Чайник мечты

Выставка Екатерины Григорьевой "Мастерская 116" в галерее "Ковчег"

Выставка современное искусство

Умершую летом этого года художницу поколения шестидесятников давние поклонники из галереи "Ковчег" чествуют мини-ретроспективой работ с 1970-х годов и по наши дни. Место Екатерины Григорьевой в истории попытался найти ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Екатерина Григорьева родилась в интеллигентной московской семье. Ее отец, историк Евгений Шиллинг, был одним из основателей Музея народов СССР (ныне Российского этнографического музея). Традиционную для шестидесятников инициацию искусством Григорьева прошла в 11 лет, когда родители привели ее в мастерскую Роберта Фалька. Воспоминания о визите она сравнивала потом со "сверкающим лезвием ножа". Григорьева вообще, судя по ее записным книжкам, была женщиной восторженной и мыслила в терминах евангельских, не стесняясь называть Андрея Рублева "ангелом" и часто используя слово "откровение". Но кроме распространенной модели сознания, общей для многих ее современников, Григорьева обладала и настоящим талантом к живописи. То есть инстинктом, позволяющим безошибочно определить, как и где располагаются краски, вне зависимости от того, что изображено.

Круг сюжетов Григорьевой обычен для мастеров так называемого тихого искусства 1930-х годов вроде Антонины Софроновой или Татьяны Мавриной. Это "жанры" из жизни окраин, деревень, главными героями становятся мещанки с отставленными к месту и не к месту мизинцами, интерьером — интеллигентная квартира с дешевым фарфором и старыми фотографиями. Григорьева растворяет хорошо знакомые формы в постоянном течении разнообразных оттенков, мастерски смешивая теплые, холодные и телесные тона. Пониманием цвета ей обязаны — и легко признаются в этом — один из лидеров семидесятнической метафизики Наталья Нестерова и повсеместно уважаемый живописец Ирина Затуловская. А монотонность формы и интерес к простым людям сближает ее с поздним Михаилом Рогинским, певцом асфальтовой скуки и бесконечных хрущевок.

В отличие от Рогинского Григорьева очень тонко среагировала на изменения в колорите и поведении своих персонажей, происшедшие с Россией после перестройки. Чем дальше в 90-е, тем более резкие цвета вводит она в работы. Ее, может быть, главная картина "Передача чайника" представляет собой сценку с налетом доброго абсурда: одна баба в ситце протягивает другой кислотно-зеленый чайник китайского производства. Григорьева идеально ловит дешевизну и яркость нового, капиталистического мира. Любимые ею бабы чем дальше, тем больше фривольны. Они запрокидывают головы с яростью вакханок, а портреты курящих девушек двухлетней давности напоминают по раскованности героинь сериала "Школа".

Кураторы "Ковчега" видят причину малой известности Григорьевой в ее скромном характере и отсутствии "пихательно-локтевого инстинкта". Ситуация, однако, несколько сложнее. Для того чтобы отдать ей и ее предшественникам по "тихому искусству" 1930-х должное, надо переворачивать иерархии и играть в альтернативную историю, любимое развлечение первокурсников истфака. Допустим, что с постов главных русских художников внезапно смещают Илью Репина (по версии консерваторов и большей части интеллигенции) и Казимира Малевича (по версии ценителей авангарда). И ставят на пьедестал, допустим, Филиппа Малявина, любимчика парижан начала прошлого века, картины которого близорукому человеку на расстоянии двух метров покажутся предшественниками абстрактного экспрессионизма. Линия политизированной гражданственности (Репин) и конструирования нового человека в новой картине мира (Малевич) уступает место динамичной экзотике стиля а-ля рюс и модерна. В такой системе координат экспрессионист Александр Древин становится важнее своего тезки Родченко, пионер "сурового стиля" Павел Никонов возвышается над концептуалистом Ильей Кабаковым и так далее и тому подобное. С Малявиным и Никоновым Григорьеву роднит некая манерность, игра в переодевания, похожая на сентиментальные игры в пастухов и пастушек эпохи рококо. Для нее мир был цветом, и самыми завораживающими пятнами зрение художника снабжали не пастушки, но обыватели. В истории они фигурируют редко, но искусство Григорьевой отличный повод, чтобы слегка ее подкорректировать.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...