Мы писали письма Деду Морозу. Еще пару лет назад решив, что исключительных просьб в этих письмах не будет, мы отправляем ему поздравительные поделки, на оборотной стороне которых я пишу под диктовку детей.
На открытках в этом году у нас получились две елки, застывшие на черном бархате, усыпанном белыми, пушистыми, снежными шариками из ваты. Под большой елкой оказались три подарка — мой, Федин и Варин, под маленькой — еще два, для Деда Мороза и Снегурочки. Зайцу, запрыгнувшему из пакета с цветной бумагой прямо между елками, досталась, конечно, морковь. В верхнем углу показался месяц, а под ним — звезды из жемчужных бусин. На обратной стороне — поздравления и пожелания. Феде — самолет, Варе — белое атласное платье.
— И что мы теперь? Положим все это в конверт и отдадим почтальону?
— Ну, попробуем.
— А вдруг он их потеряет?
— Вряд ли.
— Ну, а может быть, Деда Мороза не будет дома, когда почтальон принесет ему наш конверт?
— Но ведь там будет Снегурочка, она передаст ему,— к этому моменту я уже подозревала, к чему приведет этот разговор.
Варя скомкала еще один снежный шарик и бросила почему-то в меня. Я сделала свой. Мы играли в снежки посреди кухни, и они не таяли, хотя из-за печенья в духовке щеки у детей давно были ярко-розовыми, как ленточки на столе, аккуратно нарезанные, чтобы повесить печенье на елку.
— Ну так что, мам? — Варя вернулась к разговору.
— Ты о чем, дорогая?
— Давай оставим эти открытки себе и повесим в детской, возле моей кровати,— после снежков у Вари не осталось сил на то, чтобы хитро прищуриться.
Я вот теперь думаю, как мне стоило ей ответить? Если бы этот наш разговор случился год назад, то ответ был бы безапелляционным. Я не знаю, как ответила бы полгода назад. Скорее молчанием. Но сейчас — так:
— А давай.
Варя с удивлением на меня посмотрела. Я не стала показывать ей, что удивлена своему ответу не меньше.
— Федя! Ты слышал, что сказала наша мама? Мы можем оставить эти открытки себе и не отправлять их Деду Морозу.
— Почему? — он готов был расплакаться.— Во-первых, я жду в подарок самолет. Во-вторых, новогоднюю ночь. В-третьих, Деда Мороза — в гости. В-седьмых,— он не заметил, как сбился со счета,— мы уже испекли печенье, чтобы подарить Снегурочке. В-тринадцатых, Варя, когда заяц под елками съест свою морковь, новогодняя ночь на открытке закончится, наступит утро и эта открытка перестанет быть волшебной.
— Давайте сделаем так, как вы хотите, мои хорошие.
Теперь с удивлением на меня посмотрел Федя.
— Варина открытка останется возле ее кровати. А моя — отправится в Лапландию, да?
Я не знаю, что произошло в тот день, но что-то теперь по-другому. Прежде чем написать это здесь, я присмотрелась и прислушалась. И вот что: мне вдруг стало исключительно просто договориться с ними обо всем. И — проще договориться с собой. И вообще, ко всему отнестись — проще.
Мы вытащили из духовки печенье, но я отдала им глазурь и сварила себе кофе. Год назад все было совершенно не так. Я раскрашивала глазурью печенье сама, потому что крошечные пуговицы на песочном имбирном снеговике требовали — я заблуждалась — кропотливой работы.
Взглянув спустя время на то, что делают мои дети, я обнаружила, что все оставшееся печенье стало белым. Но я лишь отдала им шоколадное конфетти, чтобы рассыпать сверху. Они доделали печенье так, как им хотелось. Ленточки привязывать было уже не к чему — за щеками звонко хрустело.
— Давай приготовим еще теста?
— Замешивайте.
Я отдала им все ингредиенты.
— Так: вот мука, мед, корица, имбирь, кориандр...
Они прислушались к запахам.
— Ты забыла про масло, мама.
— Возьми, дорогая, его сама.
Еще кофе. Конец года? Устала? Накопилось?
— Мама, а как же елка? Мы будем ее наряжать?
— А вам — хочется? Тогда собирайтесь.
Мы нашли ее в ближайшем супермаркете. Они долго выбирали, им понравилась самая маленькая. Дети поставили ее там, где им захотелось. Еще недавно я бы смогла убедить их в чем-то другом.
— Тебе нравится, мам?
Мне в тот день не могло не понравиться.
Они отказались от вечернего молока, а я — не стала настаивать.
Мне казалось, они уснули. Мой бокал опустел, когда Варя оказалась вдруг совсем рядом. В новогоднем почему-то платье.
— Ты знаешь, мам, я не могу уснуть.
--Тогда смотри со мной кино.
— Но это же не мультик, мама!
— Конечно, милая, но мне не хочется смотреть мультики.
Мы посмотрели тот фильм почти до конца. Варе по-прежнему не засыпалось. Она внимательно прислушивалась к тому, что происходило на экране. И вдруг:
— Мам, а что такое — судьба?
Год назад я, наверное, тут много чего ей бы рассказала. Красивого и правильного. Бескомпромиссного. Не такого простого:
— Это все, что с тобой происходит.
— Значит, мама, это судьба.
— Что ты имеешь в виду?
— Пойдем, покажу,— она заметно волновалась.
Мы пришли в детскую. Два часа назад там стояла их чудесная елка.
— Это такая судьба: мы с Федей съели все украшения, и еще я нарисовала на стене Деда Мороза и вырезала из книжек много красивых открыток. Если ты меня поругаешь, это тоже будет судьба?
Она очень точно уловила весь смысл. И мне захотелось поцеловать ее.
— Значит, не судьба?
Вот совершенно, кстати, не значит.