Фестиваль кино
Фестиваль в Роттердаме интересен тем, как здесь осмысливают кинопроцесс в широком смысле — историю кинематографа, его горячие точки, его перспективы, его связи со смежными искусствами и новыми технологиями. Из Роттердама — АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Учитывая, что здесь представлен практически весь арт-мейнстрим сезона, первые дни фестиваля разочаровали знатоков, которые стали привычно нудить: мало хороших фильмов в конкурсе, и вообще юбилейный фестиваль должен быть покруче. К середине впечатление выровнялось. В конкурсе появилось несколько осмысленных работ на тему "потерянной молодежи", заданную одноименным греческим фильмом Аргириса Парадимитропулоса и Яна Фогеля. В его основу положен вызвавший протестную бурю в стране факт смерти подростка от полицейской пули, но режиссеры избегают политического контекста в пользу художественного. Они создают динамичный образ Афин — европейского города, живущего насыщенной, на грани нервного срыва жизнью: она увидена двойным зрением — глазами фрустрированного полицейского и юного беззаботного скейтбордиста. Другой фильм, демонстрирующий виртуозность ручной камеры в описании современной реальности — "Алисия, иди туда" мексиканки Элизы Миллер,— о девушке, покидающей родительский дом, чтобы добраться до Буэнос-Айреса и Патагонии, с мечтой стать цирковой артисткой. В центре корейской "Мрачной ночи" (режиссер Юн Сун Хьюн) — мучительные отношения, между дружбой и властным доминированием, подростков, замкнутых в репрессивной системе мужского интерната. И даже более сдержанный по эмоциям и по форме иранский "Сезон дождей" Маджида Барзегара показывает молодых героев, томящихся в регламентированном мире. Сними с тегеранских девушек-подростков предписанные исламским этикетом платки — и мы увидим тех же самых не вписывающихся в канон, спонтанно протестующих, ищущих альтернативы детей современного мегаполиса, что и в европейских, и латиноамериканских аналогах.
На другом полюсе роттердамского спектра — эстетски зашифрованные философские притчи. Одним из самых занятных в этом сегменте стал фильм "Сквозной образ" — дебют индийца Випина Вийяи. Он причудливо соединяет виртуальный кибермир, сеансы спиритизма и черной магии с великолепными сюрреалистическими образами, за которые этого режиссера не без оснований назвали наследником Сергея Параджанова. Но если уж говорить о классических традициях, самым сильным их выражением стала "Черная кровь" китайца Чжана Мяояна — современная трагедия людей, живущих в регионе экологической катастрофы и вынужденных продавать свою кровь, даже зараженную вирусом СПИДа. Этот мрачный черно-белый фильм с апокалиптическими цветовыми вспышками не без иронии монтируется с названием программы "Светлое будущее", в которой он представлен,— панораме радикальных опытов молодых режиссеров мира. Среди них выделяется также "Тираннозавр" — полнометражный дебют британского актера Пэдди Консидайна с выдающимся Питером Мюлленом в роли монструозного алкоголика, готового идти до конца в процессе саморазрушения.
В панораму "Светлое будущее" включен и фильм "Я тебя люблю", снятый Александром Расторгуевым и Павлом Костомаровым в жанре экспериментальной доку-мелодрамы. Оба автора — искушенные профессионалы, но особый шик видится им в том, чтобы отдать камеру в руки самих героев фильма — простых ростовских ребят, которые будут с азартом и полной непосредственностью снимать сами себя, свои неуставные и непротокольные отношения, излагая материал тем плебейским матерным языком улицы, который обычно попадает в кино в качестве эпатажа, а здесь звучит как неизбежность. Создатели этого фильма ищут путь к новой искренности и новой максимально демократичной эстетике. Находят ли? Судя по реакции роттердамской публики, она открыта к таким предложениям.
Перспектива на этом фестивале неотделима от ретроспективы, от рефлексий об альтернативных историях кино. Одну такую историю предложили показанные здесь фильмы каталонца Агустина Вильяронги. Его дебют 1987 года "В стеклянной клетке", снятый в жанре трэш-хоррора, завершил начатый мастерами "большого стиля" Лукино Висконти и Лилианой Кавани анализ фашизма как сексуальной перверсии, но придал этой теме дополнительную оптику опыта франкизма. Мощь режиссуры Вильяронги позволяла увидеть в нем лидера нового испанского кино, но этого не случилось: это место занял Педро Альмодовар. И понятно почему: кинематограф устал от груза мрачных экстремальных образов и предпочел более мягкую, полукомедийную разновидность сюрреализма.
Вполне вероятно, что и сегодня кино находится на одной из развилок своей истории. Что победит: полная демократизация съемочного процесса, поток жизни, эстетика YouTube? Или все же кинематограф классических критериев не исчерпал своих возможностей? Вопрос поставлен, а намек на ответ в нем самом.