Я — женщина Саддама

Так называется книга, написанная многолетней подругой диктатора Парисулой Лампсос и журналисткой Леной Катариной Сванберг. "Огонек" публикует отрывки, рассказывающие о самых драматичных эпизодах жизни героини*

* Полностью книга "Я - женщина Саддама" (перевод со шведского Екатерины Хохловой) выходит в издательстве "РИПОЛ классик".

Впервые я встретила Саддама Хусейна в 16 лет. Я не была готова к этой встрече: никто за всю мою жизнь не смог бы сказать мне, какой поворот она примет после того вечера. Какое счастливое время это было.

Я никогда не была красавицей. Но я была миловидной — с большими карими глазами, округлыми формами, гладкой кожей и золотистыми волосами до талии. Один родственник как-то попытался объяснить это моим детям:

— Когда ваша мама шла по улице, все в Багдаде бросали дела и шли на нее полюбоваться!

И это чистая правда. Я не шла, я танцевала. Я вся светилась от счастья. Я жила как принцесса из сказки в моем безопасном мире. У нас был прекрасный дом с чудесным садом в лучшем квартале Багдада. У нас был повар и другая прислуга. Шофер возил нас в школу и в частный клуб, в котором у нашей семьи было элитное членство, на дорогой машине. Автомобили у нас были только марок de Soto и Mercedes. Отец вращался в высших кругах, где пользовался почетом и уважением. Среди наших соседей были лучшие иракские семьи, большинство — такие же христиане, как и мы. Я ничего не знала о политике, называла себя europe (европейкой), потому что моя семья придерживалась греческой православной веры. Контраст между мной и Саддамом Хусейном не мог быть разительнее.

Когда мы встретились, ему было около 30. Но разница в возрасте не играла такой роли, как различие в нашем происхождении. Саддам родился в бедной семье в деревне под Тикритом, к северу от Багдада. Его отец то ли умер, то ли пропал без вести еще до рождения Саддама. Мать снова вышла замуж, и большую часть детства Саддам провел в доме дяди в Багдаде. Саддам знал жизнь и стремился постоянно взять реванш за обиды прошлого.

Знакомство

Огромный сад моего отца, как и все другие в нашем квартале, был окружен высокой стеной. Чтобы попасть к соседям, приходилось обходить почти весь квартал. Но мама разрешала мне иногда навещать наших соседей — армянских христиан. Соседа звали Харут Аль-Хайят. Он шил элитную одежду под маркой, носившей его имя.

Сегодня я допускаю мысль, что идея пригласить меня в тот вечер принадлежала Харуту. Он был прекрасно осведомлен о страсти Саддама к юным девушкам, может, в его задачу входило и поставлять ему самых юных и красивых. У Харута были все причины угождать человеку, который скоро будет заправлять всем в Ираке. И новым подарком для будущего диктатора в тот вечер стала я.

...Харут взял меня за руку, приглашая на танец, юбка раскрылась, как цветок, и я рассмеялась. В этот момент в салон вошли гости. Трое мужчин. Один сразу бросился мне в глаза. Одет он был очень элегантно — синий шелковый костюм и белоснежная рубашка. Саддам Хусейн. Но первое, на что я обратила внимание, были его глаза. Они блестели, как металл. Я сказала ему:

— У вас глаза как у зверя. Такой холодный взгляд.

Моя откровенность его развеселила, наверно, потому что он привык к тому, что все вокруг его боятся. Он тогда взял меня за руку и закружил по комнате. Розовая юбка взлетела, но он не отпускал меня, продолжая кружить, пока не прижал к своей груди так, что моя спина выгнулась.

— Отпустите меня! Отпустите!

— У тебя красивые глаза,— сказал Саддам, он знаком велел мне сесть рядом с ним.

В арабском мире существуют символические действия, на которые нужно обращать внимание, чтобы понимать, что на самом деле происходит. Мы ели карпа, выловленного в Тигре и приготовленного с таким искусством и с использованием таких приправ, как умеют только одни иракцы. У карпа за головой есть кусочек мяса, который традиционно считается вкуснее и нежнее других. Предложить кому-то именно этот кусочек означает большую честь. Саддам Хусейн отрезал этот кусочек, повернулся ко мне и сказал:

— Открой рот!

Так он дал всем понять, что я принадлежу ему. Навсегда.

Теперь-то я в курсе, как он, как потом и его сыновья, имел постоянный доступ к молодым и красивым девушкам. Единственное отличие меня от них было в том, что наши отношения не закончились, а продолжались на протяжении десятилетий. О браке не могло быть и речи. Саддам Хусейн был первым человеком в Ираке и не пожелал бы жениться на немусульманке, это во-первых. Моя семья никогда бы его не приняла — это во-вторых. И, в-третьих, он уже был женат. Я же никогда не хотела выйти за Саддама. Ни за что в жизни. Мне было даже жаль его жену Саджиду.

А чего хотел сам Саддам?

— Ты всегда будешь моей,— говорил он.— Я тебя прежде убью, чем расстанусь с тобой

Любовь

Вот так я и влюбилась в Саддама. Он приручал меня, как приручают молодых лошадей. Использовал метод кнута и пряника. Приближал и прогонял, бил и ласкал, отпускал и удерживал. Так он постепенно приучил меня к своему присутствию в моей жизни. Под конец один его взгляд приводил меня в состояние экстаза. Ничто больше меня не интересовало, кроме любви к Саддаму.

Саддам не мешал мне жить моей жизнью. Он говорил:

— Я всегда с тобой, где бы ты ни была. Ты должна знать. Я все вижу и все знаю.

Мне этого было достаточно. Будучи влюбленным подростком, я воспринимала его слова как признание в любви. Я до сих пор рада тому, что потеряла девственность при таких романтических обстоятельствах. И меня до сих пор поражает то, что такие приятные ощущения я испытала с мужчиной, печально известным своей жестокостью.

Годами позже я часто смотрела на Саддама, когда он спал. Усталое лицо. Оружие рядом с изголовьем. Даже во сне он не мог расслабиться: страхи и подозрения не давали ему спать спокойно.

"Неужели это тот же самый мужчина? — думала я, глядя на него.— Как это возможно?"

Мне было нелегко продолжать жить обычной жизнью после всего того, что случилось. Было очень тяжело хранить в тайне мою первую в жизни влюбленность, не говоря уже о том факте, что я украдкой встречалась с Саддамом и занималась с ним сексом.

Сама не понимаю, как мне это удалось.

Наверно, у меня просто не было другого выхода. Моя семья никогда бы мне этого не простила. Они считали Саддама Хусейна необразованным и безродным и не разделяли ни его политические взгляды, ни методы. Гнев отца означал бы мой конец.

Но в 16 лет мне хотелось приключений. Меня тянуло к запретному плоду. Все в Саддаме волновало меня — его мужественность, его сила, опасность, исходящая от него. Во мне же его интересовали мое хорошее происхождение, воспитание, чувство достоинства. Саддам всегда мечтал иметь то, чего у него не было.

После замужества. Преследование

По телевизору все чаще показывали выступления Саддама, который сообщал гражданам о новых переменах в государстве. В тот день он зачитал список, состоящий из имен состоятельных иракцев, чья земля конфисковывалась в пользу государства. Список показали на экране, и первым номером в нем значилось имя моего мужа — Сироп Искандариан.

Я окаменела. Почему мой муж? Почему первым номером? Другие же были богаче его и у них было больше земель?

По окончании речи Саддама Хусейна в доме начался ад. Телефон звонил не переставая. Назначались встречи. Обсуждалось, что делать. Протесты сменялись предложениями. В глубине души я понимала, что происходит. Сколько раз я спрашивала себя: сколько мне позволено быть счастливой? Потому что не могла забыть выражения глаз Саддама, когда он говорил:

— Где бы ты ни была, я буду следить за тобой. Не надейся, что я забуду, что ты принадлежишь мне.

После конфискации семья Сиропа уже не была одной из самых богатых и могущественных в стране. Моему мужу было трудно принять эту жестокую реальность, и он находил утешение в азартных играх и алкоголе. Объектом новой атаки Саддама стал мой дом. В один прекрасный день мне просто объявили, что наш дом нам больше не принадлежит.

Если у меня раньше и были какие-то сомнения по поводу намерений Саддама, то теперь они испарились. Саддам Хусейн не сдастся, пока не уничтожит все, что мне дорого. Сначала наше состояние, теперь дом. Потом случился третий удар. Обычно мы пили чай в пять часов вечера и одновременно принимали гостей. Поэтому никто не удивился, когда в пять часов в дверь постучали. В дом вошли двое мужчин из окружения Саддама, который в то время занимал пост вице-президента. Но они также были друзьями моего мужа с давних пор. Они воспользовались традицией пятичасового чаепития, чтоб посетить наш дом без подозрений и предупредить моего мужа:

— Уезжай из страны! Немедленно! Вечером за тобой придут люди Саддама.

Мужу хотелось позвонить отцу и попросить заботиться обо мне, но друзья Сиропа его отговорили. Он сказал:

— У тебя должны быть синяки, Пари. И ты сама должна позвонить отцу. Когда он придет, скажешь, что твой муж тебя бил и что он должен тебя забрать.

— Бей меня! Бей меня сильно!

Я помню его испуганный взгляд, когда он ударил меня, и я рухнула на пол.

— Ударь меня еще раз! Тебе надо спешить.

Люди гораздо сильнее, чем им кажется. В тот момент я думала только о том, что жизнь моего мужа в опасности. Я даже не чувствовала особой боли. Когда отец пришел в дом, у меня болело все тело. Я не могла подняться и рыдала не переставая. Но самую большую боль мне причиняло то обстоятельство, что моя жизнь уже никогда не будет прежней.

Ночью пришли люди Саддама. Они не стучались в дверь, а выбили ее. Так они всегда поступали. Но они не нашли того, что искали. Позднее пришли другие люди и прибили таблички, извещавшие, что весь дом и его содержимое теперь принадлежат Иракскому государству. За исключением моей спальни и детской, потому что по арабской традиции в женские помещения посторонним вход воспрещен. Комнаты и то, что в них находятся, принадлежат только женщине.

Сегодня я знаю, что Сироп уехал в Ливан через Сирию на машине. В Бейруте ему помогли армяне. Ему были рады, потому что армяне, как и представители других наций, охотно помогают своим. Я много думала об этом осознании себя как представителя определенной группы, нации. Дети постоянно говорят мне, что я все больше становлюсь похожа на шведку. Не знаю, правда ли это, потому что не знаю, что такое быть шведкой. Разве я не Парисула? Гречанка, уроженка Ливана, бывшая гражданка Ирака и вот теперь — Швеции. Разве недостаточно просто быть собой?

Продолжение романа

Шесть месяцев я жила в постоянном страхе. Жарким и влажным августовским вечером перед домом моих родителей остановился автомобиль. Белый Oldsmobile. Автомобили этой марки были только в автопарке Саддама: никто больше не мог их себе позволить. Телохранитель постучался в дверь и сообщил мне:

— У меня приказ доставить вас во дворец.

...В ту ночь я осталась рядом с Саддамом. Это была первая из многих ночей вместе после разлуки.

Стоило мне снова увидеть Саддама, как прежние чувства вспыхнули во мне с новой силой. В глубине души я знала, что с момента нашей первой встречи мы с ним навсегда связаны. Я презирала себя за то, что позволила ему меня соблазнить, презирала за то, что стала его любовницей. Когда в Ираке разведенная женщина заводит любовника, она навлекает позор не только на себя, но и на всю свою семью. А то, что я возобновила отношения с мужчиной, который причинил столько боли моему мужу, было вообще немыслимо.

Но что мне было делать? У меня действительно был любовник и звали его Саддам. Волнение, презрение, ненависть, раскаяние, одиночество, страсть, желание... Сексуальное влечение легко может перейти в ураганную страсть, особенно если тебя влечет к чему-то запретному и постыдному. Я знала это, но это знание мне не помогало. Ощущение было такое, словно, проведя три года в морозилке, я попала в раскаленную печь. Меня бросало из крайности в крайность, и единственным якорем стабильности в бушующем море было осознание того, что я не могу жить без этого мужчины. Хороший он или плохой, добрый или злой — для меня это не играло никакой роли.

— Зачем я тебе? Почему ты не оставишь меня в покое?

Такие вопросы можно было задавать, только когда Саддам был в хорошем настроении. В ответ я всегда слышала:

— Ты цветок, который я сорвал и который принадлежит только мне.

Или:

— Потому что я не могу жить без тебя, шакра (в переводе "блондинка".— "О"). Ты всегда будешь со мной.

Мне всегда приходилось быть настороже. Угадывать настроение Саддама, чтобы не навлечь его гнев. Помню, как я однажды завела разговор о других женщинах в его жизни, в существовании которых у меня не было никаких сомнений. Саддам сидел в кресле, я болтала и болтала, и внезапно — бах — он выхватил револьвер и выстрелил в потолок. Я так испугалась, что думала, что умру. Снова бах! И снова. Третий выстрел.

— Закрой рот, шакра!

Я — шпионка

Нет, никто мне этого официально не запрещал. Но я знала, что Саддаму известно все. Почти везде были установлены системы прослушивания. Douches — души называли мы их. Через них наши слова как дождь вливались в чуткие уши сотрудников спецслужб. Когда у нас были гости, мы иногда общались при помощи жестов и мин. Точно так же я разговаривала с детьми на важные темы. Это быстро вошло у нас в привычку и при всей своей ненормальности стало чем-то самим собой разумеющимся. Но для нас прослушка была такой же частью повседневной жизни, как и все остальные ужасы саддамовского режима.

Саддам Хусейн знал, что его сыновья никогда не пойдут против отца. Они же, в свою очередь, знали, что если они это сделают, Саддам их убьет. Зная иракские нравы, можно не удивляться тому, что в свое время Саддам Хусейн сделал меня ассистенткой своего сына Удея, взявшего на себя управление Олимпийским комитетом Ирака. В течение 10 лет я оставалась на этой должности, и невозможно было представить более стабильной работы, так как мне ее дал Саддам, взяв меня под свою защиту.

Я никогда не знала, когда состоится наша следующая встреча. Саддаму нравилось быть непредсказуемым. Нежность и подарки в один день и жесткий примитивный секс — в другой.

Саддам был сильным человеком. Даже наедине со мной. Но и у него случались приступы слабости, которые я никогда не забуду. Бывали вечера, когда Саддам сидел на полу передо мной, положив голову мне на колени. Совсем как ребенок.

Я никогда не узнаю, почему Саддам так сильно ко мне привязался. Может, он просто привык к моему присутствию. Я занимала особое место в его жизни, но я не могла это обсудить ни с ним, ни с кем-либо другим. В его окружении я стояла особняком. Я не была родственницей Саддама, не была мусульманской, не имела никакого отношения к партии "Баас" и меня некому было защитить. Тогда у меня и появилась привычка разговаривать с луной. По вечерам, когда дети уже спали, а в Багдаде творились черные дела, я сидела в моем райском саду, окруженном высокой стеной, и рассказывала луне о своей жизни. Она бывала злой, грустной и даже довольной, но никогда ей не надоедало слушать мои истории.

Однажды вечером мы с Саддамом после ужина сидели на веранде с видом на Тигр с бокалом в руке, когда Саддам вдруг сказал, что хочет, чтобы я докладывала ему, чем занимается его старший сын Удей. Я отказалась. Шпионить за сыном по приказу отца — я на такое не способна.

Саддам слегка видоизменил свой план, и теперь я должна была отчитываться не перед диктатором, а перед его спецслужбой мухабарат. На практике особой разницы не было в том, относила ли я доносы напрямую Саддаму или он получал их из вторых рук, но психологически мне так было комфортнее. У меня даже было два кодовых имени — Лейла и умм Амин, что означает "мама Амина".

Разумеется, за мной тоже следили, и они, в свою очередь, также писали отчеты, чтобы Саддам мог удостовериться в правдивости предоставленной мной информации.

Наш сын

Я не планировала беременность, но, когда узнала об этом, не удивилась: у меня были проблемы с щитовидной железой и врач запретил мне употреблять гормональные таблетки.

О том, чтобы прервать беременность без ведома Саддама, и речи быть не могло, да я и не хотела убивать своего ребенка. После долгих колебаний я выбрала подходящий момент и рассказала Саддаму всю правду. Саддам весь переменился в лице:

— Если решишь избавиться от ребенка, Пари, можешь считать себя покойницей!

Саддам решил, что не пристало беременной женщине жить одной без мужа, и меня тут же выдали замуж за человека, которого выбрал сам Саддам. Мой муж оказался равнодушным типом: на меня ему было совершенно плевать. В этом мире он боготворил только одного человека — Саддама Хусейна. Изображать моего мужа было просто его работой, а в его рабочие обязанности входило также следить за мной и докладывать обо всем Саддаму. Вкусная еда, красивая одежда и вечеринки были приятным бонусом его новой работы.

Саддам позволил мне и моим дочерям (от первого брака.— "О") на время поехать в Грецию. По официальной версии, я отправилась туда в отпуск вместе с мужем, но со временем его вызвали обратно в Ирак, а я осталась в Афинах рожать ребенка.

Для меня было огромной радостью оказаться в Греции. Мне было 26 лет, я ждала третьего ребенка и надеялась, что моя жизнь станет, наконец, нормальной. После рождения сына Константиноса я получила работу в Middle East Airlines ("Ближневосточные авиалинии"). Я работала, помогала девочкам с уроками и заботилась о своем новом ребенке. Дни превращались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. В глубине души я надеялась, что Саддам забыл о моем существовании.

...Когда за мной заехала посольская машина, я была одета и готова к бою. Со мной был мой младший сын, которого мне не на кого было оставить.

Посол молча протянул мне конверт. Я вскрыла его и прочитала следующие строки:

"Парисула Лампсос и ее трое детей должны вернуться в Багдад в течение трех дней, начиная с нижестоящей даты".

Я испытала шок. Колени у меня подкосились.

В Багдаде мне вручили новый иракский паспорт, я не могла скрыть своего удивления. С какой это стати я теперь гражданка Ирака? Где мой греческий паспорт?

Я молча разглядывала фото в паспорте.

Кто я? Кем я стала? Неужели это я?

Беда

Старший сын Саддама Удей изнасиловал мою дочь. Когда Лиза рассказала мне об этом, я упала перед ней на колени и обняла ее как ребенка, которым она тогда и была.

— Что мне сделать? Скажи, что мне сделать? Убить его? Ты хочешь, чтобы я убила его? Лиза, скажи мне!

Лиза молчала. Несколько недель она просидела на стуле, не произнося ни слова. Она отказывалась ходить в школу. Я все время обнимала и целовала ее, желая стереть следы жестоких рук Удея с ее тела.

— Ты еще полюбишь! Ты выйдешь замуж за любимого человека! Все будет хорошо! Ты все забудешь! — говорила я, покрывая ее поцелуями.

Лизе было 16 лет, и я чувствовала, что история повторяется. О том, что случилось, я рассказала Саддаму только спустя полгода. Не прошло и нескольких часов, как Удей был за решеткой. Без суда и следствия. Разумеется, очень скоро его выпустили. Я знала, что Удей мне этого не простит. И, несмотря на это, ему удалось напасть неожиданно.

Я вернулась домой из магазина и вошла в дом. Войдя в гостиную, я увидела телохранителей Удея. Они согнали моих детей и слуг в угол. Я хорошо помню страх в их глазах. Руки с покупками невольно опустились. Заметив меня, охранники приказали пленникам не двигаться.

Крупные сильные мужчины вывели меня в салон и закрыли дверь, сказав, чтобы я не принимала их действия на свой счет. Затем они достали свои электрические дубинки и начали меня избивать. Я думала, что умру. На теле живого места не осталось. Я лежала на полу, а они продолжали меня избивать.

Я знаю только, что кто-то позвонил моей подруге, а она вызывала врача. У меня все тело было в синяках, и прошло несколько месяцев, прежде чем я пришла в себя.

Я Саддаму ничего не сказала о побоях. Наверняка знал, что явилось их причиной.

Последнее предупреждение

Он словно жил в своем мрачном кровавом мире, погружаясь все глубже в бездну безумия. У Саддама было много врагов. Он не прощал обид, мстя за каждый, даже самый невинный промах. Ему повсюду мерещилось предательство. Люди погибали при невыясненных обстоятельствах почти каждый день. Смерть стала частью повседневной жизни. Однажды Саддам поднял на меня усталый взгляд и произнес:

— Пора нам с этим заканчивать, шакра.

— Как? — спросила я, стараясь не выдавать страха.

— Не знаю. Мне нужно подумать. Но одно я знаю точно: ни один другой мужчина к тебе не прикоснется.

Это было первым тревожным звоночком. Когда-то Саддам дал мне четко понять, что я являюсь его собственностью. Теперь он так же явно сообщил, что меня ждет смерть. Но он не сказал когда. Пришло время и мне бежать из Ирака.

Наша последняя встреча с Саддамом была совершенно обычной, такой же, как многие встречи до этого. Поужинав, вернулись в кабинет Саддама, оформленный, как библиотека.

— Пари, ты изменилась.

Я сделала вид, что ничего не поняла. Улыбнувшись Саддаму, я беззаботным тоном произнесла:

— Это ты изменился, хабиби! Ты, а не я.

Саддам проигнорировал мои слова.

— Я все вижу. Ты больше не та Пари, которой была прежде. Сколько раз я говорил тебе не меняться? Всегда оставаться такой же, как и прежде.

— Я люблю тебя, хабиби! Люблю, как и прежде.

— Ты лжешь! Что мне с тобой сделать?

Несмотря на этот пугающий разговор, в ту ночь мы спали вместе как ни в чем не бывало, и револьвер Саддама по обыкновению лежал рядом в изголовье кровати. Утром мы распрощались, и я поехала на работу. Больше Саддама я не видела. Даже после интервью американскому каналу Эй-би-си (ABC) Саддам не пытался со мной связаться. И он никак его не прокомментировал. Но он его видел. В этом не может быть никаких сомнений.

Я знала, что нужно бежать.