Премия литература
"Ъ" продолжает обзор книг, вошедших в шорт-лист премии "Русский Букер". О романе Олега Зайончковского "Счастье возможно" — АННА НАРИНСКАЯ.
Хорошая и без того книга "Счастье возможно" становится еще лучше, если рассматривать ее как продолжение вышедшего пять лет назад текста Олега Зайончковского "Сергеев и городок". В том давнем тексте была сделана вещь по-настоящему важная — кошмарная по умолчанию жизнь небольшого заводского городка с пьянкой, драками, бытовухой и вообще общей душностью и вонью описывалась как жизнь в принципе нормальная, как та, которой живут. Зайончковский отвергал именно это умолчание, эту данность ставших уже проходными определений такого существования как "ужасного" и "невыносимого". В результате пересмотренным оказывалось наше узкое и заскорузлое представление о нормальности и даже о самой жизни.
В новом тексте очищенность авторского взгляда остается той же — меняется жизнь. Теперь эта та жизнь, про которую все мы вроде бы и так думаем, что она нормальная — вполне комфортная и даже конкретно московская. Ну, конечно, не шикарная (не, как выражаются многие герои этой книги, элитная) и, может быть, даже слегка мещанистая, но уж точно без пакостей всяких и вони. Разве что при определенном направлении ветра слегка осеняемая ароматами с московских отстойников, поэтически именуемых "полями орошения".
И вот в такой жизни, в той, что происходит в обычной многоэтажке с дежурным видом на другие такие же многоэтажки, а также на заведение с вывеской "Булочная Роза Магазин" плюс усеянные сбрасываемыми с балконов окурками крыши припаркованных автомобилей, возможно счастье, утверждает автор. Каждому здесь достается свое: кому-то — московская прописка (иногда даже вкупе с квартирой), кому-то — неожиданный гонорар, кому-то ошибившаяся дверью любвеобильная риэлтерша, кому-то богатый, а иногда и заграничный муж. Рассказчику же достается наиболее романтический вариант — ушедшая было от него к новому русскому жена вовремя осознает свою ошибку и возвращается. Объяснившиеся, как и положено жителям Москвы, на станции метро, супруги застывают на "отполированной множеством московских поп" лавочке подобно памятнику, символизирующему непреложность того, что счастье возможно.
"А метро между тем продолжает неутомимо пульсировать. Словно капсулы циклопической пневмопочты, голубые составы один за другим выскакивают из правой трубы и после короткой паузы втягиваются в левую, оставляя на перроне часть своего живого груза. Чрево станции то набухает, то выталкивает из себя людские массы. В этом подземном мирке все пребывает в движении… все, кроме нас с Тамарой"
Олег Зайончковский. Счастье возможно.
М.: АСТ-Астрель, 2009
Этот рассказчик, что важно,— писатель, не совсем удачливый (хоть и выезжающий время от времени на заграничные конгрессы и заключающий договоры, "означающие, что творенье его не отправится прямиком в ноосферу, но погостит еще здесь, у публики"), но по роду занятий полномочный "устраивать судьбы героев по своему усмотрению". Он и устраивает, сводя эти судьбы к самой простой счастливости. Потому что другой, выходит, нет, а есть только эта — когда женился по любви, когда ребенок, когда не трогают.
Распоряжаясь судьбами героев и их мироощущением "по своему усмотрению", Олег Зайончковский с таким же успехом (а, честно говоря, с куда более очевидным драматическим эффектом) мог бы написать о том, что счастье невозможно. Что его не дает ни московская прописка, ни любовный попервоначалу брак. Что невозможно быть писателем в городе, где "культурный процесс неотделим от пищеварительного". Что вернувшаяся от нового русского жена — это совсем не счастье, а лишь новый шаг к пониманию его недостижимости. Но Зайончковский, сам диагностировавший у своего романного альтер эго "необоснованный социальный оптимизм", возможно, единственный наш писатель, у которого этот оптимизм превращается не в телесериальное лупоглазое довольство, а в действительное примирение с жизнью — именно с той, которую получается прожить. И если на страшноватую реальность "городка" у него получилось смотреть как на нормальную, то пошловатую жизнь "города" он может — и даже очень просто — видеть как счастливую.