Книги с Григорием Дашевским

"Скунскамера"

Андрей Аствацатуров

М.: Ad Marginem, 2010

Новая книга Андрея Аствацатурова написана по той же схеме, что и его первая, имевшая большой успех книга — "Люди в голом": здесь чередуются короткие записи разного рода — то воспоминание о советском детстве, то рассуждение о русском характере, то анекдот о невежестве нынешних студентов, а объединяться все эти разнородные фрагменты должны малосимпатичной личностью рассказчика — Аствацатуров изображает себя как человека злого, трусоватого, завистливого и т. д. Схема эта придумана, разумеется, не Аствацатуровым. Максимально честное обнажение собственных слабостей плюс самодостаточные фрагменты — это формула литературного жанра, созданного когда-то Розановым и продолженного Довлатовым, Галковским, Гаспаровым и много кем еще. Но Аствацатуров сохраняет эту формулу лишь самым внешним образом.

Фрагменты "Скунскамеры" сами по себе особого интереса не представляют — анекдоты несмешные, рассуждения банальные, но и никакой личности, которая бы проявлялась в каждом фрагменте, в книге тоже на самом деле нет — все фразы о том, "какой я злой" или "какой я завистливый", Аствацатуров произносит словно из-под палки, зная, что в такой прозе положено обнажаться и признаваться в малоприличных свойствах и в неприспособленности к миру. В новой книге он, к счастью, обходится без совсем уж неправдоподобных пассажей, которые встречались в "Людях в голом", где он грозно называл себя одиноким ядовитым грибом среди массы съедобных, но в более слабом виде этот романтизм прорывается и тут: "Поднявшись на девятый этаж, я гляжу из окон своей камеры в безвольной ярости одиночества". Какой ярости? О чем речь? Никакой ярости в книге нет. Она, наверно, взялась уже не из русских предшественников по жанру, а из Гамсуна или Селина, то есть из авторов, которыми Аствацатуров занимается профессионально,— он доцент филфака в Санкт-Петербургском университете, преподает зарубежную литературу ХХ века. В начале книги мелькают то намек на Ницше, то цитата из Паунда, но потом Аствацатуров об этих знаках учености более или менее забывает — как забывает, в общем, и о знаках своей малосимпатичности. И к концу книга превращается просто в воспоминания о детстве — в то единственное, что Аствацатурова действительно интересует. О детстве он говорит по-настоящему увлеченно — и какие раньше были булочные, и какие были машины, и как в школе он с друзьями организовал подпольную группу "Гвардейцы кардинала", и какие страшные были учителя и т. п.

И в целом получается так: и фрагменты сами по себе ничем не примечательные, и объединяющая личность за ними стоит довольно неубедительная — но, несмотря на это, читать книгу легко, нескучно. Кажется, что этой легкости чтения Аствацатуров учился не у своих литературных кумиров, от Розанова до Селина, и вообще не у литературы, а у другого учителя — у телевидения: именно оно умеет незначительные, неинтересные и ничем между собой не связанные элементы чередовать в таком ритме, что зритель не успевает заскучать. Аствацатуров владеет этим искусством и выдерживает правильный ритм варьирования — и поэтому его книга читается быстро и легко. Здесь, в этом применении телевизионного принципа "забавное мельканье малозабавных картинок" к литературе, Аствацатуров оказывается учеником действительно хорошим.

"Мозг и душа"

Крис Фрит

М.: "Астрель", 2010

Тема мозга в какой-то момент должна быть закрыта, но пока что нейрофизиологи — самые востребованные авторы на рынке нон-фикшн. Книга Криса Фрита о том, "как нервная деятельность формирует наш внутренний мир",— очередное тому подтверждение. Нейрофизиология стала темой года, и не просто потому, что книги востребованы издателями, но и оттого, что где-то именно здесь современный человек ищет и, может быть, даже находит ответ на вопрос "кто я?". И Жан-Мари Шеффер, провозглашающий конец человеческой исключительности, и Джон Лерер, объясняющий связь эмоций и разума, и даже философ Хосе Антонио Марина, описывающий историю глупости, а вместе с ними и знаменитый британец Крис Фрит на разные лады говорят об одном: именно разум должен стать опорой новому человеку. В последние 20 лет, пишет Фрит, наука наконец пришла на помощь психологии и приблизилась к тому, чтобы объяснить устройство человеческого сознания. Начинать, впрочем, пишет он же, следует не с сознания, а с мозга, с того, что "известно ему без нашего ведома". С того, как он познает реальность, как воспринимает мир, как каталогизирует события, объекты и их место в этом мире. Модель мира каждого человека индивидуальна и неповторима, но после ее построения начинается самое интересное. Например, как получается, что один человек может передавать свои модели мира другим: как, например, психопат — основатель секты — заставляет 900 человек своей паствы одновременно покончить с собой. Как из вроде бы объясняемой активности нейронов создается то, что Фрит называет "свободной деятельностью"? И тут уже нет ответов, а есть только приближение к ответам.

"Дальше живите сами"

Джонатан Троппер

М.: АСТ; "Астрель", Corpus

Этот нью-йоркский писатель, преподающий английский язык и литературу в колледже и что-то поделывающий для ТВ, написал четыре хороших романа и пятый, который можно уже считать по-настоящему успешным. "Дальше живите сами" (This Is Where I Leave You), вышедший в 2009 году, добрался до бестселлеров, переведен на внушительное количество языков и находится в процессе превращения в фильм для Warner Brothers. Это рассказ о семи днях шивы — еврейском траурном обряде, когда скорбящим запрещено покидать дом, чтобы не отвлекаться от скорби,— которые проводит одна не самая благополучная, но самая, в общем, обыкновенная еврейская семья, исполняя последнюю волю умершего отца. Мать — знаменитый детский психоаналитик, привыкшая говорить правду в лицо, старший сын, мучающийся с семейным бизнесом, процветающая сестра, избалованный и нарциссичный младший сын. И еще один сын, он же рассказчик: жена только что изменила ему с боссом, и он не знает, по кому скорбеть — по своей любви или по папе.

Популярность романа вполне объяснима: во-первых, он про семью, а во-вторых, смешной. Не говоря уж о том, что Троппер весьма умело раскручивает историю потерпевшего жизненный крах героя, который возвращается в родной город, а там все достаточно плохо и без него. Его шутки почти непереводимы, и даже в хорошем русском переводе теряются в общей гладкости. Зато герои вроде бы забавные и ситуации узнаваемые. Не получается не вспомнить другую семейную историю — "Семейку Тенненбаумов". Правда, в фильме Уэса Андерсона отец только притворился умирающим, зато в итоге объединяет всю свою странную семейку. А в романе Троппера и нет такой цели никого объединить — это же не сказка, и остается только сочувствовать героям или безжалостно смеяться над ними.