Выставка современно искусство
Весь ноябрь в Москве проходит III Фестиваль современного искусства им. Д.А. Пригова, подготовленный Государственным центром современного искусства. Событий в нем немного, и главным из них следует считать выставку "Пригов. Точка сборки", сделанную в ГЦСИ кураторами Виталием Пацюковым и Марией Пуниной. За попыткой собрать действующую модель Дмитрия Александровича Пригова из работ других художников наблюдал ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Поклонники называли Пригова "выдающимся современником" еще при жизни поэта. Противники по крохам собирали аргументы в поддержку образа ловкого и циничного карьериста. Дмитрий Александрович именовал себя "герцогом Беляево" по месту жительства, "Пушкиным сегодня" и "деятелем культуры". В отличие от другого "выдающегося современника" — Ильи Кабакова Пригову не удалось снискать мировой известности, хотя фигурой он был не менее, а в отечественном контексте даже более влиятельной. Таковы особенности работы с языком: если глубоко погружаться в его толщи, становишься непроницаемым для внешнего наблюдателя. Возможно, что пародирующие советский новояз строки Пригова очень скоро будут темны, как будетлянская заумь. Не говоря уже о том, что главному персонажу приговской вселенной — Милицанеру грозит забвение в результате будущей реформы МВД.
"Точка сборки" не расставляет Пригова по полочкам. Ключевая персона поэтического и художественного процесса семидесятых как будто ускользает от рационального подхода. Пару лет назад, в годовщину его смерти, Екатерина Деготь сделала ретроспективу Пригова в ММСИ, показав его наследие как набор эффектных жестов и инсталляций. Тогда еще никому не надо было разъяснять, в чем важность поэта, но сегодня такая работа необходима. В отсутствие очередной ретроспективы Пригова, которая должна была состояться в Третьяковской галерее, но перенесена на неопределенный срок, кураторы ГЦСИ попытались посмотреть на поэта с точки зрения других творцов. Они решили замкнуть на Пригова художников разных, в основном младших поколений, включая нынешних тридцатилетних, которые не были с ним близко знакомы.
Квест под девизом "найди Пригова в чужих работах" увлекателен в меру. В концептуальных шарадах Елены Елагиной за буквами "пре" следует яркое пятно ("Прекрасное", 1996), а за "при" — кусок ваты ("Приватное"). Кроме того что текстовая часть работы частично совпадает с именем поэта, в вещах Елагиной чувствуется похожее стремление поиграть с вещественностью слова и условностью картинки. Гуру литовского концептуализма Леонардс Лагановскис превращает таблицу для проверки зрения из кабинета окулиста в набор аббревиатур — УПК, КГБ и так далее. В этом можно увидеть перекличку с любовью Пригова к "собачьему", по выражению Кабакова, языку официального СССР и позднего социализма. Очередной барельеф из проволоки от группы Recycle, псевдоантичная вариация на тему общества потребления, уместен здесь потому, что Пригов учился на скульптора-монументалиста в Строгановском училище и скептически относился к коллегам без академического образования. Лайтбоксы и графика Хаима Сокола созвучны маниакальности Пригова как машины по производству текстов и образов. А вот инсталляция Леонида Тишкова, три абажура с краями до пола, сделанные из содержимого родительских сундуков, абсолютно противоположна по смыслу эстетической системе поэта. Тишков верит в энергию прошлого и видит в вещах родных глубину и защиту от суеты. Пригов исходил из того, что культура лишь сцепление более или менее убедительных слов и воспоминания не исключение: в "мемуарах" под названием "Живите в Москве!" он доводит свои детские впечатления до закольцованного абсурда, рассказывая о бесконечном параде военнопленных по Тверской, танцах под патефон до изнеможения и прочих небывалых вещах. Контраст работает на выставку, и лишняя деталь в процессе сборки выглядит уместно.
Пригов не любил расхожего мифа о поэте в башне из слоновой кости. И тем не менее, когда добираешься до мониторов с видеоархивом его перформансов и чтений, понимаешь, насколько одинок Пригов в компании друзей и молодежи. "Вымерли лилейные, ласковые, любимые",— декламирует он с торжественностью цадика, читающего заупокойную молитву. В ходе чтения постепенно вымирают все буквы алфавита: "Только я остался". Несмотря на то что Пригов хотел растворить себя в потоке слов и бешеной деятельности, его личность оказалась незаменимой. Пригов тащил на себе груз многочисленных масок, собственного стиля, здравого смысла в беседах с окружающими, наконец. Три года назад этот могучий завод без предупреждения закрылся. Нового пока не построили, чему "Точка сборки" грустное, но необходимое подтверждение.