф.: К 2015 году запланировано создание 144 стажировочных и базовых площадок, на которых пройдут подготовку и повышение квалификации более 80 тыс. педагогов. По нашим прогнозам, около 30 тыс. работников сферы профессионального образования будут высвобождены из-за демографической ситуации, мы планируем создать условия для дальнейшей их занятости. Минимум 160 учреждений профессионального образования будут модернизированы и переоснащены. Мы обеспечим подготовку 5 тыс. специалистов в области ИКТ и повысим квалификацию в этой области 10 тыс. преподавателей образовательных учреждений профессионального образования. При крупных вузах откроются центры поддержки одаренных детей и дистанционные школы при национальных исследовательских университетах. Есть и другие задачи, разумеется.
BG: Министерство готовит новый закон «Об образовании», ряд положений которого уже вызвал критику. При обсуждении в Торгово-промышленной палате, в Общественной палате активно ругали предложение убрать начальное профобразование…
А. Ф.: То, что убирается понятие «начальное профобразование», не означает отказа от подготовки рабочих кадров. Речь идет о том, что сегодня никому не нужно начальное профобразование в традиционном понимании. Оно не устраивает ребят, создавая им дурной имидж, потому что в обществе «ПТУ» — это синоним слова «неудачник». Оно создает проблемы для работодателей, которые жалуются на недостаточную квалификацию.
Главное, чтобы у нас выходил готовый к работе на предприятии человек. И для этого должны быть созданы соответствующие условия, неуниверситетское образование должно стать привлекательным. И оно не должно ограничиваться начальным или средним, это не камера хранения. Речь идет о подготовке квалифицированных рабочих — другие в современной инновационной экономике не найдут себе применения.
BG: Силами одного министерства здесь явно не справиться, есть ли какое-то взаимодействие с бизнесом?
А. Ф.: Такое сотрудничество идет достаточно давно. Например, при подготовке образовательных стандартов велась совместная работа с самыми разными работодателями — от представителей атомной отрасли и авиационной промышленности до рестораторов и отельеров. Все это позволило нам сделать стандарты по этим направлениям подготовки. В принципе так должны работать все.
BG: Какие бы вы отметили события в школьном образовании в 2010 году?
А. Ф.: Прежде всего это был Год учителя. Конечно, ходили разговоры, мол, как же так, в Год учителя никаких дополнительных денег не дали… Тем не менее в этот год общество осмысляло, что такое школа. И мы сегодня лучше можем сказать, что такое хороший учитель. Понимаете, это был год, когда не заливали деньгами вопросы, а пытались их обсуждать. Для меня это был год конструктивных дискуссий об образовании, я считаю это очень важным. Вспомните, ведь еще в 2004–2005 годах было много разговоров о том, что у нас и так лучшее в мире образование, поэтому ничего менять не надо, просто дайте немножко денег. Эта позиция не выдержала критики. Сегодня все согласны, что нам есть куда расти. Я много езжу, бываю в школах, техникумах, вузах — изменилась сама атмосфера. И даже там, где я слышу много критики, суть претензий кардинально поменялась. Сегодня не так много людей начинают свое выступления с вопроса о повышении зарплаты. Все говорят о методиках преподавания, о том, каким образом добиться интеграции, то есть идет профессиональный разговор.
В этом году можно выделить несколько очень важных моментов. В первых классах ряда школ заработал новый стандарт образования, который имеет принципиально новую структуру. Также считаю очень важным, что мы в этом году сумели договориться с нашими профсоюзами о введении обязательной переаттестации учителей. Мы психологически согласились с тем, что общество вправе требовать от учителя соответствующего уровня. Учитель, который не прошел переаттестацию, должен иметь возможность повысить свою квалификацию, но если и это не поможет, то он просто покинет школу. Такой подход в интересах ребят. Главное достижение года заключается в том, что мы продолжили развивать те разработки, которые были запущены в существенно более благополучное с экономической точки зрения время.
BG: Каковы ваши впечатления от результатов ЕГЭ?
А. Ф.: ЕГЭ стал уже пройденным вопросом, он перешел в штатный режим. Через него прошло большое количество людей, все увидели, что ничего страшного в нем нет. При этом я уверен: если кому-то сегодня придет в голову отменить ЕГЭ, это вызовет очень серьезные протесты. Конечно, есть недостатки, но по сравнению с тем, что было раньше, произошли очень серьезные улучшения. Впервые за все время мы имеем объективную оценку качества образования в стране. Это единственное направление вообще, где мы имеем такую оценку. Какие бы ни были соображения по поводу неадекватности результатов в тех или иных регионах — так ведь это всегда было. Но раньше это было спрятано, а сегодня все стало прозрачно. Конечно, и с коррупцией стало легче бороться.
BG: Высказываются предположения, что ЕГЭ будет и дальше меняться, до тех пор пока станет вообще уже не похожим на сегодняшний экзамен. Или все-таки базис останется тот же?
А. Ф.: Для нас в ЕГЭ главное — оценка качества, независимая от тех, кто учил, и от тех, кто будет принимать решение о дальнейшей судьбе ребенка. Вот это базис — независимая оценка. Все остальное может быть изменено. Мы вообще должны уходить от одного экзамена. Не от единого, а от одного. Надо создавать некое портфолио, учитывать другие достижения ребят. Потихонечку мы будем этим заниматься, но в основе будет тот же самый принцип: оценка должна быть независимой.
BG: В этом году в школах началось преподавание многострадального предмета «Основы религиозных культур и светской этики». Можно ли сейчас подвести итоги?
А. Ф.: Он не такой уж многострадальный. Мы очень активно мониторили этот эксперимент — проводили совет представителей соответствующих религий, общественный совет, приглашали людей, которые вели уроки. И практически все оценки позитивные. Нас пугали, что все ребята передерутся, а никаких конфликтов не происходит. Нам говорили, что будет неинтересно — нет, и детям, и родителям это очень нравится. Все боялись клерикализма, но его там нет: на уроках обсуждают в большей степени культурологические аспекты. Конечно, религия все-таки проявляется как некая система нравственных ограничений и рекомендаций. Эти курсы воспринимаются как некое интегрирующее начало, там есть и несколько общих уроков. Поэтому я считаю, что проект получился.
BG: Будет ли этот эксперимент распространяться дальше?
А. Ф.: В этом году было много желающих войти в эксперимент. Но хотелось бы все-таки сначала оценить результаты, провести социологические исследования. Но отторжения точно нет.
BG: Вы часто говорите о том, что нас ждет большой демографический спад, который повлияет на количество преподавателей. Недавно и премьер-министр Владимир Путин признал, что увольнения какого-то числа школьных учителей не избежать. Что ждет школу в ближайшем будущем?
А. Ф.: Мы должны сделать все, чтобы качественно изменить школы, а демографические проблемы дают нам определенную дополнительную возможность для этого. Сегодня идет сжатие человеческого потенциала — это сказывается и на количестве учителей, занятых в полной мере, и на уровне школ. Есть школы, которые не соответствуют требованиям времени. В принципе возможен такой вариант — перевести ребят из этих школ в учебные заведения лучшего уровня. Демографический спад должен быть использован, чтобы существенно перестроить нашу систему образования — заняться качеством учебных заведений, условий обучения, уровнем преподавателей. И к 2015–2016 годам, когда вновь начнется демографический рост, подойти в полном смысле с нашей новой школой. То же самое касается и учреждений профобразования.
BG: На прошедшем съезде Ассоциации ведущих вузов прозвучало утверждение, что две трети студентов-бюджетников выходят из школы недостаточно подготовленными для учебы в вузе. Вы согласны с такой оценкой и что с этим нужно делать?
А. Ф.: На эту ситуацию можно посмотреть и с другой стороны. Вспомните, в Советском Союзе в вузы шли учиться примерно 20% выпускников последнего класса. При этом, кстати, далеко не все первоклассники доходили до последнего класса. Из этих 20%, по воспоминаниям моих коллег, нормально учились три четверти. То есть в советское время хорошими, подготовленными студентами были 15% выпускников школ. У нас сегодня в вузы идут 70–80% выпускников. И я неоднократно спрашивал у нынешних студентов: сколько из вас нормально учатся? Не проплачивают семинары, а просто учатся, ходят на лекции, делают работы? Ответ: не больше четверти. Получаются почти те же самые советские проценты.
Сегодня абсолютно изменилась логика, задача образования. Оно стало почти всеобщим. А это означает, что мы готовим не обязательно узкую интеллектуальную прослойку, которую воспитывали в годы советской власти. Это были, как говорилось, капитаны индустрии, создававшие новые знания. А за их реализацию отвечали люди, которые зачастую не имели высшего образования.
Сегодня высшее образование готовит не только разработчиков — оно готовит тех, кто способен квалифицированно использовать знания, созданные другими людьми. Поэтому не во всех случаях нам надо требовать от современного образования и от сегодняшних студентов то, что требовалось раньше.
Мы живем в новом мире, но при этом подходим к нему со старыми мерками. В советское время не нужно было 70% выпускников высшее образование, а сегодня изменились требования к социализации, к миру, к среде, но и само образование стало другим. У нас были дискуссии с моими коллегами, когда обсуждался вопрос о необходимости всеобщего высшего образования. Нет ничего плохого, если секретарь или менеджер имеют высшее образование — это повышает их общий уровень. Но давайте тогда согласимся и с тем, что для профессии станочника сегодня тоже необходимо иметь высшее образование. Я просто хочу, чтобы вы понимали — у нас сегодня другая парадигма. И мы пытаемся эти вещи прописать в том числе в новом законе «Об образовании». Мы сформулировали, что в разных вузах должны быть разные миссии. Один вуз в первую очередь хорошо готовит специалистов, а в другом люди не только получают образование, но и занимаются наукой.
BG: Как развивается высшее образование? Сообщество смогло перейти на Болонскую систему?
А. Ф.: Болонская система состоялась, никаких возвратов назад уже не будет. В результате начали происходить качественные изменения в содержании образования, в методиках, в технологиях. Даже если бы не было Болонской системы, мы должны были что-либо подобное придумать: у нас сегодня огромное количество вузов, преподавателей, которые учат тому же, чему и 20–30 лет назад. Это ведет к однозначному отставанию от требований времени. И поэтому включение в болонский процесс как минимум вынудило писать новые курсы, по-новому осмысливать то, что дается студентам. Это очень сильная мотивация для того, чтобы улучшить систему и поменять свои подходы к преподаванию.
BG: Сейчас студенты жалуются, что работодатели до сих пор не поняли, кто такой бакалавр. Их считают просто какими-то недоучками и не берут на работу.
А. Ф.: На все требуется время. Вспомните, у нас все время были реформы образования. Сначала было 11 классов в школе, потом 10 классов, это постоянно менялось. Когда я оканчивал 10-й класс, нам сделали двойной выпуск с 11-м классом — это был полный кошмар, там невесть что творилось. Когда-то учили отдельно мальчиков и девочек в школе, а потом объединили. И все эти реформы требуют привыкания. Вспомните, у нас и раньше большинству профессий учили четыре года: экономисты, бухгалтеры, педагоги. Пять лет учили либо там, где были военные кафедры, либо по уж очень сложным специальностям. А теперь говорят: раз учился четыре года — недоучка. Да часть людей, которые так говорят, сами учились четыре года.
BG: Но процесс изменений большей частью закончен?
А. Ф.: Процесс изменений не может быть закончен: у нас сегодня такая жизнь, что мы должны меняться все время. Тут есть очень интересный философский момент. Раньше каждое поколение имело возможность осознать себя, как-то подстроиться под нее. А сегодня изменения настолько быстры и масштабны, что мы зачастую не успеваем их осознать. Отсюда такая огромная роль образования, причем образования не на всю жизнь, а в течение всей жизни. Та конкретная база, которая у вас есть, теряет свою ценность через три-пять, максимум семь лет. Да, если это образование было правильным, оно важно с методической точки зрения. Но в плане конкретики его ценность, как правило, в значительной степени теряется.
BG: Как сейчас развивается сеть национальных исследовательских университетов (НИУ) и федеральных университетов? Планируется ли в будущем увеличить их число?
А. Ф.: Прежде чем говорить о расширении, мы должны оценить, как кто работает. Да, среди тех, кто получил такой статус, есть вузы, которые не самым лучшим образом справляются с взятыми на себя обязательствами. И при этом есть несколько очень достойных университетов, которые в эту сеть не попали. Все-таки конкурсная процедура подразумевает, что кто-то всегда проигрывает. И я считаю, что было бы правильно и справедливо провести ротацию. Чтобы какие-то вузы из следующего эшелона получили бы этот статус, а какие-то НИУ, может быть, этого статуса лишились. Если не будет такой ротации, то люди успокоятся и вузы начнут деградировать.
BG: Вы можете назвать такие проблемные НИУ и федеральные университеты?
А. Ф.: Не думаю, что мне стоит их сейчас называть, ведь у нас слово начальника, к сожалению, имеет материальный вес. Все подумают, что вопрос уже решен, жертвы выбраны и ничего с этим не поделать — а это не так: все зависит от работы вузов.