I. Bostridge, The English Concert, B. Labadie "Three Baroque Tenors"
EMI
Композиторы эпохи барокко, как известно, не были очень щедры по отношению к тенорам — в операх им чаще всего перепадали второстепенные партии: всякие старцы, отцы и злодеи. Первые мужские роли неимоверно долго удерживали за собой альты и сопрано, и это, очевидно, было не только в связи с большой любовью тогдашней публики к кастратам как феномену: просто таких певцов учили тогда особенно серьезно, полагая, что какой-нибудь там тенор или баритон попросту никогда не сможет как следует "дать звезду". Вот и получается, что когда теперешние теноровые знаменитости записывают, допустим, альбомы генделевской музыки (как Роландо Вильясон или Иэн Бостридж), им в поисках по-настоящему яркой музыки приходится транспонировать для себя арии, написанные для меццо-сопрано.
Потом-то все поменялось, но вот теперь тот же Иэн Бостридж берется исследовать самый начальный момент этого коперниканского переворота в истории оперы. Делает он это хотя и с научной обстоятельностью, подобающей выпускнику Оксфорда, но все-таки не удерживаясь от иронической переклички с куда более знакомыми современному потребителю оперными реалиями — мол, все вы знаете "трех теноров", а вот вам "три барочных тенора". Что ж, в этом есть даже определенная правомочность: знаменитая троица теноров ХХ века сделала оперное и квазиоперное пение предметом миллионных шоу, а вот те тенора XVIII века — итальянцы Франческо Борозини и Аннибале Пио Фабри и англичанин Джон Биэрд — смогли доказать, что тенор тоже человек и тоже умеет быть звездой. Борозини, например, буквально вынудил Генделя написать для него в "Тамерлане" партию султана Баязета, самую интересную (что там, самую жуткую по своей драматургии) из генделевских теноровых партий.
Тут, конечно, слабое место состоит именно в том, что арии, написанные для всех троих, поет один и тот же Иэн Бостридж — его аристократичный камерный голос удивительной окраски далеко не во всем отобранном материале так уж идеален (плюс итальянская артикуляция у певца все-таки очень своеобразна). Но музыка подобралась действительно превосходная — от испытанных шлягеров из генделевских ораторий (там пел подопечный композитора Джон Биэрд) до чудесных раритетов из опер и ораторий Кальдары ("Пор", "Иоас"), Скарлатти ("Марк Аттилий Регул"), Уильяма Бойса ("Соломон"). Или даже из, казалось бы, известного-преизвестного Генделя — любопытную арию из партии Секста ("Юлий Цезарь"), переписанной композитором для тенора.