Первыми инвесторами в экономику Северного Кавказа должны стать кавказцы, проживающие в Москве. Об этом заявил полпред президента в Северо-Кавказском федеральном округе (СКФО), вице-премьер АЛЕКСАНДР ХЛОПОНИН в интервью корреспондентам “Ъ” АЛЛЕ БАРАХОВОЙ и МУСЕ МУРАДОВУ.
— Вы уже год как руководите Северо-Кавказским федеральным округом. Давайте подведем итоги.
— А что уже год прошел?
— Ну почти. И тогда, сразу после своего назначения, отвечая на вопрос, как собираетесь управлять регионом, вы заявили, что не знакомы с тонкостями Кавказа. Успели познать эти тонкости?
— Я же лукавил, когда говорил, что не знаю Кавказ. Скромничал. Всегда лучше быть скромнее.
— То есть вы про Кавказ все знали и неслучайно пошли туда?
— Конечно, неслучайно. Это давно продуманный план. (Смеется.) Но давайте серьезно.
Вопрос об итогах меня преследует всю мою жизнь — с того момента, когда я стал генеральным директором Норильского комбината, потом губернатором Таймыра, Красноярского края. Какие итоги? Наверное, недостаточно визуализации. Люди ведь привыкли оценивать визуально. Построили бы где-нибудь крупный вокзал, тогда бы все сказали: вот, прошел год, вот построен вокзал. Или завод, предприятие. Тогда, кажется, что вот результат, его можно потрогать, ощутить, погулять вокруг, посмотреть, детям показать.
Но дело в том, что те задачи, которые были поставлены по нормализации ситуации на Северном Кавказе, по развитию социально-экономической среды, по созданию условий для развития предпринимательской деятельности, для реализации проектов, для создания рабочих мест,— это задачи, которые требуют огромной подготовительной работы. К сожалению, такая работа отрывает большое количество времени, в том числе требует моего долгого пребывания в Москве. Я зачастую должен именно здесь готовить все нормативные акты, документы, соответствующие решения и постановления правительства.
Главное, что сделано на первом этапе, во всяком случае для меня — мы консолидировали элиты на Северном Кавказе как минимум руководства республик. Сегодня мы говорим с ними на одном языке и понимаем, какие задачи перед собой ставим. Все субъекты СКФО, это очевидно, уже сделали для себя определенный вывод, что иждивенческой политики по отношению к бюджету быть не должно. Кавказ — это не бедная территория, которая должна стоять с протянутой рукой, а бюджет Российской Федерации — это не то, что должно откупаться от проблем Северного Кавказа, выделяя огромные, гигантские суммы непонятно на что.
— Такие настроения были у руководителей?
— У отдельных руководителей действительно такие настроения существовали: мол, скажите спасибо, что мы такие спокойные, поэтому выделяйте деньги, это ваша прямая обязанность — создавать условия. Они складывались исторически, накапливались. Они были обусловлены непростой ситуацией на Кавказе в 90-е годы.
Сегодня очевидно, и это понятно всем территориям, что надо создавать условия у себя на месте — чтобы регионы развивались, чтобы Кавказ превращался из зоны напряжения в зону толерантности, спокойствия, прозрачных условий для ведения бизнеса. А что самое важное для меня, это переворот в общественном сознании, даже в ментальности самих жителей Северного Кавказа, в том, что власть — это не закрытая система с клеймом клановости, при которой всем понятно: клан образовался, вот туда не подходи, кто не в клане, тому там делать нечего. А что это на самом деле нормальная прозрачная система диалогов власти с населением. Причем и федеральной, и региональной власти.
Мы только в самом начале пути, но первые шаги сделаны. Начиная с того, что на сегодняшний день нами разработана стратегия социально-экономического развития Северного Кавказа.
— Планов по обустройству Северного Кавказа было много. В чем особенность стратегии?
— Это не просто абстрактная бумажка. Впервые стратегия делается не снизу вверх, а сверху вниз. В чем ее принципиальное отличие. Раньше собирались "хотелки" с республик, потом все это вымывалось, и вырисовывалась структура, которая мало в чем реализовывалась.
В нашей стратегии впервые обозначено, что мы хотим от Северного Кавказа. Есть четкие цифры, четкие параметры, а именно: к 2025 году создать 400 тыс. рабочих мест, снизить уровень безработицы с 16 до 5%, достичь ежегодных темпов роста валового регионального продукта в объеме 7,7%, повысить в четыре раза доходы региональных бюджетов.
Если нашу стратегию считывают так, что мы якобы дадим в такую-то республику столько-то миллиардов рублей и там все заработает, то это ошибочное понимание. Мы говорим: вот республика, вот ее приоритетные отрасли экономики, которые она должна развивать. Для того чтобы эти отрасли экономики развивались, вам нужно в республике принять следующие меры для создания условий, которые были бы эффективны для развития указанных направлений.
— Есть механизм реализации стратегии?
— Следующим документом, который будет готов к концу ноября — началу декабря, должен стать конкретный план реализации стратегии. Это перечень конкретных шагов и сроков по каждой республике с конкретными ответственными людьми на федеральном и региональном уровнях. Для реализации стратегии, с моей точки зрения, создаются беспрецедентные условия для возможности развития бизнеса и экономики на территории Северного Кавказа.
— Какие?
— Создается корпорация развития Северного Кавказа, иными словами, банк развития с уставным капиталом 500 млн руб. Он должен заработать до конца декабря, приняты все нормативные документы и необходимые решения, есть структура, прошел наблюдательный совет ВЭБа, в ближайшее время должно произойти назначение руководителя в этот банк, и он уже должен начать регистрацию и оформление документов на территории округа.
Дальше — модель частно-государственного партнерства, то, что мы называем инвестфондом. Цель этого фонда — инфраструктуры под крупные проекты, под нормальные интересные проекты. Все 6,5 млрд инвестиционного фонда России идут на Кавказ под инфраструктурные проекты. На 3,5 млрд проекты уже есть. Принято беспрецедентное решение по предоставлению в следующем году государственных гарантий правительства РФ в объеме 50 млрд руб. Эффективность и плюс этих гарантий в том, что они без обеспечения. Это фактически проектное финансирование. Мы не требуем залога под эти гарантии, залогом будет проект, который будет строиться. Построили завод — вот он и пойдет в обеспечение под эти гарантии. В чем была проблема получения гарантии — ты хочешь получить кредит, должен дать залог, а залоговой массы на территории Кавказа сегодня нет, это сложная история.
В рамках развития туристического кластера создана система, особая экономическая зона, и создается структура, которая будет называться "Курорты Северного Кавказа". В особую экономическую зону в уставны капитал в этом году будет направлено 3 млрд руб., в следующем году — 10 млрд руб. и в 2012 году — 15 млрд руб. Все эти деньги пойдут под развитие инфраструктуры, под развитие туристического кластера, горнолыжных курортов на Северном Кавказе. Это позволит нам при общем объеме государственных инвестиций 60 млрд руб. именно в особые экономические зоны привлечь частных инвестиций на сумму свыше 360 млрд руб. Это реальные проекты, которые уже могут начать реализовываться, по ним надо работать.
Для повышения эффективности использования бюджетных ресурсов, прозрачности, чтобы деньги доходили до реального назначения, впервые было принято решение о создании территориального органа федерального министерства на территории Северного Кавказа. То есть впервые сегодня появился заместитель министра регионального развития по Северному Кавказу с местом базирования на Северном Кавказе с огромными функциями и полномочиями. Его задача — как раз отслеживание всех этих проектов, федеральных целевых программ, повышение эффективности, координация деятельности федеральных органов власти на территории.
Еще — для оперативного отслеживания всех тех решений, которые приняты, была создана правительственная комиссия. На уровне правительства РФ комиссию будет возглавлять лично председатель правительства Владимир Путин. На ежеквартальной основе мы будем отчитываться по проделанной работе плюс при необходимости принимать решения по координации каких-либо изменений, если что-то мы недорабатываем или что-то с точки зрения нашего огромного пласта российского законодательства сегодня неэффективно работает. Первое совещание комиссии мы планируем провести в конце ноября — в первых числах декабря. Я считаю, что работа проделана огромная.
— Но, как вы сами заметили, обыватель этого не видит. Он рассуждает так: лучше стало жить, безопаснее? А как по вашим ощущениям?
— Я, конечно, могу сейчас перед вами отчитаться, сколько боевиков убито, привести статистику работы правоохранительных органов. Но насколько это отражает изменение ситуации на Кавказе? Еще раз повторяю, главным итогом изменения климата на Кавказе будет являться отношение населения к власти. Это самый главный итог.
— А каково сегодня это отношение к власти? Вы проводили такие исследования?
— Конечно, мы изучаем социологию. И с точки зрения той же переписи населения, и многих других социальных опросов, которые мы проводим.
— И есть динамика?
— Рано говорить о динамике. Сначала должны произойти действия. Мы еще только на начальном этапе. Вы учтите, что я еще про другую сторону вам не рассказал, чем мы сейчас занимаемся и на что мы делаем очень серьезный акцент. Это информационная политика, которой сегодня практически нет по Северному Кавказу. Ведь мы же практически нигде по телевидению не видим того, что, скажем, в Дагестане или в другой республике построены школы, проводятся интересные культурные мероприятия. По этому поводу очень мало информации идет.
— Для этого вы создаете телеканал?
— Я не торопился бы говорить о создании телеканала. Сначала давайте говорить об информационном пространстве. Это чуть шире, чем телеканал. Оно включает дорогу с двусторонним движением. С одной стороны, это набор инструментариев, через которые вы можете доносить информацию. Что такое инструментарий? Это интернет-пространство, где нужно очень серьезно работать, создавать нормальные сайты, потому что огромное количество молодежи сегодня не смотрит ТВ и газет не читает. Интернет-ресурсом, к сожалению, пользуется огромное количество наших противников и оппонентов, затаскивая и засасывая молодежь. И как бы мы с вами ни подключали деятелей культуры, науки, интеллигенцию, духовных лидеров, интернет-пространство — это сложнейшая площадка, с ней надо работать очень серьезно. Потому что на этой площадке сегодня работают все кому угодно.
— И представители вооруженного подполья…
— Все работают. И не только представители вооруженного подполья, да и просто оппоненты внутри страны. Мы все сегодня говорим о молодежи как инструменте пополнения экстремистского поля на Кавказе. Не надо об этом говорить. Я сажаю перед собой молодых ребят со всех республик, разных национальностей, они говорят: успокойте наше старшее поколение, нам интересно между собой общаться, только создайте нам условия. Нам есть чем заняться.
С ними надо работать. Чтобы грантовые программы реализовывались, чтобы социокультурная среда развивалась. Вы поймите, что такое молодежь. Если вечером после работы некуда будет пойти и нечем будет заняться, можно только будет, извините, видеть наркотики, пиво пить и больше ничего мы им не предложим, то они будут уезжать с территории, потому что им неинтересно. Молодежь в XXI веке очень продвинутая, она общается между собой в информационном поле и поедет туда, где видна перспектива. Надо создавать новые спортивные комплексы, молодежные культурные центры, где было бы современное искусство, спортивные субкультуры с экстремальными видами спорта — то, чем молодежь сегодня живет, дышит. Вы посмотрите, мы же просто на нее не обращаем внимания. Американцы 18 новых молодежных видов спорта ввели в олимпийскую программу, начиная от хафпайпа на лыжах. Вы видите, как сегодня весь мир продвинуто смотрит в сторону молодежи. Ну попрыгает молодежь по крыше, как у них называется этот вид спорта, паркур, по-моему. А мы даже об этом не знаем. Старых традиций, одного Расула Гамзатова (народный поэт Дагестана.— “Ъ”) для воспитания молодежи недостаточно. Расул Гамзатов — это наше наследие, культура, история, да, это важно. Но молодежи надо дать сегодня жить жизнью сегодняшней. А мы этим не занимаемся. Я посмотрел, что такое молодежная политика,— пустота. Голое поле, чистое поле. Поэтому мы сегодня должны выработать эту политику вместе с ними, но не за них, а они должны предложить нам сегодня, что они видят и что они подразумевают под молодежной политикой. Молодежь надо каким-то образом стимулировать к объединению и создавать им условия. А для этого должна быть молодежная политика на Северном Кавказе. Государство должно выделять гранты победителям. Должна существовать общая программа. Я найду способ решить на федеральном уровне, как дать дотационным регионам ресурс, заложить в бюджете средства на реализацию молодежной политики. Но без этого невозможно.
— Это, считаете, спасет молодежь от вредной идеологии?
— Безусловно. Поэтому мы создали специальный совет молодежи и в рамках округа раз в месяц с ним встречаемся. Мы только подходим к формированию общественного совета при полпредстве. Это очень важный инструмент для развития института гражданского общества на Кавказе, гармонизации и взаимодействия власти с обществом. В этот общественный совет войдут 14 представителей от Федерации — это те люди, которых будет предлагать Общественная палата РФ. 14 человек будет рекомендовать округ. В рамках округа мы предлагаем людей заслуженных, авторитетных, которые необязательно соглашаются со всем, что делается властью в республике, мы приглашаем в совет представителей и правозащитных организаций. Еще 14 человек — это будут представители республик.
Следующая тема, которая для меня важна,— это образовательный стандарт. В качестве одного только примера, на сегодняшний день каждая республика своеобразно трактует историю своей территории. Притом что это российское государство. Прочитав учебники пятого класса, я не понял, в каком государстве нахожусь. Две территории, находящиеся в соседстве между собой, пишут такое, что потом представить себе невозможно, что ребенок в пятом классе, изучив этот материал, будет дружить с представителями другой республики. Это тоже нельзя просто так оставлять без внимания, этим надо заниматься.
Отдельным пунктом идет так называемая дорожная карта. В каждой республике есть своя система конфликтологии — межнациональных, земельных отношений, приграничных отношений. И каждый конфликт требует очень серьезного анализа и выверенных решений. Потому что один неправильный шаг, одно неправильное соглашение — и ты нарвешься на очень серьезный конфликт…
— Вот конфликт вокруг Пригородного района Северной Осетии не решен до конца?
— Я бы тише к этой теме относился, по той причине, что это не первый год возникший конфликт. И с 1992 года было много сделано по Пригородному району. Практически этот конфликт был сведен на нет, оставалось 30 семей, очень маленькая часть людей, проблемы которых оставались нерешенными. И тут трагедия 2004 года, когда террористы захватили школу в Беслане… Мы эту тему потихоньку начинаем снимать, выстраивать отношения. Хорошо, кстати, стали взаимодействовать в последнее время два руководителя республик (Ингушетии и Северной Осетии.— “Ъ”). Но опять теракт на рынке во Владикавказе… Это провокации, которые этот конфликт всячески пытаются перевернуть в другую сторону. Значит, надо работать. Мы не закрываем глаза на проблему Пригородного района, но я бы не стал ее ставить в центре как проблему номер один.
— Одна из тонкостей Кавказа — клановость. Вы сталкивались с этим уже?
— Что вы называете клановостью? Ты приезжаешь в какой-то отдаленный населенный пункт, к примеру, в этом пункте одни Магомедовы живут, ну все село Магомедовых. Это клан? Вы предлагаете, что теперь в этом селе на должности надо ставить не Магомедовых, а другую фамилию? Раздули тему клановости. Когда люди объединены родственными связями, национальными связями — это не всегда плохо.
— А если этот клан Магомедовых прибрал все престижные должности, создает только своим хорошие условия для бизнеса? Например, считается, что в Дагестане война идет именно потому, что кланы не могут поделить власть, влияние.
— Еще раз говорю, что есть национальная специфика. Вы прекрасно понимаете, что нельзя взять и, например в той же Карачаево-Черкесии, просто сказать, что мы исключительно по профессиональным качествам будем выстраивать систему отношений, да? Потому что есть национальный вопрос, потому что есть взаимоотношения между двумя коренными национальностями, есть русские, представители других национальностей, и надо учитывать все интересы и особенности. Хотя, в моем понимании, это атавизм. В моем понимании, мы должны в будущем от этого уходить. Просто это не делается вот так — взять росчерком пера и перечеркнуть.
— Когда можно будет уйти от этого?
— Я думаю, что это будущее поколение, поколение наших детей.
— То есть очень не скоро?
— Почему? Я считаю, что это уровень десяти лет. Вот как раз та молодежь, которая сегодня учится, которая становится толерантной, которая в состоянии признавать профессионализм другого, я думаю, что эта категория людей будет готова к этому.
— Это совковое наследие все-таки?
— Это историческое наследие, это не совковое. Не надо брать только Кавказ, у нас Татария еще есть, Башкирия, есть Хакасия, Тува, у нас много чего есть. У нас есть Якутия, есть Бурятия. Вообще, надо сказать, Советский союз развалился с национального вопроса. Нельзя его недооценивать, он есть. Клановость для меня — это объединение людей в корыстных целях разных национальностей вокруг какого-то лидера.
— Мы про это и спрашиваем.
— Вот с этим я буду бороться. Но я никогда не буду против того, что если у человека на Кавказе есть талантливый родственник, чтобы он состоял на государственной службе. На Кавказе род отслеживают до седьмого колена, там очень много родных, близких живут рядом. Что ж теперь, всем дистанцироваться? Невозможно.
— А от подношений на Кавказе дистанцироваться возможно? Не было таких попыток?
— Каких попыток?
— Денег, например, вам дать.
— Мы в России борзыми щенками все предпочитаем... Честно говоря, вкусно поесть и выпить рюмочку вкусного дагестанского коньяка я не откажусь. Все остальное в моем случае не даст эффекта.
— Почему на Кавказе так дерутся за власть?
— Я сам задаюсь этим вопросом. Почему, например, все так хотят стать главами муниципальных образований? Это же тяжелейший труд. Это низкая заработная плата, большое количество недофинансированных объектов, огромное количество прокурорских проверок, а все равно маниакально рвутся! Это что патриотизм? Или это такой стопор.
Вы хотите из меня делать величайшего эксперта по Кавказу. Я сам учусь. Пока я не могу ответить на многие вопросы и боюсь всегда ошибиться. На Кавказе одно неверное слово может быть неправильно истолковано, поэтому надо очень аккуратно к этим вещам относиться. Горские народы и государственность — это очень сложная система взаимоотношений. К сожалению, есть факты коррупции, но они есть везде. Победить это зло можно, во всяком случае создав два ключевых фактора для решения этой задачи. С одной стороны, независимая судебная система, с чем пока что беда, в том числе на Кавказе, очень большая…
— А от кого они там зависят?
— Вам фамилии перечислить? Зависимые, в том числе от клана, если хотите. Кстати, есть еще испуг, а не зависимость. Человек не всегда готов просто сложить с себя погоны и сказать: я не буду работать, потому что мне угрожают. А государство не всегда в состоянии защитить. И второе — институты гражданского общества. Нельзя победить систему несистемно. Сегодня вы видите, что, когда вокруг трагедии, которая произошла с вашим журналистом, объединяется общество, это значит — начинает работать система, начинают работать гражданские институты и государство поворачивается к этому лицом, потому что без этого невозможно.
— Некоторые представители вооруженного подполья на Северном Кавказе ведут себя как идейные противники власти — идут на явную смерть. Ради чего?
— В конечном счете у этих боевиков корыстные цели. Откуда растут ноги, этой, скажем, идеологии. Те, которые взрывают,— всего лишь инструменты в руках игроков, которые пропагандируют идеи большого Кавказа или независимого Кавказа.
— Где эти игроки сидят?
— Где угодно, по всему миру. Мы их всех знаем. Вот недавно история в Польше (Всемирный чеченский конгресс.— “Ъ”), где задержали человека...
— Закаева?
— Можно еще глубже посмотреть на эту историю с Закаевым. К сожалению, в руках этих людей находится молодежь, которая попала в очень непростую жизненную ситуацию. Почему? Два основных источника. Первый источник этой безысходности — низкое образование, когда человек не в состоянии отличить ислам от не ислама, потому что он даже иногда читать не умеет, а иногда и Коран в руки не брал. И второе — это депрессия, когда человек не в состоянии реализовать свои возможности.
Мужчина на Кавказе должен иметь свой дом. Когда у него нет такой возможности, когда у него нет работы, он ищет другой выход. У нас есть такие же проблемы, например, в Сибири, где сектантство по большому счету уже религия. На Кавказе это просто острее проявляется. Люди, которые работают с молодежью, очень образованны. Они очень эффективно используют этот ресурс — религию. Я читал ряд их заявлений, очень продуманные вещи. Необразованному человеку тяжело сориентироваться, это как зомбирование.
— Вы говорите о курортных зонах, а между республиками округа административные границы охраняются бронетехникой — местным проехать непросто, не то что туристам. Кто поедет?
— Конечно, это плохо. Мы с нашими главами республик тоже эту тему обсуждаем. И есть вообще идея сделать трассу М29 федеральной. Для меня, кстати, важен не только человеческий фактор, но и перемещение товаров и грузов через блокпосты. Это же мобильность! Мы хотим развивать агропромышленный комплекс, здесь произвел прекрасный продукт, хочешь продать на рынок, а как ты это довезешь? Но, к сожалению, тропы миграции для преступников пока не перекрыты. Это можно делать тогда, когда мы будем получать информацию от населения. Когда люди будут информировать правоохранительные органы: слушайте, у нас появилась какая-то машина незнакомая, а правоохранительные органы не будут внутри заниматься предательством и раскрывать информацию. Есть случаи у нас в Дагестане: в селе, когда говорят, вот раньше в этой семье, в этом доме брали пять батонов хлеба, а сейчас, смотрите — 12. Значит, кто-то появился. А вчера сын этого человека пролежал дома до часу дня, а его отец уже пошел работать. А почему он лежал до часу? Что он делал ночью? Когда население начнет диалог с властью, когда мы поймем, что сегодня не кордонами надо защищаться, а диалогом с населением, тогда, конечно, мы эти кордоны потихонечку будем снимать.
— Такая обстановка на Кавказе останавливает, судя по всему, и инвесторов, которых вы планируете привести в округ.
— Первыми, кого мы приведем, будут свои. Давайте начнем с кавказцев, которые сейчас в Москве.
— Под своими вы понимаете известных предпринимателей вроде Сулеймана Керимова и Михаила Гуцериева?
— Я в ближайшее время планирую провести очень серьезный разговор с ними, с каждым в отдельности. Я хочу перестать слушать разговоры о патриотизме, сидя в Москве, и все-таки верю, что эти люди наконец первыми покажут потенциальным инвесторам, что в Кавказ можно вкладывать деньги. Когда я общаюсь с крупными международными инвесторами, они вот-вот готовы, но спрашивают, а почему ваши не идут? Это очень серьезно отталкивает. Я и с Гуцериевым общался, и с Керимовым много раз, эти люди готовы. Просто у них есть определенные сомнения в том, что в их республике все пойдет нормально. Был и негативный опыт. У того же Керимова, когда он заплатил свои налоги в республике, а потом не увидел результатов этого. Но у него есть интересные идеи — и молодежные центры, и создание города-спутника в районе Каспийска, и огромные проекты по социальной инфраструктуре в Дербенте. Он создает завод по производству стеклотары в Каспийске. Все эти проекты реализуются. И хотелось бы быстрее.
— А масштабы инвестиций?
— Представляете, что такое город-спутник? Один такой проект, я думаю, будет стоить миллионы долларов. Причем сейчас задействованы серьезные проектные организации, я уже видел первый макет этого проекта. Очень интересная идея. Проект завода по производству стекла — другой масштаб, это около 10 млрд руб.
— Михаил Гуцериев тоже выразил готовность вкладываться в родную республику?
— Да. Мы с ним еще конкретно не обсуждали набор проектов, но я считаю, что это ключевая вещь для развития Кавказа. Сегодня представители крупного бизнеса обязаны своим примером показать, что им небезразлично. Я со своей стороны готов предоставить им соответствующие гарантии федерального центра о том, что эта территория будет работать, и эффективно.
— А как вы сами устроились на Кавказе?
— Выражение "ну ты устроился" для меня какое-то такое странное…
— Вы строите себе дом там или на казенных квартирах живете?
— У меня большая мечта с семьей на Кавказ приезжать отдыхать. Но это дело будущего. Сегодня на Кавказе надо работать. Когда я работаю, то мне очень бы хотелось, чтобы семья находилась рядом, но, наверное, до строительства дома еще рано.
— Всякий кавказский лидер, получая такой пост, сразу начинает себе строить дом.
— Я не кавказский лидер. Я представитель федерального центра.
— Когда вас назначили на Кавказ, сразу вспомнили пословицу: "Или пан или пропал". Про работу на Кавказе говорят, как о ссылке.
— У нас и в Сибирь ссылали. Ничего…
— Кавказ самая болевая точка России. Как недавно выразился президент, это тот камень, тот фундамент, на котором стоит Россия. И вам поручили укреплять этот фундамент.
— Это один из ключевых столпов государства российского. Но прежде всего это граница, прежде всего это территория, которая сегодня охраняет наши интересы, наши рубежи на Кавказе и на Ближнем Востоке. Но для нас точно таким же фундаментом является и Сибирь, и Дальний Восток, и Калининград, и наши Севера. Поверьте, каждый из них имеет свой пласт проблем.
На Кавказе человек не пойдет жаловаться и писать письма в общественные организации, если его оскорбили. Он в лучшем случае даст в морду, в худшем случае это кончится серьезной дракой и кровью. На Кавказе от кровной мести только женщина спасет. И дай бог, чтобы те платки, которые женщины носят на Кавказе, как раз были для этого предназначены. Да, я очень не хочу видеть кавказскую красоту в хиджабах. Но я не верю в тотальную исламизацию Кавказа, я четкий сторонник того, что Кавказ толерантен и Кавказ признает любые религии, вероисповедания. Я за то, чтобы на Кавказе был ислам, я уважаю девочек, которые ходят в платках. Я считаю, что это правильно. Хочется, чтобы этот платок служил для того, чтобы бросить между мужчинами, прекратить драку.
— Сохранились ли нормальные горские традиции и помогают ли они в решении проблем?
— Если бы это все так было просто… Я бы женщин Кавказа возглавил. Давайте все пойдем, платки бросим… Я предлагаю поднимать как раз те культурные традиции, которые существуют на Кавказе. И они есть. Это ведь на самом деле уважение к старшему, такой глубочайшей традиции, такого реального уважения к старшим я не видел очень давно. Или такого отношения к детям. Я на Кавказе нигде не могу найти дома для беспризорных или дома престарелых. У нас вся Сибирь кишит этими ужасными учреждениями: мы целую госпрограмму принимаем по борьбе с беспризорностью и т. д. и т. п. Вот они те традиции, которые мы должны прославлять на Кавказе. Вот, чем мы должны гордиться, чему мы можем учиться. Поэтому об этом надо просто говорить, рассказывать, показывать. А кавказское гостеприимство? А кавказское застолье? А кавказская культура? Мы все это забыли. Где все?
— Из рассказа о стратегии как-то выбивается план по созданию миграционного агентства, которое будет трудоустраивать кавказскую молодежь где-то в российских регионах. Может быть, имеет смысл их на месте трудоустраивать? Вы же знаете, как порой в России относятся к выходцам с Кавказа?
— Хотите вы того или не хотите, процесс миграции с Кавказа в европейскую часть и за ее пределы существует. И люди будут двигаться туда, где есть рабочие места, туда, где могут максимально реализовать свои возможности. Если сделать так, чтобы сегодня демографически успешный и прирастающий молодежью Кавказ сохранился только для Кавказа, тогда вообще ради чего государство российское существует? Наше общество должно прирастать молодыми талантливыми людьми. Может быть, для этого существует такой уникальный регион, который должен на самом деле сегодня осваивать новые территории, заниматься новыми технологиями, новыми разработками. У нас столько великих кавказцев работали в Норильске, в Красноярском крае, я лично знаю многих людей, это герои соцтруда, заслуженные люди. И что в этом плохого? Почему все пытаются ассоциировать эту задачу с процессом...
—…чуть ли не депортации?
— Со сталинской депортацией. Сумасшедший дом. Самому даже смешно. Идея в другом. Мы говорим о том, что если сегодня есть возможность у компаний, в том числе зарубежных, разрабатывать новые интересные месторождения на шельфах, давайте мы на Кавказе в училище будем готовить наших ребят, пусть они едут, пусть зарабатывают. Весь мир так двигается. Если этого не делать, то сокращается демография в России, мы с кем будем страну-то осваивать? Или у нас каждый родившийся на Кавказе — только для Кавказа? Если молодой парень закончил тот же университет или техникум в Ингушетии, почему он не может поехать работать на современный нефтезавод? Водитель в "Ванкорнефти" получает 70 тыс. руб. Это вахта, три месяца отработал — три месяца ты у себя в семье. Это агентство будет способствовать максимальному использованию потенциала Кавказа, молодежи. Это же не насильственная эмиграция, мы предлагаем молодежи Кавказа двигаться по всей России. Она красивая, на самом деле горы есть и в Сибири. На самом деле существуют и Уральские горы, и Саянские хребты очень красивые. Чего же мы запираем всех на Кавказе? Это мировая практика. Есть и другой процесс — нужно одновременно стимулировать приток русскоязычного населения на Кавказ. Когда это многонациональная республика, то русский язык является консолидирующим.
— А русские под каким предлогом туда поедут?
— Как минимум под предлогом того, что сегодня есть дефицит кадров на Кавказе, тех же преподавателей русского языка и литературы. Почему нет? У нас сегодня недостаточное количество инженеров в той же Ингушетии, технологов. Пока молодежь будем учить, кем-то надо заполнять эти места. Работать надо. Разговаривать надо, общаться. А какое у нас количество, допустим, тех же инженеров, военных, которые сегодня остались не у дел, почему бы их не пригласить?
Но я считаю, когда вопросы миграции и мобильности населения находятся в ведении правоохранительной структуры, это очень опасная вещь. Я вообще сторонник идеологии создания министерства по миграционной политике. Министерство национальностей всегда было, национальный вопрос в таком государстве, как России, очень важен, им просто надо серьезно заниматься. Но если уж не министерство, то как минимум максимально делегировать эти полномочия Министерству регионального развития, которое должно в себя вобрать эту функцию всерьез. Я об этом думаю, буду формулировать в ближайшее время предложения Дмитрию Анатольевичу и Владимиру Владимировичу. Это очень важное направление.
— К слову, о национальном вопросе. Время от времени возникает тема, причем с подачи официальных лиц Ингушетии и Чечни, о возможном слиянии двух республик.
— Знаете, я очень рад, что мы все-таки живем в XXI веке. И все-таки наша Конституция декларирует в решении подобных вопросов волеизъявление граждан. И что этого нельзя сделать росчерком пера или желанием Хлопонина, Евкурова или Кадырова. Так этот вопрос не решается. Во всяком случае таких задач я не получал ни от президента, ни от председателя правительства. Давайте пока с Россией объединимся до конца. Я очень хочу, чтобы на Кавказе мы почувствовали себя частью России.
— Но, к сожалению, жители вашего округа не всегда ощущают себя равноправными с остальными жителями России…
— А я как лицо кавказской национальности ощущаю cебя равноправным. Вы никогда не задумывались, когда приезжаешь куда-нибудь в Италию на курорт или в Швейцарию и вдруг видишь человека, говорящего на русском языке, ты говоришь: вот понаехали эти русские! Да? Вот так же те же кавказцы, которые здесь находятся в Москве, больше всего про это говорят. Не надо во всем винить русского.
— Мы о власти говорим, а не о русских.
— Нет во власти такой проблемы. Мне кажется, это отклики атавизма, когда мы формируем власть по клановому принципу, когда мы пытаемся в республиках по национальному признаку формировать структуру, кабинет или распределять должности по национальностям. Ну пройдет это все. Дайте время. Причем ладно бы Кавказ был бы неассимилируемый, да у нас есть китайцы, которые не ассимилируются, это же реальная проблема. У нас есть арабы, которые не ассимилируются, да? К счастью, Кавказ ассимилируется. Я знаю очень большое количество многонациональных семей. Но постоянно вокруг этого идет некая дискуссия и споры. Слушайте, мы за девять месяцев только родили идею, дайте дальше двигаться. Мы родили, теперь надо воспитать. Это же целый процесс.
— На днях у вас прошла встреча с президентом, на которой вам поручили разобраться, кто плохо работает из глав северокавказских республик. Есть такие?
— Всегда можно найти. Такой задачи не стоит.
— Но президент об этом говорил.
— Система безопасности — это вопрос комплексный. Здесь речь идет о том, как выстроена система взаимодействия власти, например с общественными организациями, молодежью, каким образом мы общаемся с духовными лидерами на территории. Руководители субъектов должны активно взаимодействовать с населением. Не может правоохранительная система работать в одиночестве без опоры на общественные институты и без взаимодействия с населением. И зачастую накопившийся объем недоверия населения по отношению к органам власти является препятствием для правоохранительной системы в реализации задачи противодействия экстремизму и бандитизму. Это не означает, что главы северокавказских республик должны с автоматами бегать по лесу и уничтожать боевиков. Это не их функция. Президент говорит: коллеги, не ждите, пока только правоохранительная система будет в одиночестве решать эту задачу.
— Ермолову поставили памятник в Пятигорске как покорителю Кавказа. А вам какой поставят?
— Я пока еще не бронзовею, и мне до этого далеко. Я вообще не сторонник памятников. Для меня главный итог работы, чтобы когда-нибудь потом обо мне люди отзывались с уважением и с теплотой.