Русский народный китаец

Лучшим исполнителем русских романсов оказался гражданин Китая

Наталья Радулова, Нижний Новогород — Москва

"Не могут китайцы произносить звук "р", ну не могут,— Андрей Седов, заведующий кафедрой сольного пения Нижегородской консерватории, тяжело вздыхает.— К тому же у них гортанная речь, они зажимают звук, не дают ему свободу — это ужасно для вокалиста. Не получается у них легато, плавный переход одного звука в другой. Они акценты четкие все время расставляют, поют будто по слогам. Приходится биться до седьмого пота, чтобы научить их плавности, певучести".

Мы сидим в одном из кабинетов консерватории. За роялем — китайская студентка Чзжан Изямин, она аккомпанирует вокалисту Му Цзюй, который старательно выводит песню Вакулы из оперы Чайковского "Черевички" — "Голе, голюшко мое, как я томлюся-а-ааа". Андрей Михайлович сидит возле окна, подпевает: "Горе, горюшко..." и, чтобы добиться от ученика требуемой плавности, водит руками туда-сюда, будто играет в детскую игру "море волнуется раз".

Если уж начистоту, то русский язык тоже не особо подходит для академического пения, и вокалистам приходится переучиваться — все гласные надо "подгонять" на итальянский манер. Да какой народ ни возьми — у всех с этим свои проблемы, кроме, конечно же, итальянцев. "Итальянский язык создан для оперы,— улыбается Седов.— А еще украинский, ой мелодичный".

Но в Нижегородской консерватории студенты из Италии и Украины не обучаются. По этажам тут носятся русские и китайцы — братья навек. Студенты из КНР приезжают в Нижний Новгород на учебу уже лет 15. Обучение для них платное — 145 тысяч рублей в год, поэтому сотня таких учащихся является для консерватории ощутимой материальной поддержкой.

Но понять друг друга бывает очень сложно. Изямин и Цзюй если и заговаривают во время урока, то только между собой и по-китайски, а Андрею Михайловичу легче пропеть им какую-то фразу, чем попытаться что-то объяснить словами: "Редеет облаков летучая гряда-аа... Редеет, а не ледеет!" Хотя, бывает, он делает замечания насчет эмоций: "Ты же о любви поешь! Вот ей пой, ей!"

Раньше иностранные студенты жили с нашими вперемежку, поэтому через год подготовительных занятий они начинали довольно бойко разговаривать. А сейчас китайцы в общежитии живут практически в резервации — целый этаж отдан им. Они общаются только между собой, поэтому, бывает, что и, получив диплом, многие толком не могут сказать "Спасибо!".

Тем более удивительно, что один из этих малоразговорчивых студентов стал победителем конкурса русского романса, который проходил в Ивановской области. "Романса голос осенний" является практически единственным в России фестивалем, направленным на популяризацию исконно русского городского, салонного и цыганского романса — никаких тебе академических произведений. И что самое главное — жюри там оценивает не только технику, но и особую душевность исполнения. То есть по всем канонам побеждает тот, кто обладает той самой загадочной русской душой и умеет вложить ее в свое пение. Мо Лицзянь — так зовут победителя этого года. И мы его ждем. Как и положено звездам, Лицзянь опаздывает.

Гляжу на вас, как бы во сне

В аудиторию он влетает, запыхавшись. С ним же вваливаются его преподаватель доцент Ирина Шабордина, ее дочь и помощница Василиса и еще один ученик — Инь Яньчжуан. У них какие-то сумки, ноты, грамоты. Ирина Васильевна не знает, за что хвататься: то ли помогать распеваться Лицзяню, то ли оправдываться за опоздание: "Пробки! Пробки!", то ли показывать нам дипломы своих учеников: "Я троих китайцев взяла на конкурс, и все вернулись с наградами. Лицзянчик главный приз взял, Яньчжуанчик — приз зрительских симпатий, а девочка моя, Пэн Сэ,— спецприз от депутатов, музыкальный центр ей подарили".

Наконец, Ирина Васильевна усаживается за рояль, китайский Вакула уступает свое место, и наш низкорослый герой, Мо Лицзянь, начинает по-быстрому распеваться. Он трет лицо ладонями, вращает руками, будто на утренней гимнастике, кивает в ответ на замечание учителя: "Сними с плеч, сними груз", и все это кажется таким суматошным, непонятным. Какая русская душа? Кто это вообще? К кому мы приехали?

А потом Ирина Васильевна вступает — "Я встретил вас". И Лицзянь успокаивается. Будто нет теперь ни нас, ни топота студентов в коридоре, нет и не было пробок и страха перед московскими журналистами. Он словно остается один в этой комнате, смотрит на сумрачный город за окном и поет о чем-то интимном, что заставляет его чувствовать, переживать. Мужчина рассказывает о своей любви к женщине, и столько в этом нежности, что даже не замечаешь — есть тут легато и звучит ли четко буква "р". Ты веришь каждому слову, каждому. "И то же в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь..."

Наверное, все же стоило послушать страдания Вакулы, чтобы понять, как велика разница между этими вокалистами. И, возможно, дело даже не в уровне технического мастерства. Дело в той самой душевности и эмоциональности. Все же большинство студентов еще слишком молоды, им всем лет по 20 — не тот возраст, чтобы до конца прочувствовать слова "Как после вековой разлуки, гляжу на вас, как бы во сне..." А Лицзяню уже 29, у него есть своя история, свой опыт. "Кому ты пел, Лицзянь?" Он, словно возвращаясь откуда-то из другого мира, несколько секунд непонимающе смотрит на окружающих, потом выдыхает: "Моей жене".

Сю Ли, жена вокалиста, сейчас живет в Китае. Две их семьи скидываются, чтобы Лицзянь получил в России консерваторское образование. В Китае практически невозможно научиться вокалу так, как в России,— там нет ни достаточного количества консерваторий, ни хороших преподавателей. Поэтому, если хочешь стать оперным певцом, надо потерпеть. Надо ждать. Надо не плакать — об этом Лицзянь просит свою любимую каждый день, когда общается с ней в интернете. Не плачь. Потерпи. Все будет хорошо. Я не забываю о тебе ни на минуту. То же в тебе очарованье. И та же во мне любовь, поверь.

Трамваи, холод и свекла

Мы пытались попасть к Лицзяню в гости, в общежитие. Но комендант, суровая женщина в сиреневой кофте, преградила нам путь своей грудью: "Знаю я эти ваши огоньки-шмаганьки. Нафотографируете тут всего, покажете нас в невыгодном свете! Не пущу!" Ирина Васильевна закрыла лицо руками: "Как стыдно!", а потом решительно заявила: "Поедем пить чай ко мне! Линцзянчик все равно у меня часто бывает, как и остальные".

Студент Яньчжуан у Ирины Васильевны даже живет дома. Все они уже члены ее семьи. Вместе выезжают в другие города на экскурсии, вместе ходят на футбол, в аквапарк. Вся жизнь Шабординых вертится вокруг "детей". Муж Владимир отвечает за фото- и видеосъемку — он же выкладывает на Youtube ролики с записями выступлений и репетиций. Дочь Василиса на своей маленькой "Оке" помогает выезжать на конкурсы, да и просто варит спагетти, чтобы всех накормить. Парни раскладывают стол, тащат свои китайские соусы: "Вкусно! Пробуй!"

Путая английские, китайские и русские слова, Лицзянь пытается рассказать, что его больше всего поразило в России: трамваи, холод, свекла. Ни с чем из этого списка вокалист с юга Китая до этих пор не сталкивался. Удивило его и то, что россияне пью пиво прямо на улице, не стесняясь, китайцы обычно выпивают дома. Девушки здесь курят, это тоже странно. А еще летом девушки не ходят под зонтиками, оставляя свое тело доступным для солнечных лучей. А вот зимой россияне почему-то не носят теплые маски на лице. Неужели русским нравится, когда мороз щиплет их за щеки? Лицзянь достает из шкафа черную маску, вроде медицинской: "Так тепло. Надень".

Родители Лицзяня работают на заводе, а родители его супруги занимаются бизнесом. Но все равно им очень тяжело платить за обучение Мо в России. Если бы он учился в Пекинской консерватории, то в перерасчете на рубли тратил бы в год около 30-40 тысяч, в Нижнем Новгороде на обучение уходит почти в пять раз больше. Поэтому во всем остальном Лицзянь себе отказывает — живет на 100 рублей в день. Хорошо еще, что на конкурсе в Ивановской области помимо диплома ему вручили 10 тысяч рублей и расшитую ивановскую скатерть. На подаренные деньги он купит себе костюм, может быть, даже смокинг — надо же в чем-то приличном выступать. А скатерть отвезет жене.

Ученый совет консерватории собирается рассматривать вопрос о том, чтобы снизит плату за обучение для студента Мо на 20 процентов — все-таки надо поощрять лучших исполнителей русского романса. Лицзянь очень надеется, что так и произойдет. Тогда, возможно, удастся купить и приличные туфли — после триумфальной победы его уже пригласили на фестиваль романсов в Москве. Вообще после той победы к китайцу все проявляют пристальное внимание. При нас даже звонил какой-то гражданин, пытался договориться о концерте. "Удивительно,— смеется Ирина Васильевна.— У меня есть не менее талантливые студенты, а их никто не замечает. А Лицзянчику столько внимания. Наверное, его все же воспринимают больше как экзотику. Китаец, а поет русские романсы. Прикольно же". Тем не менее Ирина Васильевна не может не признать, что ее ученик харизматичен: "Ему есть что выразить, и публика его принимает на ура".

"Я не коммунист"

"Идеи Мао Цзэдуна, теория Дэн Сяопина и важные идеи "трех представителей"" — так называется один из предметов, который китайские студенты изучали в Университете культуры до того, как приехать в Россию. У Лицзяня по "идеям" оценки скромные: "Я не коммунист". Он христианин и пел в протестантской церкви, там же в хоре пела и его будущая жена — так и познакомились. Я начинаю напевать мелодию известного христианского гимна — Лицзянь тут же радостно подхватывает. Волнуясь и размахивая руками, он объясняет, что это они пели в церкви. Там же, в церкви, сочетались браком.

Яньчжуан, слушая о любовной истории своего соплеменника, посмеивается. Ему всего 21 год, так что о семье он пока не думает. Но о своей карьере задумываться уже начал. Поэтому и вступил в партию: "Так лучше для работы будет".

У Яньчжуана — баритон. У Лицзяна — тенор. "Это очень редкий голос,— объясняет Ирина Васильевна.— В основном на юге Китае люди невысокого роста, и строение гортани, связок у них особое. Поэтому Лицзянчик будет востребован после того, как завершит у нас учебу. В оперном театре любой страны ему будут рады".

Неизвестно, будут ли рады в России китайскому тенору, окончившему Нижегородскую консерваторию, но пока он здесь. Все его любят, и он любит всех. Он сидит в теплой квартире своей преподавательницы, его кормят, его хвалят, и хорошо ему и спокойно. Он улыбается и пытается объяснить, что такое русская душа, то и дело порываясь написать это в "Гугл-переводчик". "Доброта,— наконец отыскивает он нужное слово и повторяет для верности еще раз.— Доброта". Потом, подумав, добавляет: "Ай!" По-китайски это значит "любовь". Доброта и любовь — вот самое главное, что должно быть в любой душе. Хоть русской, хоть китайской. Только это и притягивает людей. В конце концов, все романсы тоже об этом. Не зря Ирина Васильевна все время учит: "Пой про любовь, а не про трактор".

Лицзянь это понимает. Он встает возле пианино и под аккомпанемент Ирины Васильевны начинает: "Ах ты, душечка, красна девица, мы пойдем с тобой, разгуляемся вдоль по бережку Волги-матушки..." Он знает, о чем этот романс,— специально все слова на китайский переводит, чтобы постичь смысл до конца. Он смотрит куда-то вдаль, представляя свою драгоценную Сю, и поет только для нее, честно, без фальши: "Там скажу тебе про любовь свою, что томит мое ретиво сердце, что пылает в нем жарче пламени". Поет так, что тут же хочется вручить ему еще какой-нибудь диплом за эту чистоту и преданность. За его искреннюю "ай", которая способна обезоружить даже самых строгих членов жюри в холодной стране, где громыхают трамваи и растет свекла.