Премьера театр
В московском театре "Школа драматического искусства" главный режиссер Игорь Яцко поставил "Человеческий голос" — не знаменитую монопьесу Жана Кокто, а написанную по ее мотивам оперу Франсиса Пуленка. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Монолог Жана Кокто "Человеческий голос" — настоящий подарок для ищущих работу актрис. Согласитесь, нет ничего привлекательнее для них, чем рассказ о несчастной любви — героиня монопьесы брошена любимым человеком, но целый вечер разговаривает с ним по телефону. Она одна в своей квартире, наедине с обидой и отчаянием. Зрители слышат только то, что говорит она, разговор часто прерывается, да и состоит в основном из каких-то обрывков. Об ответах мы можем только догадываться — иногда сомневаясь в том, слышит ли что-то героиня в ответ.
Кокто вообще увлекался монологами в стихах и в прозе — для Эдит Пиаф, для Жана Маре и других выдающихся современников. Понятно, что привлекало знаменитостей — это и бенефис, и в то же время мастерски написанный текст, позволяющий сотворить на сцене интересный характер. Пьеса "Человеческий голос" была впервые сыграна Берт Бови на сцене театра "Комеди Франсез" в 1930 году и с тех пор не сходит с европейских подмостков. Ее много раз исполняли на радио, снимали в кино, а Франсис Пуленк написал по мотивам Кокто камерную оперу.
Игорь Яцко поставил в руководимом им театре именно оперу, а не пьесу. В "Школе драматического искусства" не нужно привыкать к жанровым превращениям — под этой крышей как раз чисто драматический спектакль встретишь редко. Но господин Яцко решил поставить оперу Пуленка именно как драматический спектакль. И таким образом сказать свое слово в давно ведущейся и, вероятно, бесперспективной дискуссии о том, сколько театральной режиссуры может выдержать оперная сцена и сколько драматической игры можно и нужно прибавить к главному человеческому инструменту в опере — голосу.
Господин Яцко шел, что называется, от противного. Ведь оперу Пуленка "Человеческий голос" логично показывать, как говорится, в концертном исполнении: музыка и голос певицы должны передать все эмоции и поразить зрителя драматическим напряжением. В общем, ее можно слушать с закрытыми глазами. Спектакль же Игоря Яцко, если знаешь содержание пьесы Жана Кокто, можно, в сущности, смотреть и с заткнутыми ушами — не в обиду солистке Марии Зайковой будет сказано. (Госпожа Зайкова сама призналась в программке к спектаклю, что она "здесь прежде всего актриса, а не певица" и не претендует на "оперность".)
Роль госпожи Зайковой тщательно продумана и построена по всем законам драматического театра — и даже, можно сказать, по законам кино: общие планы разумно чередуются с "крупными", певица то подходит близко-близко к зрителям, то отправляется в глубину сцены. Асимметричное и холодноватое пространство Тау-зала рачительно использовано и освоено художником Игорем Поповым и режиссером: Мария Зайкова не просто использует все выделенные игровые "подпространства", но взбегает на балкончик, чтобы задернуть красную штору, убегает в дальний угол зала, чтобы "прилипнуть" к большому окну, за которым открывается вид на вечерний город, разумеется равнодушный к женским несчастьям. Сидя в зале, благодарно фиксируешь многочисленные переходы и смены состояний героини, равно как и "говорящие" детали — вроде того, что револьвер хранится в ящичке телефонного аппарата. Елена Редичкина, исполняющая партию фортепиано, тоже не ограничена лишь музыкальными задачами — она здесь вроде как телефонистка. Но не только: в форменной одежде болотного цвета и с фонариком, вмонтированным в козырек фуражки, госпожа Редичкина чем-то похожа на надсмотрщицу, и своей тяжестью и неприступностью она, видимо, должна оттенять душевную трепетность, хрупкость и уязвимость главной героини.
Финал спектакля тоже чисто режиссерский — за шторой с черно-белым изображением исторического интерьера оказываются спрятаны мощные ветродуи, нагнетающие воздух к зрителям. Очевидно, он должен нести с собой дыхание рока, перед которым бессильна не только музыка, но и актерская игра. "Впечатления человека, истекающего кровью, теряющего кровь при каждом движении, как раненое животное" — как того хотел Жан Кокто — героиня Марии Зайковой, честно говоря, не производит. Хотя работа актрисы, безусловно, вызывает уважение.
В драматическом театре "Человеческий голос" сегодня ставят как жесткую "новую драму" — взять хотя бы версию голландца Иво ван Хове, недавно показанную на фестивале "Балтийский дом". Этот же спектакль словно лишний раз утверждает права буржуазного театра на пьесу Кокто. "Человеческий голос" производит впечатление нелегкого, бесстрастного, выверенно-принужденного, но для чего-то необходимого упражнения. И смотреть его — своего рода упражнение, тщательное исполнение которого, конечно, тоже не повредит.