Забавное мельканье малозабавных картинок

Новая книга Андрея Аствацатурова написана по той же схеме, что и его первая, имевшая большой успех книга — "Люди в голом": здесь чередуются короткие записи разного рода — то воспоминание о советском детстве, то рассуждение о русском характере, то анекдот о невежестве нынешних студентов, а объединяться все эти разнородные фрагменты должны малосимпатичной личностью рассказчика — Аствацатуров изображает себя как человека злого, трусоватого, завистливого и т. д. Схема эта придумана, разумеется, не Аствацатуровым. Максимально честное обнажение собственных слабостей плюс самодостаточные фрагменты — это формула литературного жанра, созданного когда-то Розановым и продолженного Довлатовым, Галковским, Гаспаровым и много кем еще. Но Аствацатуров сохраняет эту формулу лишь самым внешним образом.

Фрагменты "Скунскамеры" сами по себе особого интереса не представляют — анекдоты не смешные, рассуждения банальные, но и никакой личности, которая бы проявлялась в каждом фрагменте, в книге тоже на самом деле нет — все фразы о том, "какой я злой" или "какой я завистливый", Аствацатуров произносит словно из-под палки, зная, что в такой прозе положено обнажаться и признаваться в малоприличных свойствах и в неприспособленности к миру. В новой книге он, к счастью, обходится без совсем уж неправдоподобных пассажей, которые встречались в "Людях в голом", где он грозно называл себя одиноким ядовитым грибом среди массы съедобных, но в более слабом виде этот романтизм прорывается и тут: "Поднявшись на девятый этаж, я гляжу из окон своей камеры в безвольной ярости одиночества". Какой ярости? О чем речь? Никакой ярости в книге нет. Она, наверно, взялась уже не из русских предшественников по жанру, а из Гамсуна или Селина, то есть из авторов, которыми Аствацатуров занимается профессионально — он доцент филфака в Санкт-Петербургском университете, преподает зарубежную литературу ХХ века. В начале книги мелькают то намек на Ницше, то цитата из Паунда, но потом Аствацатуров об этих знаках учености более или менее забывает — как забывает, в общем, и о знаках своей малосимпатичности. И к концу книга превращается просто в воспоминания о детстве — в то единственное, что Аствацатурова действительно интересует. О детстве он говорит по-настоящему увлеченно — и какие раньше были булочные, и какие были машины, и как в школе он с друзьями организовал подпольную группу "Гвардейцы кардинала", и какие страшные были учителя и т. п.

И в целом получается так: и фрагменты сами по себе ничем не примечательные, и объединяющая личность за ними стоит довольно неубедительная — но, несмотря на это, читать книгу легко, не скучно. Кажется, что этой легкости чтения Аствацатуров учился не у своих литературных кумиров, от Розанова до Селина, и вообще не у литературы, а у другого учителя — у телевидения: именно оно умеет сами по себе незначительные, неинтересные и ничем между собой не связанные элементы чередовать в таком ритме, что зритель не успевает заскучать. Аствацатуров владеет этим искусством и выдерживает правильный ритм варьирования — и поэтому его книга читается быстро и легко. Здесь, в этом применении телевизионного принципа "забавное мельканье малозабавных картинок" к литературе, Аствацатуров оказывается учеником действительно хорошим.

М.: Ad Marginem, 2010