Белая масаи

Четыре года прожила Коринна Хофманн в Кении, влюбившись в воина племени масаи и выйдя за него замуж. Ее документальное повествование "Белая масаи" стало мировым бестселлером. "Огонек" публикует отрывки из этой захватывающей книги*

Коринна Хофманн

* Книга Коринны Хофманн "Белая масаи" выходит в издательстве "РИПОЛ классик".

На борту парома произошло невероятное. Марко (бойфренд Коринны.— "О") сказал: "Коринна, смотри! Вон там — масаи!" Увиденное поразило меня, как молния. На перилах парома непринужденно сидел высокий темнокожий красавец. Взгляд его черных глаз был устремлен на нас, единственных белых людей в этой сутолоке. Боже мой, подумала я, какой же он красивый, таких я еще никогда не видела.

На нем была лишь короткая красная набедренная повязка и много украшений. На лбу сияла прикрепленная к разноцветным бусам большая перламутровая пуговица. Длинные красные волосы были заплетены в тонкие косички, а лицо украшали символы, опускавшиеся до самой груди. Грудь крест-накрест пересекали две длинные цепочки из цветных бусинок, на запястьях поблескивали многочисленные браслеты. Черты его лица были настолько правильны и красивы, что можно было подумать, будто это лицо женщины. Но манера держаться, гордый взгляд и мускулистое тело выдавали в нем мужчину. Сидя в лучах заходящего солнца, он был похож на молодого бога.

Потом я несколько раз предпринимала попытку разыскать "моего" масаи, пока нам не сказали, что возле отеля есть открытая танцевальная площадка, куда могут приходить и местные. Я сказала Марко: "Пойдем поищем эту дискотеку".

В начале двенадцатого, когда я уже взмокла от пота, дверь отворилась. Мой масаи! Мы пошли танцевать. Масаи подпрыгивал, будто исполнял народный танец. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и я не понимала, нравлюсь ли ему вообще. Этот мужчина, каким бы чужим он для меня ни был, притягивал меня как магнит. Когда он проводил меня до отеля, было уже далеко за полночь. Мы посмотрели друг другу в глаза, в его диких глазах я увидела нечто похожее на удивление и возбуждение. Наконец, я решилась и мягко прижалась губами к его губам. Я тотчас почувствовала, что мужчина оцепенел и смотрит на меня почти с ужасом.

"What you do? (Что ты делаешь?)" — спросил он и отступил на шаг. Я стояла перед ним, сгорая от стыда. Мир рухнул. В голове стучала одна и та же мысль: я до безумия хочу этого мужчину, а он ко мне совершенно равнодушен.

Любовь

Я решила выехать из отеля и поселиться у Присциллы — знакомой "моего" масаи Лкетинги. В отеле меня предупредили, что я рискую остаться без денег и одежды. Лкетинга нес большую сумку и, казалось, был доволен.

Когда на улице стемнело и телесной близости было не избежать, я села на узкую кровать и стала ждать заветной минуты. Мое сердце колотилось как бешеное. Лкетинга сел рядом, и я видела только белки его глаз, перламутровую пуговицу на лбу и белые серьги из слоновьей кости. Вдруг все пошло невероятно быстро. Лкетинга прижал меня к кушетке, и я тут же почувствовала его возбуждение. Не успев понять, готово ли мое тело, я ощутила резкую боль, услышала странные звуки, и через мгновение все кончилось. От разочарования я едва не разрыдалась. Только тогда я поняла, что имею дело с человеком совсем другой культуры. Развить эту мысль мне, однако, не удалось, поскольку вскоре все повторилось. Таких приступов было много, и после третьего или четвертого "акта" я прекратила попытки продлить действо с помощью прикосновений и поцелуев. Судя по всему, Лкетинге это не нравилось.

В семь утра я услышала голоса, выглянула наружу и увидела у двери таз с водой. Я затащила его внутрь и основательно вымылась, потому что все мое тело было красным от краски Лкетинги.

Утром Присцилла спросила, как прошла моя первая ночь в африканской хижине, и я, не удержавшись, все ей рассказала. Она выслушала меня с явным смущением и сказала: "Коринна, мы другие. Возвращайся к Марко, приезжай в Кению в отпуск, но не ищи здесь спутника жизни". От белых она знала, что они хорошо относятся к женщине, в том числе и в постели. Мужчины-масаи другие, и то, что произошло сегодня, для них совершенно нормально. Масаи не целуются. Рот дан для того, чтобы есть, а целоваться — просто отвратительно. Мужчина никогда не трогает женщину ниже живота, и женщина не имеет права прикасаться к половому члену мужчины. Волосы и лицо мужчины для нее также табу.

Вдруг в лучах солнечного света возник Лкетинга. Обнаженный торс, красная набедренная повязка, длинные красные волосы — он был великолепен. Я поняла одно: я люблю его, а научиться можно всему.

В нескольких метрах находилась жалкая лачуга, на которой красными буквами было выведено Meat. Лкетинга направился туда. С потолка лачуги свисал огромный крюк, на который была нанизана освежеванная туша козы. Продавец несколькими умелыми ударами отделил нашу порцию.

Увидев мясо, Присцилла страшно обрадовалась. Мясо она мелко нарезала, промыла, опустила в соленую воду и поставила на два часа на огонь. Тем временем мы попили чаю, который с каждым разом нравился мне все больше. Через некоторое время Лкетинга встал и сказал, что должен ненадолго уйти, и исчез. Я спросила у Присциллы, куда он пошел. Она ответила, что напрямую у масаи этого спрашивать нельзя, но она предполагает, что хочет поесть. Я посмотрела на кипящее в огромной кастрюле мясо и спросила: "Для кого же это мясо?" "Для нас, женщин,— поучительно сказала она.— Воины-масаи никогда не едят того, к чему притронулась или на что посмотрела женщина".

Этот факт потряс меня гораздо больше, чем необходимость отказаться от хорошего секса. Мои мечты о том, как мы будем вместе готовить и ужинать в маленькой уютной хижине, рухнули.

Стемнело, и Присцилла выложила мясо в две видавшие виды алюминиевые тарелки. Оно было очень соленым, и вкус у него был специфический. Мы ели молча, руками.

Новая жизнь

Поздним вечером я попрощалась с Присциллой и вернулась в ее бывшую хижину. Снаружи стрекотали сверчки. Мне вспомнилась Швейцария, мама, мой магазин и повседневная жизнь в Биле. Какие же разные эти два мира! Несмотря на всю простоту местной жизни, люди здесь выглядели более счастливыми. Эта мысль меня успокоила.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге возник Лкетинга. "Hello, how are you? You have eat meat?" — спросил он. В его глазах я прочла заботу и нежность, и желание вспыхнуло во мне с новой силой. В свете керосиновой лампы он выглядел великолепно. Я взяла его тонкую прохладную руку и крепко прижала ее к лицу. В это мгновение я чувствовала себя связанной с этим совершенно чужим для меня мужчиной и знала, что люблю его.

Ночью у меня сильно заболел живот, и я стремительно выскочила на улицу. Дверь хижины отворилась со страшным скрипом, и я подумала, что разбудила всю деревню. Я поспешила к "куриному туалету", последние несколько метров преодолела одним прыжком.

Следующий день я провела с Присциллой. Мы собирались заняться стиркой, а Лкетинга решил поехать на побережье, чтобы узнать, в каких отелях состоятся танцевальные представления, в которых он мог бы принять участие.

Наполнив свою канистру водой, я постаралась дотащить ее до хижины. Я всегда считала себя крепкой женщиной, но эта задача оказалась мне не по силам. Присцилла ловко водрузила канистру себе на голову и непринужденно направилась к лачуге. Ручная стирка в ледяной воде, отягченная швейцарской обстоятельностью, скоро оставила следы на костяшках моих пальцев. Через некоторое время они стерлись до крови, вода стала больно обжигать. Все ногти поломались. Я валилась с ног от усталости, у меня невыносимо болела спина, и Присцилла закончила стирку за меня.

Я начала думать, чем бы мне заняться здесь, в Кении. При столь скромном образе жизни много денег здесь не требовалось, но мне было необходимо иметь занятие и постоянный доход. Тогда у меня родилась идея открыть в одном из отелей магазин. Присцилла сказала, что для осуществления этого плана мне нужно получить разрешение на работу или выйти замуж. Я спросила у Лкетинги, как он смотрит на то, чтобы жениться на мне. Он отреагировал сдержанно. Вполне резонно он пояснил, что у меня в Швейцарии хороший магазин и что мне лучше оставить его при себе, а в Кению приезжать два-три раза в год "в отпуск". Он, Лкетинга, всегда будет мне рад!

Я рассердилась. Я была готова бросить все, что у меня было в Швейцарии, а он предлагал приезжать в отпуск! Он заметил мое разочарование и добавил, что плохо меня знает, а с моей семьей и вовсе незнаком. Подумать следует и мне. Я только сказала: "Лкетинга, если я что-то делаю, то до конца, а не наполовину". Или пусть скажет, что чувствует ко мне то же, что и я к нему, или я постараюсь забыть все, что между нами произошло.

Новые родственники

На мгновение в хижине стало темно. Через узкий вход в нее пробралась мама Лкетинги. Она села на землю перед очагом и долго смотрела на меня мрачным взглядом. Я понимала, что это решающая минута. Мама не сводила с меня глаз. У нее была совсем черная кожа и бритая голова правильной формы. На шее и в ушах пестрели разноцветные кольца из бус. Она была полная, с ее обнаженного торса свисали огромные длинные груди. Ноги прикрывала грязная юбка. Внезапно она протянула мне руку и сказала "Jambo". Затем произнесла длинный бурный монолог. Лкетинга рассмеялся: "Мама дала нам свое благословение, мы можем остаться в ее хижине".

Ближе к вечеру раздался звон колокольчиков. Мы вышли на улицу, и я увидела огромное козье стадо. Некоторые животные сворачивали в наш загон. За стадом ухаживал мальчик лет восьми. Это был сын старшего брата Лкетинги.

Через час стемнело. Мы сидели вчетвером в маленькой маньятте (хижине). Мама впереди у входа, рядом с ней — трехлетняя Сагуна, младшая сестра мальчика. Лкетинга объяснил, что первую дочь старшего сына, когда она становится взрослой, отдают бабушке как своего рода пособие на старость. В ее обязанности входит собирать дрова и приносить воду. Девочка голышом заснула возле своей бабушки, а мы, трое взрослых, немного поговорили. Спать здесь ложились в восемь-девять часов вечера. Лкетинга и я тесно прижались друг к другу. И ему, и мне хотелось большего, но в присутствии мамы близость была невозможна. Первую ночь я, не привыкшая спать на жестком, почти не сомкнула глаз.

В шесть утра встало солнце, и вместе с ним пробудились животные и люди. Козы просились на волю и громко блеяли. С утренним солнцем проснулись и мухи. Захватив мыло, полотенце и чистое белье, мы отправились на речку. Собравшиеся у ручейка девочки вырыли в песке яму и терпеливо вычерпывали кружкой питьевую воду, наполняя канистры. В двадцати метрах от девочек у ручья стояла группа обнаженных воинов. Они мылись, их набедренные повязки сушились на горячих скалах. Мы свернули за еще один поворот, где нас уже никто не мог видеть. Лкетинга разделся и стал мыться. Заметив, что я собираюсь последовать его примеру, он в ужасе посмотрел на меня: "No, Corinne, this is not good! (Коринна, так делать нельзя!)" "Почему? — спросила я.— Как же я буду мыться в майке и юбке?" Он объяснил, что обнажать ноги неприлично. Я все же разделась догола, опустилась у воды на колени и основательно вымылась.

После обеда мама пошла поговорить с другими женщинами, а мы наконец-то занялись любовью. Из предосторожности я не снимала платья, ведь был день, и в любую минуту в хижину мог кто-то войти. Я была счастлива оттого, что Лкетинга рядом.

Как только стемнело, мы втроем, Лкетинга, его брат и я, отправились в путь. Лкетинга вел на веревке козу. Мы отошли от деревни примерно на километр и углубились в лес. Лкетинга не имел права есть в хижине своей мамы в ее присутствии. Меня терпели, потому что я белая. Я спросила, что же будут есть мама, Сагуна и ее мать. Лкетинга рассмеялся и объяснил, что определенные части животного предназначаются женщинам, и мужчины их не едят. Затем Лкетинга схватил блеющую козу и положил на бок на зеленые ветки. Его брат задушил несчастное животное. Оказалось, у самбуру запрещено проливать кровь, пока животное не умрет. На шее козы сделали надрез, брат натянул шкуру, и на шее образовалась впадина, которая тотчас же наполнилась кровью. Лкетинга склонился над кровавой лужицей и сделал несколько больших глотков. Его брат проделал то же самое. Лкетинга, смеясь, указал на отверстие: "Corinne, you like blood, make very strong! (Коринна, тебе понравится кровь, она придает силы!)" Я лишь отрицательно покачала головой.

Машина

Через две недели я поняла, что на столь скудной пище долго не продержусь. Я сильно похудела, все юбки стали мне велики. Я была уверена, что хочу остаться здесь, но умирать с голоду не собиралась. У меня не было туалетной бумаги, бумажные салфетки заканчивались. К методу самбуру подтираться камнем я не могла привыкнуть при всем желании.

Я приняла решение: нужно купить автомобиль, чтобы ездить за покупками. В Маралале я нашла старый "лендровер". Переключать передачи было очень трудно, тормоза срабатывали с запозданием. Загрузив машину продуктами, я поехала домой. Я выбрала короткую лесную дорогу, иначе мне не хватило бы бензина.

Вдруг посреди дороги возник Лкетинга в сопровождении двух воинов. Он пригласил их в машину, и мы поехали к маньятте. Вскоре припаркованную машину окружили стар и млад. Лкетинга решил первую ночь провести в машине, и хотя я несколько иначе представляла себе нашу встречу, возражать не стала, потому что его глаза светились гордостью.

Уже на следующий день он решил поехать навестить своего сводного брата, который жил в Ситеди и пас коров. Я попыталась ему объяснить, что мы не можем совершать длительные поездки, потому что запасного бензина у меня нет. Я сожалела, что не могу гордо прокатить его по всей округе, но осталась непреклонна.

Спор о многоженстве

Лкетинга сказал, что его беспокоит тот факт, что после нашей свадьбы он не сможет взять еще одну жену. Эти слова больно ранили меня. Я представила, как он будет жить со мной и еще с одной или двумя женами, и едва не задохнулась от ревности.

Пока я об этом думала, он сказал, что не женится на мне, если я не разрешу ему позднее жениться традиционным образом на женщине самбуру. Мое терпение лопнуло, и я расплакалась. Он испуганно посмотрел на меня и спросил: "Corinne, what's the problem? (Коринна, что случилось?)" Я попыталась объяснить ему, что у нас, белых, так не принято и что совместную жизнь я представляю себе иначе. Он рассмеялся, обнял меня и даже поцеловал в губы. "No problem, Corinne. Now you will get my first wife (Нет проблем, Коринна, ты будешь моей первой женой)". Он сказал, что хочет иметь много детей, не меньше восьми. Я ответила, что хочу не больше двух. В том-то и дело, сказал мой воин, поэтому и будет лучше, если у него появятся дети и от другой жены. И вообще он не знает, могу ли я иметь детей, а без детей мужчина ничего не стоит. Этот аргумент показался мне разумным. Я и сама не знала, смогу ли родить ему ребенка, ведь до приезда в Кению эта тема меня не волновала. Мы поговорили, и я согласилась на следующее: если через два года я не рожу ему ребенка, он может жениться еще раз.

Мы провели чудесную ночь любви, в течение которой я впервые испытала с ним оргазм. Он испуганно зажал мне рот и спросил: "Corinne, what's the problem? (Коринна, что случилось?)" Переведя дух, я объяснила, что испытала оргазм. Он этого не понял, недоверчиво рассмеялся и пришел к выводу, что такое бывает только у белых. Уставшая и счастливая, я, наконец, заснула.

Малярия

Я открыла глаза и подумала, что очнулась от кошмарного сна. Я лежала в огромной больничной палате, в которой кровати с больными стояли плотными рядами. Через некоторое время к моей постели подошли два врача. Они сказали, что у меня острая малярия, но помочь они мне не в силах, потому что нет лекарств. Лкетинга сидел на краю кровати и беспомощно смотрел на меня.

Изможденная рвотой, я легла на кровать и зажала нос рукой. Есть я не могла, все мое тело чесалось. Видимо, у меня была аллергия на таблетки. Однако врач не мог предложить мне других средств, потому что все медикаменты кончились.

Я провела в больнице уже четыре дня и чувствовала себя отвратительно. Лкетинга часто навещал меня. Кроме витаминов, я ничего не ела. Медсестры ругали меня, но каждый раз, когда я что-то клала в рот, меня начинало тошнить. У меня жутко болел живот. Однажды Лкетинга принес красиво поджаренную козью ногу и в отчаянии попросил, чтобы я ее съела. Тогда, сказал он, я обязательно поправлюсь. Но я не смогла. Разочарованный, он ушел.

Когда мне стало легче, я вернулась домой. Ночью я проснулась оттого, что у меня сильно тянуло желудок. В следующий же миг я поняла, что у меня понос. Меня охватила паника. Боже мой, поблизости могут бродить львы. Я бесшумно выбралась из маньятты и, оглядевшись, нет ли кого поблизости, присела за "лендровер". Понос длился бесконечно. Мне было стыдно, потому что я знала, что справлять большую нужду в пределах деревни — преступление.

Мы женимся

26 июня 1988 года мы поженились. Церемонию провел приятный чиновник, сначала на английском, затем на суахили. Все прошло гладко, если не считать того, что в решающий момент мой любимый молчал и не произносил "Yes" до тех пор, пока я со всей силы не наступила ему на ногу. После этого мы подписали акт. Лкетинга взял мой паспорт и сказал, что теперь мне нужен кенийский паспорт, потому что моя фамилия Лепарморийо. Офицер сказал, что это нужно уладить в Найроби, так как Лкетинга все равно должен обеспечить меня постоянной пропиской. С большим трудом я уговорила Лкетингу сходить со мной в офис в Найроби. Когда я увидела лифт, то сразу поняла, что меня ждет. Лкетинга в ужасе посмотрел в пустую кабину. Я попыталась ему объяснить, что с помощью этого ящика мы поднимемся на двенадцатый этаж. Лкетинга отказывался заходить и боялся подниматься наверх. Наконец, он, вытаращив глаза, вошел в кабину.

После беседы с чиновницей я получила свой паспорт с новой печатью. Я могу остаться в своей любимой Кении!

Магазин

Через неделю после свадьбы мы поехали в Маралал, чтобы оформить лицензию на магазин. Я заказала восемь тысяч килограммов кукурузной муки и полторы тысячи килограммов сахара, для здешних мест целое состояние. Когда я собиралась оплатить товар, Лкетинга прижал охапку купюр к себе и заявил, что я отдаю слишком много денег. Он хотел все контролировать и при этом даже не умел считать. Он стал раскладывать деньги по кучкам, и никто не понимал, чего он хочет. Я терпеливо уговаривала мужа, и в конце концов он отдал деньги мне. Я снова все пересчитала у него на глазах.

К вечеру грузовик был заполнен. Хрупкий товар, то есть минеральную воду, кока-колу и фанту, я погрузила в "лендровер" вместе с помидорами, бананами, хлебом, маргарином, чаем и другими продуктами. Лкетинга сел в грузовик, так как небезосновательно опасался, как бы товар не исчез по дороге.

С девяти утра и до самого закрытия магазин был забит покупателями. Ящики с минеральной водой, кока-колой, фантой и спрайтом стремительно опустошались. Многие воины или юноши часами простаивали в магазине или перед ним и беседовали друг с другом. Женщины и девочки сидели в тени магазина. К нам пришли жены ветеринара, врача и учителя и закупили по несколько килограммов картофеля и фруктов. Все радовались, что я открыла такой замечательный магазин.

К концу второго дня я знала уже все цифры на масайском языке. В тот день пасторы Джулиани и Роберто впервые заглянули к нам и выразили свое восхищение, чем очень меня поддержали. Я спросила, нельзя ли мне хранить выручку у них, потому что я никак не могла придумать, где спрятать столько денег. Джулиани дал свое согласие, и теперь каждый день после закрытия магазина я проходила мимо миссии и оставляла там набитый деньгами конверт.

Вечером меня зазнобило, а ночью мое состояние ухудшилось. Вдруг это снова малярия? При подозрении на малярию следовало принять три таблетки, но в случае беременности было необходимо посоветоваться с врачом. О Боже, больше всего на свете я боялась потерять ребенка. Утром меня разбудили доносившиеся снаружи голоса. Перед моей маньяттой уже стояли четыре женщины. Они спросили, когда откроется магазин. Преодолевая себя, я потащилась в магазин.

Жена учителя

Хижина учителя располагалась в двух минутах ходьбы от магазина. Когда я вошла в домик, меня охватил шок. Повсюду валялись окровавленные тряпки. Женщина, скорчившись, лежала на голом полу и громко стонала. Кровотечение началось два дня назад, но муж не пускал ее к врачу. Из ревности он не хотел, чтобы ее обследовали. Теперь, когда он ушел, она хочет поехать в больницу.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидела животный страх. При этом она приподняла платье, и я увидела между ее ног маленькую посиневшую ручку ребенка.

Я положила женщину в свой "лендровер" и поехала в Маралал. На каждой кочке она громко вскрикивала. Я обливалась потом и ревела. Из ревности этот учитель довел свою жену до полусмерти! Он, который каждое воскресенье переводит службу в церкви, он, который умеет читать и писать! Что будет, если осложнения возникнуть у меня?

Машина стала взбираться на склон, но посреди дороги мотор вдруг заглох. В отчаянии я снова и снова пыталась завести двигатель, но машина не издавала ни звука.

Я попыталась поговорить с женщиной, несчастная попросила воды. Боже мой! В спешке я совершила непростительную ошибку — мы уехали без воды! Я посмотрела в лицо женщины и увидела в ее глазах смертельный страх. "Я умираю",— пробормотала она. Я еще никогда не присутствовала при родах, да и сама была беременна впервые.

Боже, почему ты оставил нас? Вдруг женщина поднялась с одеяла и встала на корточки. Она засунула обе руки во влагалище и стала сжимать и выкручивать ручку ребенка. Через некоторое время синий недоразвитый ребенок уже лежал на одеяле.

Страх за ребенка

Я то и дело теряла сознание. Открыв глаза, я увидела склонившиеся надо мной шесть или восемь морщинистых лиц. То были старейшины, мужчины и женщины. Каждый из них растирал мне живот и что-то бормотал. Мама поднесла к моим губам стакан с жидкостью, которую следовало выпить одним залпом. Напиток был обжигающе острым, и мое тело охватила дрожь. В тот же момент я почувствовала два-три подергивания в животе и испуганно схватилась за него. Когда я поняла, что мой ребеночек жив, меня пронзила сильнейшая воля к жизни.

Вдруг я услышала гул двигателя, не автомобильного, а от самолета. Пастор Джулиани пришел и сказал, чтобы я взяла только самое необходимое и скорее села в самолет, потому что взлетная полоса будет освещена недолго. Белый пилот помог мне забраться в самолет. Он махнул моему мужу, приглашая его на борт. Лкетинга стоял внизу и беспомощно смотрел на нас. Он хотел полететь со мной, но не мог преодолеть свой страх.

В госпитале меня ждал швейцарский врач. Я понимала, какая я грязная. Когда я извинилась за это, врач отмахнулся и сказал, что в данный момент у нас есть проблемы поважнее. Он осмотрел меня осторожно, без инструментов. Наконец, он отпустил меня, подтвердив, что ребенок жив. Но для восьмого месяца он слишком маленький и слабый, у меня тяжелая анемия и из-за малярии и мне срочно нужна донорская кровь.

При мысли о чужой крови в Африке во времена СПИДа мне стало страшно, врач посерьезнел и уверенно сказал, что мне нужно выбирать между этой кровью и неминуемой смертью. Сначала мне сделали укол, затем поставили внутривенную инъекцию на левую руку. Тут в палату вошла швейцарская врач и принесла пакетик с кровью. Ободряюще улыбаясь, она сказала, что нашла последнюю порцию швейцарской консервированной крови моей группы. Кроме того, большинство белых медсестер готовы стать моими донорами.

Напираи

Моя девочка родилась. На свет появилась здоровая девочка весом 2 килограмма 960 граммов. Я была счастлива. Она была такая же красивая, как ее отец, и я решила, что мы назовем ее Напираи.

В пять утра я проснулась от адской боли между ног. Мне дали болеутоляющее. В восемь утра я с трудом дотащилась до детской комнатки, чтобы посмотреть на своего ребенка. С трудом найдя дочку среди других младенцев, я увидела, что она плачет от голода. Мне нужно было ее покормить, но это оказалось непросто. Я не могла выдавить ни капли молока. К вечеру я мои груди стали твердыми, как камень, и ужасно болели, а Напираи постоянно плакала. Черная медсестра обругала меня, сказав, что я плохо стараюсь. Наконец, ко мне подошли две женщины самбуру и "доили" мои груди почти полчаса, пока из них не полилось первое молоко.

Вечером пришел мой любимый. Утром он по радио услышал о рождении нашей дочери и сразу отправился пешком в Вамбу. С праздничной прической и с красивым раскрасом он выглядел великолепно. Он радостно поздоровался со мной. Он принес мне мясо и великолепное платье. Счастливый, он взял дочь на руки и подошел с ней к окну, в которое светило солнце. Она смотрела на него с любопытством, и он уже не хотел выпускать ее из рук. Таким радостным я его давно не видела. Я была тронута и знала, что теперь все будет хорошо.

Мы ссоримся

В полдень я пошла в миссию, чтобы показать пасторам дочку. Пастор Джулиани последний раз видел ее в Вамбе, а пастор Роберто вообще ее ни разу не видел. Они оба очень обрадовались моему приходу. Узнав, что мой муж ушел по делам, он пригласил меня на обед. Меня угостили домашними лепешками и салатом. Как же давно я не ела салат!

Мы как раз закончили ужин, как внезапно появился мой муж. Тотчас же возникло напряжение: "Corinne, why do you eat here and not wait for me at home? (Коринна, почему ты ешь здесь, а не ждешь меня дома?)" Он забрал Напираи и ушел. Я поспешно поблагодарила миссионеров за ужин и поспешила за Лкетингой. Напираи стала плакать. Когда мы пришли домой, он отдал мне ее со словами: "What do you have made with my baby, now she cries only, when she comes to me! (Что ты сделала с моим ребенком? Теперь, когда я беру ее, она всегда плачет!)" Вместо ответа я спросила, почему он так рано вернулся. Он усмехнулся: "Because I know you go to other men! (Потому что я знаю, что, когда меня нет, ты ходишь к другим мужчинам!)" Выведенная из себя постоянными упреками, я сказала, что он сошел с ума. "Why do you tell me I'm crazy? You tell your husband, he is crazy? I don't want see you again! ("Почему ты говоришь, что я сошел с ума? Ты говоришь своему мужу, что он сумасшедший? Я больше не хочу тебя видеть!)" — воскликнул он, схватил свои копья и вышел из дома. Я не понимала, почему он постоянно обвиняет меня в изменах. Потому что у нас долго не было секса? Но я ведь не виновата в том, что болела.

В отчаянии я схватила Напираи и пошла к маме. Обливаясь слезами, я с грехом пополам объяснила ей нашу ситуацию. Она заметила, что это нормально, что мужчины ревнуют, просто не надо их слушать. Я разрыдалась еще сильнее. Мама стала ругать меня и сказала, что у меня нет повода для слез, ведь муж меня не бил.

Отчаянное положение

Рано утром трое мужчин подошли к нам со стороны реки и спросили, нельзя ли купить пива. Я ответила отрицательно. Появился мой муж и спросил у мужчин, что им нужно. Я передала ему их вопрос, и Лкетинга злобно сказал, что, если в будущем им что-то понадобится, пусть спрашивают не у меня, а у него, потому что он мужчина и все решает. Я спросила, почему он так с ними разговаривал, но он лишь злобно рассмеялся и сказал: "I know why these people come here, not for beer, I know! If they want beer, why they don't ask me? (Я знаю, зачем эти люди приходят сюда — уж точно не за пивом. Если им нужно пиво, почему они не спросят у меня?)"

Прошло совсем немного времени, и он распахнул дверь, вытащил меня из постели и потребовал назвать имена тех, с кем я спала. Теперь-то он был уверен: Напираи вовсе не его дочь. С каждым его словом моя измотанная любовь к нему умирала. Я его больше не понимала. Наконец, он вышел из маньятты, крикнув напоследок, что больше не вернется и найдет себе жену получше.

Мы ссорились все чаще, и я поймала себя на мысли, что не хочу прожить так до конца своих дней. Я понимала, что здесь у нас шансов выжить нет. Деньги утекали как песок сквозь пальцы. Подозревая в каждом мужчине моего любовника, муж выставлял меня на посмешище. Однако я понимала, что, если оставлю его, он заберет у меня дочь. Он любит ее не меньше меня, и по закону она принадлежит ему, то есть его матери. Значит, увезти ее отсюда нет никакой возможности. Я стала отчаянно думать, как спасти наш брак, потому что знала, что без Напираи никуда не поеду.

Мною овладевали самые противоречивые чувства. С одной стороны, больше всего на свете мне хотелось построить с главной любовью своей жизни крепкую семью, а с другой, из-за недоверия Лкетинги моя любовь постепенно умирала. Иногда к нам приходили мужчины, рассматривали мою маленькую, восьмимесячную дочку и обсуждали с Лкетингой возможность будущей женитьбы. Я бесилась, а он благосклонно принимал их предложения. Я пыталась всячески препятствовать таким визитам. Наша дочь выйдет замуж за человека, которого будет любить! Я не собиралась продавать ее старику в качестве второй или третьей жены. Женское обрезание тоже часто становилось предметом наших ссор. Тут я неизменно наталкивалась на непонимание со стороны мужа.

Прощальное письмо

Дорогой Лкетинга! Надеюсь, ты сможешь простить мне это: я не вернусь в Кению. Три с половиной года назад я любила тебя так сильно, что была готова жить с тобой в Барсалое. Я подарила тебе дочь. Но в тот день, когда ты сказал, что этот ребенок не от тебя, мои чувства изменились. Ты тоже это заметил.

Я никогда не хотела другого мужчины и никогда тебя не обманывала. Но мой мир и твой слишком разные, хотя я думала, что однажды мы окажемся в одном мире. Сейчас ты меня не поймешь, но через некоторое время и ты увидишь, что можешь быть счастлив с другой женщиной. Только женись на этот раз на женщине самбуру, а не на белой, мы слишком разные. Когда-нибудь у тебя будет много детей.

Я забрала Напираи потому, что она — единственное, что у меня осталось. Кроме того, я знаю, что у меня больше никогда не будет детей. Отсюда я буду тебе помогать, чем смогу. Аренда магазина оплачена до середины декабря. Автомобиль я тоже тебе дарю и прилагаю к этому письму доверенность. Если захочешь продать машину, то получишь еще по меньшей мере 80 тысяч шиллингов. Но постарайся найти хорошего человека, который тебе поможет. Тогда ты будешь богат.

Пожалуйста, прости меня! В Кении я бы умерла, и я не думаю, что тебе этого хочется. Коринна.