концерт / классика
В Национальной филармонии состоялся концерт, посвященный 130-летию со дня рождения Белы Бартока. Несмотря на то что организаторы очень постарались и собрали программу из самых популярных камерных пьес, написанных на рубеже 1920-1930-х годов, венгерский композитор остался и для публики, и для исполнителей незнакомцем с причудами. Загадки одного из самых эксцентричных авторов прошлого века разгадывала ЛЮБОВЬ МОРОЗОВА.
Музыка одного из наиболее значительных авторов первой половины XX века, композитора, пианиста и музыковеда-фольклориста Белы Бартока у нас исполняется эпизодически, и всякий раз словно на ощупь. Совсем недавно его Концерт #2 для скрипки с оркестром привозил в филармонию украинский британец Дмитрий Ткаченко, повергнув местный симфонический оркестр в некоторое недоумение. Вроде бы понятно — и традиционные средства, и классическая форма, и чистая, как слеза комсомолки, тональность, но вместе с тем за логикой чередования музыкальных тем никак не уследить.
Несмотря на то что сочинитель Барток опирался на простодушный фольклор и был очень далек от языковых экспериментов своих современников (не говоря уж о современниках наших), но все же высказывался он как-то сбивчиво, словно специально запутывая своего слушателя. Зачастую его музыка нарочито инфантильна на слух, легка и мила на бумаге, но почему-то выигрывают здесь те исполнители, которые набрасываются на нее, как хищник на жертву, нещадно трепля партитуру по всем возможным экстремумам.
По количеству нетривиальных композиторских решений в рамках стандартных систем Барток, пожалуй, схож с Робертом Шуманом. Возможно, связь между ними учуял и дирижер Игорь Андриевский, сделавший шаг в сторону от своего масштабного проекта "Шуман-фест", чтобы отметить годовщину со дня рождения венгерского композитора. Отобрав для концерта три камерные партитуры, он поставил перед исполнением каждой из них четкие задачи. Например, Сонату для скрипки и фортепиано #2 дирижер выбрал в качестве испытания для себя: ее цыганским напевам и деревенским наигрышам он отдался восторженно, хотя и слегка скованно, словно стараясь не переборщить с эмоциями на виду у своих студентов и многочисленных консерваторских коллег, пытливо поглядывавших из зала.
Соната для двух фортепиано и ударных стала отличным ансамблевым упражнением для сестры маэстро, Татьяны Андриевской, в дуэте с молодой пианисткой Марией Пухлянко и двух перкуссионистов, Дмитрия и Евгения Ульяновых. По замыслу автора оба дуэта, пианистов и ударников, должны быть равнозначными и тембрально подражать друг другу. На деле же получилось, что первые две части каждый исполнитель играл "о чем-то своем", ударные вторгались в фортепианную партию, как вражеский таран в ворота осаждаемой крепости, а рояль никак не желал выходить из образа романтической барышни в кринолинах. Такое желанное слияние всех со всеми случилось лишь в третьей части произведения, напророчив триумфальный финал вечера.
Взявшись за исполнение Музыки для струнных, ударных и челесты, Игорь Андриевский вывел на сцену студенческий камерный оркестр Национальной музыкальной академии — коллектив, который широкая публика слышит нечасто. После недавнего анекдотического выступления симфонического консерваторского оркестра, отличившегося тем, что в Первом фортепианном концерте Петра Чайковского медь пошла вразброд уже во вступлении (снятый на видео, этот эпизод победно блуждает по интернету на радость эстетствующим пользователям), итог нынешнего мероприятия мог оказаться не самым удачным. Мог, но не оказался: дирижер каким-то чудом свел в строгую вертикаль всю струнную рать, и один из самых известных опусов Белы Бартока прозвучал ярко и волнующе, точно и насыщенно — именно так, как хотелось.
Обычно принято разбирать неудачи, но в данном случае есть смысл поразмыслить о причинах успеха. Просто очень хочется верить, что непростая музыка XX века молодому поколению исполнителей постепенно становится ближе и роднее затертой до дыр классики.