Козловский начальник

150 лет назад, в 1861 году, родился видный общественный деятель и управленец Александр Новиков. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов изучал трагическую историю человека, который своими делами неустанно пытался добиться улучшения русской жизни, а запомнился тем, что его мать считали изощренной шпионкой.

"Своего рода моральное блудовство"

В тех редчайших случаях, когда современные авторы вспоминают об Александре Новикове, повествователи необычайно быстро от его собственной истории переходят к описанию жизни и приключений его матери — Ольги Новиковой, урожденной Киреевой, напрочь забывая о нем самом. И в этом, в общем-то, нет ничего особенно странного. Ольга Алексеевна на протяжении нескольких десятилетий, как тогда говорилось, блистала на политическом небосклоне европейских столиц, прежде всего Санкт-Петербурга и Лондона.

Внимание петербургского светского общества она привлекла вскоре после рождения в 1840 году, когда ее крестным стал император Николай I. Еще ребенком Ольгу Кирееву считали прелестной до чрезвычайности. А в девичестве она, как утверждали ее биографы, вскружила голову немалому числу солидных и не очень, состоятельных и не совсем мужчин. Как бы то ни было, замуж она вышла девятнадцати лет за чиновника Министерства народного просвещения Ивана Новикова, который на избранной стезе делал неплохую карьеру и вращался в литературной столичной среде. Кроме того, ему досталось от отца обширное поместье, имевшее, по данным 1838 года, более двух тысяч десятин земли (2250 га), что ставило его куда выше подавляющего большинства русских помещиков, хотя и не вводило в круг первейших богачей страны.

Приходу настоящего, полнейшего достатка в семью Новиковых мешало и то, что в центре имения, сельце Ново-Александровке, на 1866 год насчитывалось менее сорока дворов, да и главного после земли ресурса, мужских крестьянских душ, Новиковым тоже явно недоставало. Немалым ударом по их благосостоянию, надо полагать, оказалось и освобождение крестьян, случившееся незадолго до рождения в семье сына Александра,— переменился весь строй русской жизни, а землевладельцы лишились даровой рабочей силы.

Однако куда более серьезной проблемой для молодой семьи стал чрезмерно деятельный характер Ольги Алексеевны. Довольно скоро ей наскучила сельская жизнь, и она рвалась в столицу, где предпочитала общество властителей дум — известных писателей и публицистов. Она и сама пыталась писать, но преуспела главным образом в эпистолярном жанре. Как утверждали недоброжелатели, Ольга Алексеевна переписывалась с любыми известными людьми и обсуждала с ними вопросы, в которых, по утверждению тех же желчных критиков, не понимала ровным счетом ничего. К примеру, в 1866 году Иван Гончаров писал своему тезке Тургеневу об Ольге Новиковой: "Со всеми и обо всем поговорить, со всеми переписываться — без внутреннего живого интереса — это своего рода моральное блудовство".

Подобное ли отношение, или жажда все новых знакомств и впечатлений подтолкнули Ольгу Новикову к отъезду за границу. С 1868 года она завела привычку уезжать на зимний сезон в Лондон, где по отработанной методе обзавелась множеством разных полезных знакомств и стала заметным членом светского общества. Вот только подобные отлучки отнюдь не укрепляли семью, и в 1873 году ее заграничные вояжи едва не прекратились. Близкий знакомый семьи Новиковых педагог Сергей Рачинский писал в том же году в письме:

"Вторую половину вечера я провел у О. Новиковой. Она очень жалка — совершенно разорена банкротством брата, брошена мужем и не знает, куда голову преклонить".

Можно предположить, что помощь и поддержку безутешной даме оказали какие-то государственные службы Российской империи. У нее вновь появились деньги, она перебралась в Англию, где со свойственным ей напором стала проводником русских интересов в британских политических кругах. Ольге Алексеевне, как утверждали ее биографы, удавалось оказывать влияние на Уильяма Гладстона, который на протяжении своей долгой политической карьеры не раз занимал пост премьер-министра Соединенного Королевства. Те же авторы писали о том, что благодаря этому влиянию Новиковой удавалось убедить Гладстона проводить менее антирусскую политику и даже удерживать его от военных действий против Российской империи.

Английские газеты, правда, называли русскую писательницу Новикову вульгарной шпионкой и сообщали, что связь этой гиперактивной дамы с Гладстоном имеет предосудительный характер. О причастности Ольги Алексеевны к шпионажу косвенно свидетельствовало и то, что во времена, когда в России и Великобритании ее почти повсеместно высмеивали и едва ли не презирали, лишь один человек, Иван Сергеевич Тургенев, постоянно поддерживал ее. А ведь именно его называли резидентом русской разведки в Западной Европе.

"Жизнь своеобразная, безотрадная"

На фоне скандальной славы Ольги Новиковой карьерные успехи Ивана Новикова, ставшего попечителем — главой всех учебных заведений — Киевского учебного округа, а под конец жизни — генерал-лейтенантом и попечителем столичного учебного округа, казались не столь уж заметными. А успешное окончание Александром Новиковым физико-математического факультета Московского университета и вовсе выглядело серым и обыденным.

Вероятно, он мог бы без особых проблем пойти по стопам отца — поступить в Министерство народного просвещения и достичь не менее высокого положения и чинов. Но в 1887 году Александр Новиков вернулся в свое имение, возможно, пытаясь что-то доказать матери. Он, к примеру, много писал, а впоследствии и издавался. Однако, как и мать, подлинной писательской славы так и не приобрел.

Еще одной причиной возвращения в деревню, видимо, стали финансовые неурядицы. Три года спустя для осуществления своих пусть и не самых дорогих просветительских проектов Александру Новикову пришлось заложить доставшееся в наследство от отца имение. Хозяйство требовало заботы и внимания, но его рамки оказались слишком узкими для энергичного, под стать матери, молодого человека. Он считал, что едва будет наведен порядок в его собственном имении и на прилегающих землях, как жизнь землевладельцев и землепашцев станет радостной и благополучной. А для того нужно лишь твердой рукой привести крестьян к благонравному поведению и заставить их неустанно трудиться.

Идеи Новикова пришлись по вкусу и окрестным землевладельцам, и губернскому начальству. Так что в 1889 году он получил в свое ведение Козловский уезд Тамбовской губернии, где находилось его имение, и начал именоваться уездным земским начальником. Беда заключалась лишь в том, что его представления о преобразовании жизни русского села путем начальственного нажима оказались полностью не соответствующими русской действительности. После семи лет службы Александр Новиков написал "Записки земского начальника", которые вызвали значительный интерес у читающей публики. О крестьянской жизни он писал:

"В крестьянской семье кипит жизнь своеобразная, безотрадная, о которой всякий судит вкривь и вкось не потому, что он видел и знает, а потому, что ему хочется доказать: с одной стороны мы слышим, что мужик — лентяй, пьяница, грубиян, что если он нищий, то сам виноват, и что не помогать ему нужно, а пороть; с другой — слышим обратное, что крестьянин разорен, всеми эксплуатируем и что виноват не он, а те жизненные условия, в которые он поставлен. Говорят это не потому, что знают крестьянина, а потому, что так почему-либо больше нравится. Живя с ними близко и имея с ними сношения частные, служебные, школьные, я смело могу сказать, что мое мнение основано не на каких-нибудь предвзятых убеждениях, а на личном ежедневном опыте. Поселился я в деревне и поступил на службу, чтобы вколотить в него недостающую практическую мудрость и выбить ненавистные пьянство и лень; оставляю службу с глубоким убеждением, что вколачиванием и вбиванием не добьешься ничего: понять мужика не так легко; надо пожить его жизнью или, по крайней мере, глубоко вникнуть в нее, чтобы понять его чувства, чтобы объяснить себе его пьянство, его лень, его грубость, его бессердечие. В крестьянской семье более чем где-либо проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить жену; подрастают дети: отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын, и он начинает бить старика. Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить: муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика-отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье, и это некоторыми называется патриархальным бытом. Все это работает до изнеможения, пьет иногда до беспамятства, ест впроголодь... Интересы крестьянской семьи все заключаются в заботах о хлебе насущном, и того часто не хватает. Общественные дела интересуют ее настолько, насколько они могут отразиться непосредственно на ней самой. Развлечения редки и весьма однообразны: летом побезобразничать на так называемой улице, зимой попьянствовать у кума, погулять, т. е. тоже попьянствовать на свадьбах, храмовых праздниках, масленице. Кроме ежедневных и ежегодных занятий являются иногда и особенные: например, взять в семью лишнюю работницу, т. е. женить сына, когда время пришло, купить лошадь, когда пала, перестроить избу, когда валится или сгорела. При лишней заботе бывает и лишняя выпивка в виде угощения свата, магарыча, помин и т. д. Осуждать ли крестьян за грубость? Да как им не быть грубыми, когда другого обращения с людьми они не видали ни от высших, ни от равных? Как не бить детей, когда детьми они, кроме побоев, ничего не видали? Мне часто приходилось говорить с крестьянами о детях и воспитании их; я с горестью увидал, что мы говорим на разных языках: на детей, как и на прочих членов семьи, они смотрят с точки зрения пользы, которую из них извлекут. Сын дороже дочери, как будущий кормилец; женщина, девушка — работницы: если женщина родит девочек, ее не любят, если мальчиков, то ее берегут больше; старуха хороша, если нужна присматривать за детьми; больной, старый, никому не нужный — это обуза, и за глаза, и в глаза ему говорят — хоть бы умирал скорей! Осуждать ли мужика за пьянство? А вы, читатель, если не будете иметь в жизни никаких удовольствий, никакого отдыха от будничных трудов, кроме лежания на печке, никакой пищи для ума — уверены ли вы, что вы в праздник не выпьете? Осуждать ли их за леность? По этому поводу вспоминается мне одна семья, состоявшая из отца, матери и четырех сыновей, больших и на вид сильных,— отродясь они побираются: никто их в работники не берет как лентяев. Лодырями они слывут и будут слыть. Между тем ни одного из них в солдаты не взяли. Что же оказалось? Это — семья сифилитиков с периоститами, ломотою в костях, ни в солдаты, ни в работники не годная. Сколько я после того ни старался убедить мужиков пожалеть их, а не осуждать,— мне это, конечно, не удалось: мужик верит только в видимую болезнь, главный признак болезни для него — когда больной не ест. Сумасшедший блажит, истерику выбивают кнутом, сифилитик — лодырь. Всех ли после этого лентяев осуждать?"

Рассказывал он господам, радеющим на словах за народ, и о других сторонах крестьянской жизни:

"Гигиена родильницы? Родить где-нибудь при мучительной помощи невежественной бабки; немедленно после родов лезть в печку (это обязательно), пить водку (тоже обязательно); на пятый или на четвертый, иногда на третий день вязать в поле... Гигиена ребенка? Сосать редко переменяемую соску из черного хлеба, переходящую изо рта в рот и разносящую сифилис. Есть все что попадется — пока не умрет, большею частью от поноса. Какая медицина поможет при этих условиях? На все один ответ: средств нет. А когда и есть, то полное и невежественное отрицание всяких самых азбучных истин гигиены. Попробуйте бороться с дикими, указанными мною приемами с роженицей — не поверит никто и будет продолжать... Скажите, что соска вредна, и дайте пузырек с резиновым наконечником — не будут употреблять. Посоветуйте не давать ребенку, больному поносом, огурцов — вернувшись, как заплачет, дадут ему огурец. Постарайтесь уговорить женщину, больную женскою болезнью, обратиться к акушерке — ни за что: стыдно, смеяться будут, что больна!"

А причиной бедности крестьян он наряду с неурожаями называл правительственное поощрение торговли водкой:

"Если считать приблизительно стоимость водки и акциза, расходы кабатчика по кабаку, прибыль его (последние два расхода заменяются теперь расходами и прибылью по монополии), то окажется, что вся Россия расходует на каждого жителя, включая женщин и детей, рубля по три, а это на среднюю семью составит 15-20 рублей,— почти столько же, сколько все подати вместе взятые".

Отдельной критике подверглась и полиция:

"Много нареканий навлекает на себя издавна полиция. Много за ней и грехов водилось, да и теперь водится, хотя улучшения много в этом отношении, в особенности в уездной полиции. Этому сильно способствовали подъем общего народного сознания права, проявившийся со времени уничтожения крепостного права, и сравнительная гласность. Тем не менее нарекания, и притом справедливые, продолжаются и поныне. Причин тому очень много. Главная — это само назначение полиции следить за исполнением законов. Между тем при шаткости наших понятий о необходимости исполнить закон и при безгласности крестьян, страдающих от его неисполнения, всегда в руках полиции — составить протокол или не составлять, при сложности и неясности нашего закона всегда можно придраться, а можно и не придираться. Чистота домов, торговых помещений, недозволенная торговля, пребывание евреев — все может служить поводом к злоупотреблениям".

После семи лет службы уездным начальником Новиков считал лучшим средством борьбы со всеми крестьянскими проблемами обучение и просвещение. Он не только помогал открытию школ в уезде, но и на свои средства построил и открыл в собственном имении женскую школу и церковно-учительскую школу. Но довести дело до логического завершения или хотя бы до какого-либо зримого промежуточного результата ему так и не удалось.

"Нужно было слышать это громкое рыдание"

В одной из своих следующих книг Новиков писал, что часто подвергался усиленной и несправедливой критике прессы. Сам он объяснял это тем, что в России нельзя критиковать высокое начальство и вмешиваться в частную жизнь. А потому объектом интересов журналистов становятся земские и городские власти. Так что и на новой должности, которую он занял в 1902 году (его избрали городским головой города Баку), Александр Новиков продолжал пребывать под огнем критики. Отчасти критика оказывалась справедливой. Несмотря на все его усилия подчиненные ему службы продолжали работать с прежней неторопливостью.

Здесь он снова ратовал за расширение образования как средства для решения множества проблем и требовал открытия на подведомственной территории не только новых школ, но и высших учебных заведений. А в некоторых вопросах пошел далеко вперед. Так, познакомившись поближе с национальным вопросом и национальными отношениями, Новиков стал горячо защищать права кавказских народов на образование и государственную службу. А затем совершил недопустимый для потомственного дворянина и статского советника поступок — начал выступать за равноправие притесняемых в Российской империи евреев. Кроме того, он настаивал на проведении других преобразований, подобных тем, что требовали революционеры-подпольщики, так что в 1904 году он потерял пост и попал в число неблагонадежных личностей. Однако Новикова это не остановило. В последующие годы он пишет и издает брошюры с изложением своих взглядов, будь то еврейский вопрос или правильные способы выработки законов.

При этом, правда, оказалось, что его взгляды абсолютно расходятся с взглядами крестьян, о благополучии которых он пытался заботиться так долго и упорно. В 1906 году землепашцы Староюрьевской волости Козловского уезда послали телеграмму Николаю II, в которой говорилось:

"ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ВЕЛИКИЙ ГОСУДАРЬ!

Нас крайне волнуют дошедшие до нас слухи о том, что евреям готовится дарование равноправия. Умоляем Тебя, не отдавай нас в рабство. Россия и без того находится в полной кабале у евреев. Настоящее положение в нашем отечестве указывает на то, что доколе племя это будет жить в России, до тех пор спокойствие в стране будет невозможно. Повели, Государь, обсудить мероприятия не к расширению прав евреев, а к выселению их из пределов нашего дорогого отечества. Такой милости достойны те, кто был всегда твоими преданными слугами. Евреи же Тебе и Твоему народу приносят один только вред. Мужайся, Государь, и крепись: за тобой стоят миллионы Православного русского народа, готовые на всякую жертву".

Но Новиков продолжал писать о том, что наболело:

"Теперь во всей России крестьянство пришло к сознанию, что по-прежнему жить нельзя, что земля должна перейти от помещиков к ним. Откуда взялось это понятие? Ведь не говорят же они, что следует отобрать дома, фабрики и разное другое имущество. Они говорят про землю. Им противно, что они землю пашут, а доходы с нее в виде аренды или самый урожай идут не им, на ней трудившимся, а тунеядцу, который палец о палец не ударяя пользуется результатом их работы. Я пашу землю и убираю с нее хлеб, мой должен быть и урожай. Трудящемуся по труду его. Вот понятие о труде, которое давно глубоко сидит в русском человеке, но которое только теперь им начинает сознаваться и выливается в крик: земли и воли!"

Это была уже откровенная антиправительственная пропаганда. Книги Новикова изымали, а против него самого возбудили дело. Спасла его от скорой расправы лишь болезнь. Если это можно было назвать спасением. В 1910 году последовал суд и приговор, но усугубившийся недуг освободил его от наказания. А в феврале 1913 года Александра Ивановича Новикова не стало. И тут русская жизнь, которую он так долго и упорно силился исправить, показала себя во всей красе. Газета "Козловское слово" писала:

"Сообщают изумительные подробности о тех злоключениях, которыми сопровождалось перевезение тела скончавшегося на днях видного общественного деятеля и писателя А. И. Новикова на родину. Министерством путей сообщения был составлен предварительный подробный маршрут, соответственно которому поезд с трупом покойного отправился из Петербурга 26 января около полуночи и в 7 часов вечера 27-го прибыл в Москву. В Москве к этому времени была получена телеграмма от министра путей сообщения о том, чтобы вагон с телом А. Ив. Новикова был прицеплен к скорому поезду, отходящему на Козлов. По общим правилам: вагоны с телами покойников не могут быть прицепляемы к скорым поездам. Когда был подан скорый поезд, то оказалось, что прицепить к нему траурный вагон нельзя, т. к. комиссия, осматривавшая вагон, нашла его просроченным и ненадежным. Пришлось отправить вагон в мастерскую обратно на Николаевскую дорогу для перекраски. Мастерская оказалась запертой. Вследствие ропота пассажиров пришлось скорый поезд отправить, а ненадежный вагон отвезен был в другую мастерскую, но и эта мастерская оказалась запертой. В то время как вагон возили по мастерским, на станции никто не знал, где он находится, и стали справляться по телефону. Оказалось, что телефон был испорчен. Между тем в Москву из Козлова вышел поезд, и один из его пассажиров сообщил, что около Александровки собралось население трех сел в ожидании прибытия тела. В 12 часов 50 минут ночи на станцию был подан второй поезд на Козлов. К тому же времени пришел с Казанской дороги паровоз с вагоном для тела, но между представителями Николаевской и Казанской дороги начались пререкания о годности этого вагона. Пререкания закончились тем, что паровоз с вагоном ушел, а Казанская дорога вовсе отказалась дать другой вагон. Начались новые поиски вагона. Время, назначенное для отправки скорого поезда, давно прошло. Поезд стоит, пассажиры ропщут. Наконец был найден годный вагон, и на исходе полуночи поезд с телом покойного был отправлен по назначению. В результате — маршрут не соблюден, движение поездов нарушено и вагон с телом Новикова не мог попасть к отходу поезда на узловой станции Богоявленск. Здесь вагон снова задерживается, сопровождавшим тело покойного в Богоявленске пришлось заночевать. Жена, дочь и больной сын покойного, находившиеся все время около поезда, простудились и заболели. С повышенной температурой они вынуждены были отказаться от дальнейшего сопровождения гроба и вернуться в Петербург".

Когда тело все-таки привезли, началось прощание народа с бывшим земским начальником, больше напоминавшее манифестацию. Процессия не раз останавливалась, чтобы все желающие смогли проститься с покойным. Трогательные сцены, как свидетельствовало "Козловское слово", имели место при отпевании и после него:

"Вместо запричастного стиха, а затем по окончании обедни и панихиды участвовавшие в службе священники говорили прочувственные речи. Особенно теплое слово было сказано настоятелем Архангельского г. Козлова храма — О. Г. Лукиным. Он одно время был священником с. Александровки и законоучителем учрежденных там А. Ив. школ, был ближайшим советником и помощником покойного в его трудах и начинаниях, вместе с А. Ив. переживал волнения удач и неудач, и поэтому он особенно ярко и красочно очертил деятельность покойного на пользу окружающего населения. По окончании речей началось прощание — "последнее целование" и напутствие в дальний путь близкого сердцу любимого человека. Прощание продолжалось около 2 часов. Когда гроб с покойным был вынесен наружу, здесь с паперти церкви обратился к А. Ив. с речью бывший его ученик и воспитанник — учитель раненбургской ж. гимназии г. Сухарев. Это уже не речь была в обычном смысле этого слова, а плач, громкое рыдание любящего сердца о любимом человеке. Нужно было слышать это громкое рыдание любящего сердца, нужно было видеть слезы на грубых, заветренных лицах тысячной толпы, пришедшей сказать последнее "прости" безвременно умершему, чтобы оценить значение утраты, которую понесли в лице умершего и громко рыдающее сердце любящего питомца его, и тихо плакавшая, по общепринятому очень ошибочному мнению, "грубая", "бессердечная" толпа".

А Ольга Александровна пережила сына на двенадцать лет и умерла в 1925 году. Ее жизнь описана в небезынтересных записках, изданных вместе с частью переписки этой энергичной женщины. Сделала она больше или меньше сына-просветителя, в честь которого много лет спустя переименовали его родное село? Кто знает? Но как только речь заходит об Александре Новикове, почему-то повествование быстро переходит к описанию приключений знаменитой шпионки Ольги Новиковой.