Накануне Дня памяти жертв политических репрессий мы с друзьями пришли на Лубянку, к Соловецкому камню. Там читали имена расстрелянных в 30-е годы. Это называлось "Возвращением имен". Каждому из нас дали список с фамилиями незнакомых нам людей. Уже больше полвека прошло с тех пор, как этих людей не стало. Мы их не знали, не знали их родных, мы не знали о них вообще ничего. Кроме возраста, социального статуса и года смерти — примерно того, что пишут на могильных табличках. Но у многих из этих людей нет даже могил на кладбище, где стояли бы такие таблички. Они захоронены в общих ямах, куда сбрасывали тела расстрелянных. И поэтому мы зачитываем их имена. Мы как будто даем им могилы и нашу память.
Я не знаю, почему это важно — но это важно. Как-то известный дагестанский историк Хаджи Мурад Доного рассказал мне о том, как искал следы своего прадеда, погибшего в Первую мировую войну в звании ротмистра царской армии. Мурад провел не один месяц в архивах и библиотеках — и нашел. Его прадед покоится в Польше на старом русском кладбище, в одной из безымянных могил. Мурад нашел даже ряд, в котором тот захоронен. Возвращение имен — это такой процесс, который нужен не столько мертвым, сколько живым. Чтобы помнили, кто мы и откуда. Чтобы помнили то, что было. Чтобы знали, чего нельзя допустить.
Я смотрела на имена людей в своем белом списке и думала о том, как они погибли. Сколько времени провели они в застенках? Сколько пыток выдержали, признавшись в итоге в "антинародной деятельности"? Знали они о том, что их ведут на расстрел? Или погибли от выстрела в затылок в коридорах НКВД? И что чувствовали те, кто в них стрелял?
В моем списке было пять имен. Вот они:
Корженко Василий Саввич, 48 лет, управляющий делами Наркомата иностранных дел СССР. Расстрелян 26 января 1940 года.
Корзун Вячеслав Карлович, 57 лет. Заместитель председателя технического совета Наркомата тяжелой промышленности СССР. Расстрелян 3 октября 1938 года.
Корицкий Евгений Дмитриевич, 67 лет. Сторож в Бауманском районном дорожном тресте. Расстрелян 8 декабря 1937 года.
Кормани Григорий Григорьевич, 54 года. Ответственный исполнитель по снабжению товарищества "Пролетарский строитель". Расстрелян 5 апреля 1938 года.
Корнев Петр Федорович, 30 лет. Столяр Ленинского отделения рай-жил-пути. Расстрелян 21 ноября 1937 года.
К этим именам я добавила еще одно. И тоже его зачитала. Имя моего прадеда Ивана Крастина, латышского инженера, работавшего на Восточно-Сибирской железной дороге. То есть у него была другая фамилия, но я ее не знаю. Его расстреляли в 37-м, тогда же его жена и маленькие дети изменили свою фамилию на русскую — чтобы их не нашли. Его история долгое время оставалась тайной в семье — моя бабушка Клара Ивановна, еще в детстве давшая матери слово молчать об отце, никогда об этом и не говорила. Незадолго до смерти она сказала о своем отце несколько слов. И даже не столько об отце — о том, как пыталась найти его следы в конце 60-х. И как ей пригрозили: "Лучше не лезь, а то сама туда же угодишь". Ей только сказали, что он расстрелян еще в 37-м. Она умерла, думая о том, что так и не узнала о нем ничего. Она даже не назвала его настоящей фамилии. Она ее не помнила.
Мы искали в архивах, меняя буквы в фамилии, пытаясь найти его истинное имя и ужасаясь количеству имен, выпадающих на "КРАС" в расстрельных списках, — и что-то находили даже, но это был не он. И вот на акции у Соловецкого камня писатель Шендерович посоветовал мне поискать под фамилией Крастиньш: "Это известная латышская фамилия". И я вспомнила, что когда-то в семье говорили, что настоящую фамилию бабушки изменили, скорее всего, просто убрав ее окончание.
Так что для меня эта акция в прямом смысле — возвращение имени. И надежды на то, что я все-таки найду то, что не смогла моя Клара Ивановна.
Сегодня, в субботу, в России вспоминают жертв политических репрессий. Если вы не смогли прийти к Соловецкому камню, но хотели бы, зажгите свечу. По словам руководителя международного "Мемориала" Арсения Рогинского, так уже давно поступают некоторые наши сограждане в российских городах. Свечи в окнах в День памяти — это начало того пути, который поможет нашему больному постсоветскому обществу вспомнить, узнать, понять — и измениться.