Накануне очередного раунда переговоров представителей "шестерки" и Тегерана в Стамбуле с рабочим визитом в Москве побывал постоянный представитель Исламской Республики Иран в ООН и других международных организациях АЛИ АСКАР СОЛТАНИ. В интервью корреспонденту “Ъ” СЕРГЕЮ СТРОКАНЮ он утверждал, что не собирался встречаться в Москве с российскими официальными лицами, а приехал для того, чтобы донести иранскую позицию до российской общественности.
— Ваш визит в Москву был инициирован иранской стороной накануне нового раунда переговоров между Тегераном и "шестеркой" в Стамбуле. Почему для своего визита накануне переговоров вы выбрали именно Россию?
— Мы считаем Россию страной, играющей важную роль на международной арене, у нас очень дружественные отношения с Россией, кроме того, мы считаем, что существует неотложная необходимость в том, чтобы объяснить общественности истинное положение дел с иранскими ядерными программами. Мы решили, что необходимо предоставить информацию из первых рук писателям, интеллектуалам, экспертам, представителям СМИ, которые могли бы объяснить нашу позицию тем, кто принимает решения. У меня хороший контакт с вашим послом в Вене, но на этот раз мы решили обойтись без официальных встреч.
До этого вы видели одну сторону медали, а я здесь для того, чтобы показать общественности ее другую сторону. Выводы же делать вам.
— Ключевым пунктом расхождения между Ираном и мировым сообществом остается вопрос об обогащении урана. Иран до последнего времени давал понять, что не откажется от обогащения урана до 20%, какие бы санкции против него ни вводили. Можно ли в этой ситуации ждать, что Тегеран все-таки согласится ввести мораторий на обогащение?
— Позвольте мне сказать очень просто. Мы уже неоднократно говорили о том, что все наши ядерные программы осуществляются в пределах, установленных МАГАТЭ, под его полным контролем. В 2003 году мы на добровольной основе приостановили обогащение урана на два с половиной года. Но тройка государств, участвовавших в переговорах — Британия, Франция Германия, повела себя неподобающим образом. Их истинной целью было добиться того, чтобы мы полностью отказались от наших ядерных программ. Так возникло требование полного отказа от обогащения. И вот тогда мы сказали, что с нас довольно. Наша парламент решил, что мы больше не будем приостанавливать обогащение, мы будем продолжать, но, разумеется, под контролем МАГАТЭ.
Но что касается обогащения до 20%, то это особая история. Мы не собирались изначально самостоятельно обогащать уран до 20%, мы хотели получить топливо для Тегеранского реактора от внешних поставщиков, я написал официальное письмо тогдашнему главе МАГАТЭ Мохаммеду аль-Барадеи, чтобы решить этот вопрос. Обычно в истории МАГАТЭ такой вопрос раньше решался просто — ты платишь и получаешь топливо.
Россия, США и Франция в октябре 2009 года вели по этому поводу переговоры, но, к сожалению, поставили условия — чтобы мы платили и полностью возвращали отработанные ядерные материалы из центра в Натанзе поставщику. Это было беспрецедентное требование, но мы все же предложили пойти на компромисс — оставить материалы в Натанзе под контролем МАГАТЭ. Мы предлагали, что, как только топливо будет готово, Россия будет передавать материалы Франции, и так мы сможем ими обмениваться. Но переговоры зашли в тупик, и вопрос завис, хотя мы ждали, что Россия вернется к этому предложению.
Потом была частная инициатива Бразилии и Турции, которая нас очень заинтересовала. В качестве большого компромисса мы согласились направлять 1,2 тыс. кг низкообогащенного урана, производимого в Иране, в Турцию. Но пока это предложение не реализовано. Поэтому мы вынуждены были обогащать уран до 20%, чтобы иметь собственное топливо. Мы добились в этом немалых успехов. Они говорили нам — у вас ничего не получится, но у нас все получилось.
Но я здесь для того, чтобы заявить: предложения Тегеранской декларации остаются в силе, мы все еще готовы направлять 1,2 тыс. кг низкообогащенного урана за границу. И как только мы это реализуем, ситуация изменится.
Но последнее — если они упустят время и не используют эту возможность, то технически нам не нужно будет ждать, пока будут обогащены все 1,2 тыс. кг. Мы можем обогащать уран партиями и делать стержни для реактора. Пока мы произвели около 40 кг урана, обогащенного на 20%. Но как только первый стержень будет готов и он войдет в реактор, не будет никакого смысла вести дальнейшие переговоры в Вене с Россией, США и Францией. Так будет упущен шанс для ядерного сотрудничества и новой дипломатии. Поэтому я советую России, США, Франции вернуться к переговорам в Вене.
— Но все-таки, если Ирану будут предоставлены международные гарантии того, что стране будут обеспечены стабильные поставки ядерного топлива, может ли это изменить вашу позицию по проблеме обогащения?
— Нет, мы в это не верим, опираясь на наш предыдущий опыт. Американцы получили $2 млн за топливо для тегеранского реактора перед революцией, топливо было готово к отправке, но мы не получили ни топлива, ни деньги обратно. Мы имеем 10% акций французской обогатительной компании Eurodif, мы дали ей $1 млрд перед революцией, каждый год являясь акционером этой компании, мы ездим в Париж, но не получили от нее ни одного грамма природного урана.
— Но России-то вы доверяете…
— К сожалению, в последнем проекте, о котором я говорил, Россия сказала "нет", потребовав, чтобы участвовала и Франция, которая никогда не давала нам природный уран. Как же мы можем поверить, что Франция даст нам уран, обогащенный до 20%?
Но я хочу сказать вашим читателям и всему миру: в Вене, где я был послом, семь лет шли переговоры о создании международного документа, гарантирующего поставки Ирану ядерного топлива. Все эти переговоры провалились. Таким образом, на сегодняшний день не существует международного юридически обязывающего инструмента, который бы обеспечил предоставление нам гарантии получения обогащенного урана.
Даже с АЭС в Бушере мы пока получили только первую поставку топлива, но по истечении года у нас нет никакого контракта на дальнейшие поставки. (Смеется.) Если нет никаких гарантий, что же нам делать? Вот это и есть суть проблемы.
— Но если Иран не намерен сворачивать свои программы обогащения урана, вопреки требованиям Совбеза ООН, с какой целью вы пошли на стамбульские переговоры? Ради самого переговорного процесса?
— Мы всегда приветствуем переговоры, переговоры без всяких предварительных условий. На переговорах должны быть взаимное доверие и взаимное уважение. Обе стороны выражают свои озабоченности и ожидания на будущее.
— То есть это в большей степени всего лишь попытка восстановить взаимное доверие?
— Да. Важно, что они предложили искать общие точки соприкосновения.
— Глава МИД РФ Сергей Лавров по итогам своей последней встречи с турецким коллегой Ахметом Давутоглу заявил, что МАГАТЭ уже передало Ирану ряд конкретных предложений по разблокированию проблемы. Когда может быть получен ответ Тегерана?
— Мы уважаем каждый адресованный нам вопрос, который подпадает под контекст наших обязательств в рамках режима нераспространения. Единственная вещь, по которой мы не сотрудничаем, это американские обвинения "по поводу лэптопа" (сообщения американской стороны о найденном компьютере, в котором содержатся материалы о ракетно-ядерных программах Ирана.— “Ъ”). Мы уже заявили, что это сфабрикованные документы, и не будем по ним сотрудничать. Кроме того, мы не будем сотрудничать по требованию Совета Безопасности ООН относительно обогащения урана. Положения о прекращении обогащения урана нет ни в одном международном документе. Оно есть только в резолюциях СБ ООН. Но мы эти резолюции выполнять не будем. Потому что сейчас мы испытываем кризис легитимности Совбеза ООН, который находится в историческом тупике. Его резолюции не имеют никакой юридической силы. Это ситуация, которую американцы создали для всех.
Но во всем остальном, что касается режима нераспространения, мы будет сотрудничать полностью.
— Господин Солтани, вы профессиональный дипломат, и поэтому ваши слова, что решения СБ ООН не имеют юридической силы, звучат странно. Они могут нравиться или нет, но это другой вопрос. Никакого другого инструмента "объединенные нации" пока не изобрели. Из чего вы исходите, когда вы их упорно игнорируете?
— Те, кто написали эти резолюции, прежде всего западные страны, а именно США и европейская "тройка" — Великобритания, Франция, Германия, совершили ошибку. Они написали нечто, что противоречит уставу МАГАТЭ. Они должны набраться мужества и сказать всему миру: "Да, мы сделали ошибку, язык резолюций был неверным".
— Господин Солтани, накануне переговоров в Стамбуле иранская сторона направила выборочные приглашения дипломатам отдельных стран посетить свои ядерные объекты, проигнорировав США и ряд других членов шестерки. Вы действительно считаете, что, действуя подобным образом, вы можете повысить доверие к своим ядерным программам?
— А вы можете оценить то, что на этот раз мы пригласили не только представителей Движения неприсоединения, "Группы 77", другие страны, Россию и Китай. Мы пригласили Евросоюз —представителя председательствующей в ЕС Венгрии, а также, слушайте внимательно, я послал приглашение представителю госпожи Эштон (глава МИД ЕС Кэтрин Эштон.— “Ъ”). Что это значит? Госпожа Эштон не только высокий представитель ЕС, но и координатор взаимодействия с "шестеркой". Таким, образом, я пригласил и "шестерку".
— Но почему в списке не было США, Франции, Великобритании и Германии, но были Китай и Россия?
— Вы не понимаете, что я вам сейчас говорю. Франция, Великобритания, Германия — члены ЕС…
— Но США не член ЕС…
— Подождите, ведь представитель госпожи Эштон — это и представитель "шестерки", куда входят США, не так ли. Это было очень умное решение. Мы пригласили представителей всего мира и показали полную прозрачность наших программ.
— Господин Солтани, после введения в эксплуатацию АЭС в Бушере руководство Ирана поставило задачу довести долю атомных электростанций в общей сумме вырабатываемой электроэнергии до 20 тыс. МВт. Каковы шансы выиграть будущие тендеры у российских атомщиков?
— Это очень хороший вопрос. Согласно решению нашего парламента, мы в самом деле хотим увеличить мощность атомных станций до 20 тыс. МВт. Образно говоря, это "двадцать Бушеров". Мы приглашаем все заинтересованные стороны к сотрудничеству, конечно, если Россия присоединится, учитывая опыт Бушера, Россия будет иметь особое, привилегированное положение в тендере.
— Господин Солтани, как сказалось на имидже России в Иране то, что она поддержала резолюции СБ ООН?
— Это решение России было очень разочаровывающим для нас. Но мы по-прежнему имеем хорошие, братские отношения и надеемся, что они будут развиваться.
— Разрешите задать вам последний вопрос. На этой неделе широкий резонанс в мире вызвала публикация в американских СМИ информации о том, что разработанный в израильском ядерном центре в Диноме вирус Stuxnet нанес заметный ущерб иранским центрифугам в центре в Натанзе и затормозил развитие иранских программ. Ваши ядерные мощности сильно пострадали?
— Отвечу так: нет, нет и еще раз нет. На всякий вирус всегда есть антивирус, который придумают умные люди. Мы смогли защитить наши объекты от этого вируса. Все центрифуги работают просто идеально. Мы продолжаем успешно работать над созданием нового поколения более совершенных центрифуг. А в Бушере, я думаю, мои русские друзья примут все меры для защиты станции.
— Господин Солтани, спасибо за интервью.
— Спасибо вам, это было жесткое интервью, но мне понравилось.