Выставка живопись
В Санкт-Петербурге открылась очередная выставка из серии "Шедевры музеев мира в Эрмитаже". На этот раз музей представляет знаменитый луврский шедевр — "Мадонну с младенцем и святой Екатериной" Тициана. О картине, более известной как "Мадонна с кроликом", и о выставке, которую она одна составила, размышляла КИРА ДОЛИНИНА.
Полотно Тициана привезли в Эрмитаж из Лувра в благодарность за экспонирование в прошлом году в Париже эрмитажного "Оплакивания Христа" Веронезе. Обычный музейный бартер — если не считать, что мы им Веронезе давали на большую концептуальную выставку, а они нам Тициана — для показа в странном жанре выставки одной картины,— вполне равноценный. Венецианца на венецианца, работу зрелого Возрождения на работу позднего Возрождения, новозаветную сцену на новозаветную сцену, счастливую Мадонну с младенцем Иисусом на Иисуса, только что распятого, шедевр на шедевр, наконец.
По внутримузейной шкале мер и весов все честно, ясно и прозрачно. Музеи меняются картинами, дабы показать своей публике как можно больше мировых шедевров. Вот только парижане и гости французской столицы (а за ними и жители Бостона, куда луврская экспозиция переехала после Парижа) увидели упоительный мир венецианской живописи на выставке "Тициан, Тинторетто, Веронезе... Венецианские соперники", с ними кураторы выставки говорили о репрезентативных портретах, свете и тьме, сакральном и профанном, изображениях художников, желанных женщинах и о других пленительных в своей концептуальной внятности материях. А жителям и гостям российской культурной столицы предлагается радовать лишь свой глаз — никакого серьезного разговора об искусстве здесь и не подразумевается. Вот этот-то обмен можно считать равноценным?
Мне могут сказать, что у Эрмитажа просто нет денег на подобные луврской мегавыставки, сплошь состоящие из шедевров, привезенных из самых разных концов света. Понимаю — денег нет. И вряд ли в ближайшем будущем будут. Но только ли в деньгах проблема? Ведь и на материале самого Эрмитажа, да еще с привлечением так удачно полученного на время луврского Тициана, можно рассказать роскошную историю о венецианских живописных страстях. А можно еще какую-нибудь — благо в сюжетах для сравнения, сопоставления, сталкивания, воспевания, опровержения в истории искусства недостатка нет. Нужны только хорошие научные головы для идей и четкая административная воля для их осуществления, а умную, острую выставку можно сделать и из самой что ни на есть тиражной графики, из фотографии, керамики, археологических находок, из чего угодно.
Увы, последние выставочные опусы Эрмитажа ко всем этим мечтаниям отношения явно не имеют. Ни расползшийся по этажам и залам Зимнего дворца парижский Пикассо, ни задуманный как фестиваль, но обернувшийся недокомплектом, полупустым Николаевским залом, где центральным в топографическом смысле этого слова экспонатом стала стойка с книгой отзывов, и полным провалом именно в части понимания зрителем сути происходящего визит Центра Помпиду, ни многочисленные выставки одной картины — все они меньше всего рассчитаны на разговор с публикой. Это вещи в себе — надменные, поджавшие губы, немногословные, не снисходящие до простого человека с его вопросами "зачем" и "почему". Это лицо современного Эрмитажа. И с ним, похоже, нам придется смириться. Смотрите и наслаждайтесь тем, что дают.
Вот, например, отличный Тициан из Лувра. Картина ранняя, 1530 года, еще носящая отпечаток ученичества у великого Джорджоне, нежная и упоительная, с роскошным пейзажем (одним из первых пейзажей такой глубины и свободы в истории европейской живописи), отменного происхождения (была заказана герцогом Федериго II Гонзага как дар матери — Изабелле д`Эсте, потом перешла в собрание кардинала Ришелье, проиграна его наследником королю Людовику XIV и с тех пор осела в Лувре). Бесспорная услада ваших глаз и высокого художественного вкуса. Вам кажется, что выставка не есть только перелистывание страниц учебника с картинками? Бросьте, наш музей — это храм. Хотите иного, жаждете интеллектуальной пищи — ищите на чужбине. Там уже лет 20 как минимум музеи меряются идеями, а публика, честное слово, оказывается вполне способной быть в этом соревновании строгим и очень благодарным арбитром.