Гала балет
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялся гала-концерт "Ave, Майя!", организованный Благотворительным фондом имени Мариса Лиепы и посвященный 85-летию Майи Плисецкой. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Десять дней назад день рождения Майи Плисецкой отмечал Париж на сцене Theatre des Champs-Elysees (см. "Ъ" от 8 декабря). Судя по всему, московский концерт, тоже срежиссированный Андрисом Лиепой, отличался от парижского немногим. В частности, в Москве иностранных артистов не было вовсе, а декоративную псевдофокинскую "Шехерезаду" в исполнении Илзе Лиепы и Николая Цискаридзе заменил "Послеполуденный отдых фавна" в постановке Вацлава Нижинского, отредактированной господином Лиепой и с теми же народными артистами в главных ролях. Их способность превращать любое произведение в нечто необязательное вроде настенного ковра в гостиной поистине удивительна. Благодаря совместным усилиям исполнителей из "Фавна", поставленного как древнегреческий барельеф на профильных позах, выветрился не только весь его радикализм, но и пряная эротика эпохи модерна, поражающая зрителей без малого 100 лет. Господина Цискаридзе хвостик на его костюме и различные части собственного тела интересовали куда больше, чем торчащая перед его глазами монументальная Нимфа. А госпожа Лиепа, явно не удовлетворенная подсобной ролью, добавила в произведение Нижинского два лишних дефиле — как раз во время фетишистских манипуляций Фавна с покрывалом Нимфы, отчего те (при живом-то объекте) утратили всякий смысл.
Конечно, можно и даже должно восхищаться мужеством и физической формой 47-летней Илзе Лиепы, родившей в этом году ребенка и опять танцующей с прежним энтузиазмом. Однако любовь к профессии не достаточное основание, чтобы на концерте в честь Майи Плисецкой молодая мать битых четверть часа, заимствовав бежаровское покачивание, обнимала табуретку и себя самое под "Болеро" Равеля. Эстрадного номера "Встреча", в котором госпожа Лиепа с равной убедительностью изображает мужчину и женщину, было бы вполне достаточно для выявления многогранности ее дарования.
За современность в концерте отвечали еще два причудливых номера, равно далеких от здравого смысла. В одном из них Владимир Шкляров пытался танцевать, не выпуская из рук предмет, похожий на лист жести, который (как выяснилось после того, как артист хорошенько потоптал его, а затем обтянул им свою физиономию) оказался куском серебристой ткани. Странный аксессуар танцовщик отложил в сторону ближе к финалу, чтобы сделать круг jete en tournant и "умереть" у задника под нарисовавшимся цветком. Номер назывался "Реквием Нарциссу". В "Цветах осени" покойного Евгения Панфилова самым примечательным было переплетение тел партнеров в начальной и последней позах номера: мужчина задирал ногу на 180 градусов, прижимая тело к опорной ноге, а женщина располагалась на этой вертикали затейливым образом, в финале — вниз головой. В остальное время они старались распутать свои завязанные узлом тела, но, распутавшись и разойдясь в разные концы сцены, не сделали ничего такого, ради чего стоило бы освобождаться.
Все остальное было классикой — той самой, которую Майе Плисецкой, по ее собственному признанию, надоело танцевать еще в середине 1960-х. Свежее всего выглядело па-де-де из "Талисмана", числящееся за Мариусом Петипа. Да и прима Большого Мария Александрова исполнила его превосходно: живо, изящно, бесшумно пролетая в больших прыжках и вкусно подчеркивая контраст между нежными плетениями рук и бисерной работой ног. Ее кавалер Михаил Лобухин летал энергично, поддерживал партнершу умело и, хотя сбоил на выходах из вращений, каждый раз умудрялся заретушировать брак стабильной финальной позой. А вот премьер Мариинской труппы Владимир Шкляров в качестве партнера оскандалился. Воздев Викторию Терешкину (балерина стройная, хоть и не маленького роста) на верхний арабеск в финале адажио из "Дон Кихота", сгрузить ее на нижнюю "рыбку" не сумел — стал угрожающе валиться вперед, но не потерявшая самоконтроль Виктория, опершись руками на пол, спасла обоих от окончательного падения.
К счастью, этого казуса не видела Майя Плисецкая, отправившаяся за кулисы, чтобы выйти на сцену и порадовать зал своими фирменными поклонами, которые у нее никогда не бывают одинаковыми. На сей раз, услышав запущенную музыку "Болеро" и вспомнив свой триумф в одноименном балете Бежара, балерина сымпровизировала один из его фрагментов — тот самый, в котором героиня делает руками пассы, поочередно простирая их к публике. Московский зал забился, застонал: нечеловеческая энергия, извергающаяся из каждого движения Плисецкой, непобедимая свобода рук, красота мощного жеста и полыхнувшее из глаз сияние экстаза ввергли публику в восторженный транс. Титулованные артисты, пытавшиеся танцевать на этом вечере репертуар великой балерины, стояли у задника шеренгой робких новобранцев.
Спору нет: на юбилейные концерты в честь Плисецкой стоит прорываться любыми способами ради этих финальных минут, искупающих любые несуразности программы. Но в памяти всплывает кремлевский концерт пятилетней давности, отважно-изобретательный и жизнелюбивый, как сама юбилярша. В эксклюзивно-шуточном "Дон Кихоте", придуманном главными российскими затейниками Алексеем Ратманским и Дмитрием Черняковым, смешались хип-хоперы и "классики", шаолиньские монахи и солдаты из ансамбля Александрова, танцоры фламенко и театральные билетерши. И во всем этом увлекательном "безобразии" Майя Плисецкая, всю жизнь боровшаяся против косности, участвовала самым непосредственным образом. Тогда это казалось вполне нормальным, но сегодня, с пятилетней дистанции, задорный гала-2005 выглядит неправдоподобно прогрессивным. А неизбежной, хоть и печальной, нормой смотрится как раз нынешний рутинный концерт. Так юбилеи Майи Плисецкой, останавливая быстротекущее время, дают прочувствовать поступь неумолимо надвигающегося консерватизма.