Игра в верю "Не верю"

"Моя жизнь в искусстве" в прочтении Театра имени Станиславского

Премьера театр

Московский драматический Театр имени Станиславского показал "Не верю". Драматург Михаил Дурненков и режиссер Марат Гацалов сочинили спектакль, оттолкнувшись от книги Станиславского "Моя жизнь в искусстве". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Занятный и странный спектакль перекликается с прошлогодней премьерой руководителя театра Александра Галибина — "Братья Ч." по пьесе Елены Греминой. Получилось что-то вроде дилогии о двух великих театральных иконах русского театра — о Чехове и Станиславском. "Братья Ч.", впрочем, были сделаны вполне традиционно, хотя современное, неканоническое знание о Чехове проглядывало в биографической пьесе о его молодых годах. А при постановке "Не верю" молодые отважились похулиганить, и хорошо, что худрук Галибин дал им карт-бланш — даже разрешил слегка перестроить зрительный зал.

Часть партера перекрыли и устроили над зрительскими креслами что-то вроде мемориального музея. Два уголка "экспозиции" со старой мебелью и прочими экспонатами художник Ксения Перетрухина огородила музейными канатиками, а до начала спектакля публике, точно экскурсантам в пещере, предложено пройти из дальних дверей партера по специальным мосткам и ознакомиться с "музеем", которому предстоит стать местом действия. Со сцены — а публика сидит лицом к залу прямо на подмостках — зеленоватый зрительный зал и вправду кажется какой-то замшелой пещерой, таинственным и опасным местом. Вот ведь и в тексте говорится, что театр — это чудовище, все пожирающее, но ничего не дающее взамен.

Михаил Дурненков срифмовал двух молодых людей, двух Константинов, которых разделяет больше ста лет,— Константина Алексеева, будущего Станиславского, и нашего современника, тезку автора "Моей жизни в искусстве", тоже увлекающегося театром. Действие пьесы происходит попеременно то "тогда" — когда родители объясняют молодому человеку, что дачный театр в подмосковном имении Любимовка всего лишь забава, то сейчас — Константин вынужден был оставить театральные опыты и заниматься бизнесом, чтобы кормить семью, но вот он решает, что призвание все-таки важнее и начинает ставить спектакль про Станиславского, чтобы проверить себя.

Почти у каждого из персонажей прошлого находится герой-рифма в настоящем, и эти роли-пары, как и двух Константинов, играет один и тот же актер или актриса. События в личной и творческой жизни обоих экспериментаторов лишь намечаются, обозначаются — и никакого продолжения не имеют. Музейный портрет может превратиться в сегодняшнего персонажа. Перестаешь понимать, кто перед тобой, участники известного по учебникам "Общества литературы и искусства" или актеры неназванной современной студии. Два Константина тоже словно бы сливаются воедино, а в какой-то момент начинает казаться, что режиссера волнует только драматургия звука — время от времени актеры с помощью причудливых приспособлений, от японских музыкальных инструментов до обычных трещоток, уводят действие на просторы акустических перформансов.

Как известно про театр, что ни скажи и что ни покажи, все может оказаться одновременно банальностью и открытием. Вот так и спектакль Марата Гацалова "Не верю" кажется то недоразумением, то откровением. В нем не сходятся концы с концами, да и заявленная идея "интерактивного музея", к сожалению, так толком и не реализована. Но некая позитивная энергия театрального заблуждения в постановке Театра имени Станиславского чувствуется прежде всего в том, с каким увлечением играют актеры (выделю Ольгу Лапшину в маленькой роли актрисы Малого театра Надежды Медведевой). Этой энергии сегодняшней театральной Москве катастрофически не хватает. В конце концов над вопросом, талантлив ли был чеховский Треплев, мировой театр размышляет уже больше ста лет. Треплев тоже был Константином, и в спектакле "Не верю" третий тезка героев, конечно, незримо присутствует. Признаться, я и сам чувствовал себя персонажем "Чайки", только так и не решил, каким именно — не то ценящей театральное ремесло Аркадиной, насмешливо спрашивающей "Серой пахнет. Это так нужно?", не то осторожным наблюдателем Дорном, подбадривающим Треплева после представления пьесы о мировой душе: "Странная она какая-то, и все-таки впечатление сильное. Вы талантливый человек, вам надо продолжать".

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...