В пятизвездной гостинице Radisson Royal, более известной как сталинская высотка "Украина", открылся интересный магазин с вывеской Marchak ("Маршак"). Это небольшая старенькая ювелирная компания, способная привлечь внимание даже тех, кто ничего не знает о драгоценностях, одним своим поэтическим именем. На самом деле этот кукольный дебют российской (малоросской) по происхождению марки, но прибывшей к нам из Франции, на сочной и избыточной московской сцене — настоящий подвиг.
Маршаки были киевскими ювелирами: первый семейный магазин мастер Иосиф Маршак, уроженец еврейского местечка Игнатовка, открыл в 1878 году на Крещатике. Принцип работы, стиль и ассортимент магазина Маршаков (Иосиф Маршак, перед тем как завести бизнес, женился на дочке крупного киевского коммерсанта) был такой же, как и у коллег в Париже и Петербурге, у Cartier и Фаберже. Драгоценности и часы, предметы интерьера и письменного стола, то есть крупицы роскоши различных форм, цен и размеров. Что-то делали только сами Маршаки, что-то покупали у других поставщиков.
Первые Маршаки гордились тем, что их называли "киевским Картье". С той или иной долей убежденности можно было бы поспорить здесь об обоснованности этого сравнения, однако я лично не вижу в этом споре никакого смысла. Ведь речь в данном случае идет о ситуации действительно уникальной: о возвращении дореволюционного ювелирного бизнеса, сумевшего сохранить себя в эмиграции, на историческую родину. Пусть не в Киев. Пусть к нам, в Москву.
Что касается сравнения с великими и ужасными отцами, сыновьями и братьями Картье, то тут необходимо сказать, что большинство ювелирных домов второй половины XIX века работали по одному принципу. Свои инновационные наработки плюс закупки у других мастеров для продажи в своих магазинах: например, тот же Луи Картье покупал у нашего Карла Густавовича Фаберже фирменные миниатюрные статуэтки из полудрагоценных и поделочных камней, а также эмали. Собственно, мир драгоценного люкса тогда был надежно закольцован: перекупки, закупки для продаж на других рынках были самым обычным делом.
Общим был и стиль: изготовляли много помпезных вещей, способных удовлетворить вкусы новых буржуа, много историзма, в котором нуждалась буржуазия, не имевшая родословных, много "любопытного, потешного", то есть интересных, занятных, инновационных безделушек (магические часы Cartier, статуэтки-цветы из горного хрусталя у Фаберже). Всем этим запросам, веяниям и чаяниям отвечал и бизнес киевских мастеров Маршаков.
Впрочем, у их вещей были артистические особенности. Киевские драгоценные украшения отличал скифский налет, немного варварский привкус. Они были менее подробными, чем петербургские или парижские, более в хорошем смысле примитивными, южными, азиатскими, "густыми" по формам и краскам.
После революции семейство перебирается в Париж, где вновь заводит фамильную шарманку: сын Иосифа Маршака, Александр, открывает магазин на Rue de la Paix, 4, главной парижской улице драгоценных изделий, где сидят "сами Картье". Новому поколению киевских ювелиров удается принять значительное участие в формировании стиля ар-деко — в его драгоценном сегменте. Успех Маршаков в 1920-х годах был связан, конечно, и с большой модой на все "старое" русское: на русские костюмы, на манекенщиц, бывших графинь и княгинь.
Мода на "русское" закончилась в середине 1930-х, но Маршаки стойко держались — во многом благодаря новым парижским связям и клиентуре. После войны в доме Marchak начинают работать французы, в частности Жак Вержер, ювелир, рисовальщик, коллекционер, путешественник, денди, яркая фигура старой парижской богемы. Его энтузиазм позволяет Marchak оставаться на плаву даже в тот момент, когда старые дома — вроде Cartier, Van Cleef & Arpels, Boucheron — становятся частями крупных финансовых групп. Однако время брало свое: в 1988 году магазин на "золотой парижской" миле — Rue de la Paix — все-таки пришлось закрыть. Сегодня парижский адрес — это улица Ришелье, 41 (был открыт в 2005-м).
Возвращение дома Marchak в Россию можно считать случаем уникальным и единственным в своем роде. Во-первых, потому, что старая марка, переживая переезд, эмиграцию, сумела сохраниться, причем в дееспособной творческой форме. Во-вторых, потому, что она сумела вернуться на родину. Этот факт должен вызвать слезы умиления и наши аплодисменты.