Ровно год назад была неожиданно дописана очередная глава российской истории, название которой — "Относительная стабилизация". Очевидное всем сегодня, тогда могло прийти в голову только провидцам. Отправив в отставку Виктора Черномырдина, президент пытается продолжить исторический труд в соавторстве со своей дочерью. Однако читатели требуют эпилога.
1998 год займет достойное место в российской истории как год Великого краха, крушения псевдолиберальной модели национальной экономики и — называя вещи своими именами — падения олигархического капитализма в России.
Главное событие этого года закрепилось в народной памяти как просто дата — 17 августа. Потребуется совсем немного времени для проверки этой памяти — она коротка, и, если через год всуе оброненное "17.08." не потребует расшифровки, трагический ряд 9 января, 7 ноября, 22 июня продолжится. Великие драматические события в XX веке русский народ не хочет называть "черным вторником" или "путчем", и уж тем более "днем независимости". Этих событий непривычно много, и он с несвойственной ему хозяйственностью классифицирует их в календарном порядке.
Жаль, конечно, что массовое сознание отмечает только самые яркие и драматичные события, напрочь игнорируя подчас гораздо более важные и существенные, но, увы, внешне менее эффектные. Никогда уже день 23 марта 1998 года, когда политический истеблишмент потрясло известие об отставке премьера Черномырдина, не станет в России памятной датой, и никто, кроме считанных человек, не будет его отмечать как рубеж между двумя эпохами.
Между тем это было зеркало, взглянув в которое российская политическая система увидела совсем не то, что она ожидала.
Семья президента
Прежде всего, оказалось, что вместо одного президента из зеркала смотрит еще и его младшая дочь, и жена, и "приемный сын". Только после 23 марта стало очевидно, что российский исторический роман пишется по методу семейного подряда. Объявив открытую войну Виктору Черномырдину, Татьяна Дьяченко и тогдашний глава президентской администрации Валентин Юмашев смогли менее чем за месяц добиться его отставки.
Любопытно, что при этом они не прибегли к громким разоблачениям, масштабным политическим интригам или публичной полемике с премьером. Оказалось, что для смены политического и экономического курса в стране достаточно раньше всех войти к президенту и позже всех от него выйти. Самые мрачные, казавшиеся ранее почти невероятными подозрения подтвердились — президент стал манипулируемым.
После 23 марта важнейшим качеством политика, дающим ему подавляющее преимущество перед конкурентами, стало элементарное знание особенностей физического и психологического состояния Бориса Ельцина и круглосуточный доступ к его буквально на глазах слабеющему телу. Кто еще, кроме семьи, мог обладать такими инструментами влияния?
На смену вестернизированной публичной политике вновь пришел придворный византизм с его извечным девизом quod principi placuit, legis habet vigorem — законно то, что угодно владыке.
Как новый и фактически самый сильный политический игрок, Татьяна Дьяченко привнесла в российскую политику такие черты, как крайнее непостоянство и откровенный субъективизм. На место стабильности и преемственности, которые олицетворял собой Черномырдин, пришла политическая неопределенность, в которой, как оказалось, лучше всего чувствует себя только один российский политик — Борис Березовский. Этого можно было ожидать — антиолигархический поход младореформаторского кабинета, вдохновляемый Анатолием Чубайсом и Борисом Немцовым, возглавил олигарх Березовский.
Друзья народа
В этой связи очень неприятное открытие ждало и правящий политический класс России. Вместо могучих атлантов, держащих на своих плечах величественные своды российской государственности, депутаты, губернаторы, представители высшей бюрократии в зеркале 23 марта увидели злобных карликов, суетливо растаскивающих мебель из охваченного пожаром ветхого здания.
Как и в начале века, равно как и на рубеже 80-90-х годов, российская политическая система оказалась совершенно неспособной преодолеть очевидный всему обществу кризис лидерства. Именно те люди, которые по своему общественному положению должны были бы обеспечить дееспособность высшей государственной власти и повести за собой народ, не нашли ничего, что можно было бы противопоставить самоубийственному безволию президентской власти. "Коней на переправе не меняют" — повторяя как заклинание эти слова, политический истеблишмент затыкает уши, чтобы не слышать, как прокатившееся по всей стране эхо доносит: "Загнанных лошадей пристреливают..."
При совершенно очевидной необходимости сильной исполнительной власти, способной реформировать страну, чтобы подготовить ее к жестокой конкуренции, ожидающей большинство стран в следующем веке, трусливая беспомощность политического класса России объективно способствует ликвидации в стране института президентства. Не требуется большой фантазии, чтобы представить себе проводящийся одновременно с очередными президентскими выборами референдум о ликвидации вконец дискредитированного Борисом Ельциным и его семьей поста президента.
Пока живые
И все же самое неприятное открытие ждало после 23 марта российских либералов. Посмотрев в зеркало, они просто ничего не увидели. Интеллектуальная немощь тех, кто еще пять-шесть лет назад претендовал на звание "ум, честь и совесть новой эпохи", сравнима по своим разрушительным последствиям с горбачевской перестройкой в квадрате.
Идеологическим обоснованием отставки Виктора Черномырдина была необходимость активизации процесса реформирования российской экономики. Однако на практике это реформирование свелось к упорному следованию все той же линии, которая с удивительным постоянством звучала в выступлениях практически всех министров финансов, начиная с Бориса Федорова: "Вот сейчас мы соберемся с силами, всем миром навалимся и доберем, наконец, все причитающиеся бюджету налоги. А потом постепенно начнем ослаблять налоговый пресс, чтобы экономика стала дышать и развиваться".
Как и следовало ожидать, все причитающиеся бюджету налоги так и не были собраны. Как следствие, налоговый пресс ослаблен не был, экономика не задышала и, так и не выйдя из коматозного состояния, 17 августа издохла.
Шумные акции ставшего главным налоговиком в правительстве Сергея Кириенко Бориса Федорова заставляли все время задаваться вопросом: кого же видит это либеральное правительство в качестве своей социальной базы? Активно спекулируя чисто пропагандистской идеей составления списка "1000 самых богатых граждан России" и обличая подлость и воровство олигархов, кабинет Кириенко пытался, казалось, состязаться с коммунистами в борьбе с экономически активной частью населения страны.
Было бы странно, если бы в этих условиях иностранный капитал рассматривал Россию в качестве долгосрочного объекта инвестирования — можно ли рассчитывать на уважение иностранного бизнеса в стране, где собственный бизнес даже на правительственном уровне ассоциируется с воровством?
Закономерно, что финалом пятимесячной борьбы всех против всех стал августовский дефолт. Хуже всего то, что одно из его последствий не будет преодолено никогда: если финансовая система страны рано или поздно начнет дышать, если частный бизнес рано или поздно восстановит свои позиции, если западный капитал рано или поздно вернется в Россию, то доверие народа к своему правительству подорвано безнадежно. Можно открывать номерные счета, сто раз гарантировать тайну вкладов, выпускать сверхвыгодные ценные бумаги, но смешно надеяться, что миллионы людей поверят в то, что правительство при удобном случае в очередной раз не обманет их.
В каком-то смысле дефолт стал коллективным моральным самоубийством российской власти. Может быть, поэтому Сергей Кириенко постоянно возвращается к этой теме, пытаясь в очередной раз объяснить всем, что он не виноват,— раны совести не заживают.
Часто звучащий в академических аудиториях вопрос о том, какие факторы — политические или экономические — лежат в основе финансового краха, лишен смысла. Однако на вопрос, где истоки августовской катастрофы, можно дать конкретный адрес и дату: 'Горки-9', семья президента, 23.03.98.
Мертвые
Конечно же, была еще одна группа людей, которым после 23 марта стало хуже всех. Причем хуже до такой степени, что как социальная группа и политическая сила они безвозвратно исчезли.
Эти люди были для младореформаторского правительства олицетворением коррупции, масштабного расхищения природных ресурсов, уклонения от налогов и еще Бог знает каких преступных деяний. Словом, российские олигархи.
Правда, в отличие от многомудрого Черномырдина новое правительство не смогло в равной мере дистанцироваться от всех олигархических группировок. Как быстро выяснило правительство, среди "козлищ", оказывается, были и "агнцы" — хорошие олигархи, с которыми Кириенко, Чубайс и Немцов дружили домами.
Сейчас уже сами отставленные представители правительства Кириенко не считают необходимым скрывать существование в прошлом году антиолигархического заговора, в результате которого большинство олигархических группировок должны были быть "выброшены с арены", а оставшаяся ("здоровая") часть поставлена в жесткую зависимость от государства.
Как все планы в России, и этот оказался невыполнимым. Точнее, он был-таки выполнен, но лишь в своей деструктивной части: олигархи перестали существовать как класс, но все, без какого-либо исключения. Все надежды на высокую степень прочности потанинского ОНЭКСИМбанка окончились крахом — банк был погребен вместе с мифом о возможности построения отдельно взятого процветающего частного банка в отдельно взятой кризисной и ненавидящей богатство и личный успех стране.
Вместе с олигархами была похоронена и мечта прорваться хотя бы отдельными группировками российского капитала в число крупнейших мировых структур бизнеса, создав тем самым вестернизированные оазисы в пока еще безнадежно советской экономике России.
Второе рождение
А как же сам отставленный Виктор Черномырдин? Как ни странно, он чувствует себя гораздо лучше, чем "семья" или страдающий сейчас от политической геронтофилии президент. Пережив сильнейшую психологическую ломку, он смирился с тем, что уже никогда не будет тем, кем был еще год назад,— могущественнейшим человеком, преемником, гарантом стабильности и самым вероятным кандидатом на роль первого президента России в третьем тысячелетии.
Как утверждают близкие к нему люди, Черномырдин недавно признался, что никогда еще не чувствовал себя так легко и спокойно. "Я теперь знаю цену власти,— якобы сказал он.— Она дорогого не стоит".
Что ж, melior est canis vivus leone mortuo — живой пес лучше мертвого льва.
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВ
--------------------------------------------------------
На вопрос, где истоки августовской катастрофы, можно дать конкретный ответ с адресом и датой: 'Горки-9', семья президента, 23.03.98.
--------------------------------------------------------
Черномырдин глазами бывших подчиненных и коллег
Сергей Кириенко
Грубая ошибка думать, что кризис случился 17 августа. Все мало-мальски профессиональные люди отлично понимали, что мы в нем оказались значительно раньше — как минимум еще весной. После того как в мае мы провели секвестр бюджета, урезав на 26% бюджетные расходы, совокупный государственный доход составил порядка 22-23 млрд рублей, минимальные расходы — 25-26 млрд рублей. При этом ежемесячные погашения по ГКО достигли 30 млрд рублей. То есть, если даже мы все доходы направим на погашение текущего долга, их все равно не хватит. Проблема заключалась в том, что мы житье в долг заложили в основу бюджетной политики. В результате каждый новый кредитор начинает бояться, что он последний, кто дал деньги в долг, и, следовательно, обратно их уже не вернет.
Анатолий Чубайс
Я не считаю, что отставка Виктора Черномырдина явилась серьезной причиной дефолта, объявленного 17 августа. Правительство Сергея Кириенко приняло решительные меры по сокращению государственных расходов, которые даже правительству Черномырдина не удалось реализовать. Однако, к сожалению, этого оказалось недостаточно.
Яков Уринсон
Долговой кризис назревал по существу с 1995 года, когда впервые отказались от эмиссионного финансирования дефицита бюджета и стали его финансировать через внутренние и внешние заимствования. Кстати, уже тогда были предприняты шаги, чтобы его избежать. В 1995 году Ельцин провел расширенное заседание правительства, на котором была принята трехлетняя программа погашения госзадолженности. Денежные ресурсы для этого предполагалось аккумулировать за счет принятия бюджетов с первичным профицитом. Уже с 1996 года эта программа была нарушена, и, вместо того чтобы из года в год расплачиваться по накопленным долгам, мы только накапливали задолженность. Долговой кризис не мог не случиться, но отставка правительства Черномырдина его ускорила. Думаю, что качество принятых решений по выходу из кризиса также было бы выше.
Михаил Задорнов
Отвечать на вопрос, была ли ошибкой отставка правительства Виктора Черномырдина, считаю для себя неэтичным: я был министром финансов в том правительстве и остаюсь им сейчас. Решения 17 августа — не результат случайной ошибки отдельных людей. Это вынужденное решение. Рост объема долгов давил на экономику в течение нескольких лет. Разговоры о неизбежной девальвации начались по меньшей мере с октября 1997 года. И к 17 августа у правительства и Центробанка не было других вариантов действий.
Александр Лившиц
Справедливости ради отметим, что первый приступ, то есть кризис, случился в ноябре 1997 года — до инфаркта оставалось девять месяцев. За это время можно было родить не только человека, но и программу действий, которая бы помогла избежать 17 августа. Второй приступ — в январе 1998 года. Оба приступа пережил Черномырдин. Адекватных действий предпринято не было. Тем не менее я считаю, что Черномырдин никогда бы не пошел к президенту с решениями 17 августа. Он бы заставил своих подчиненных сделать это решение более разумным и эффективным. Смену правительства 23 марта считаю ошибкой.
Сергей Алексашенко
Все, что случилось 17 августа 1998 года, было неизбежным. Макроэкономические и бюджетные проблемы в прошлом году нарастали на глазах. Однако, если бы Виктор Черномырдин не был отправлен 23 марта в отставку, обострение долгового кризиса было бы оттянуто по времени. Дело в том, что уход с премьерского поста Черномырдина нарушил политическую стабильность и стал катализатором кризиса. Проблемы с погашением ГКО резко обострились уже в мае.
Виктор Геращенко
17 августа наступило бы и при Черномырдине. Шли к пирамиде, и об этом надо было задумываться уже весной 1998 года. Надо было делать рассрочку, может быть, на семь лет. Может быть, "ловить" иностранцев — вы не можете перевести деньги назад. Спешили кричать: "Ура! Курс твердый, давайте, иностранные банки, все свои капиталы перегоняйте в рубли, коридор на три года, ты, иностранный инвестор, хеджируйся с коммерческими банками, мы уходим в сторону". Хотя, если бы ЦБ не ушел в сторону, он мог бы отслеживать количество иностранных инвесторов.
Девальвацию надо было делать скользящей. То, что ее надо делать, было очевидно. Если, например, лес становится невыгодно экспортировать, зато пиленую доску шведскую выгодно ввозить, значит, курсовая политика неправильная. Нельзя было делать курс одним из важных элементов стабилизации после 1994 года, добиться некоторых успехов и сидеть только на нем.