На столетний юбилей со дня смерти Льва Толстого кинематографисты откликнулись двумя фильмами о его последних днях: спродюсированным Сергеем Сельяновым художественно-документальным "Лев Толстой. Живой гений" и "Последним воскресением" английского режиссера Майкла Хоффмана. Лидия Маслова нашла эти фильмы достойными друг друга.
Как известно, первая киносъемка, запечатлевшая графа в 1908 году в Ясной Поляне, сопровождалась несколько анекдотическими обстоятельствами: один из основоположников русского кинематографа Александр Дранков, человек чрезвычайной предприимчивости, получив от своенравного графа отказ сниматься, не растерялся и спрятался с камерой в усадебном туалете, откуда сквозь деревянную прорезь и сделал уникальные кадры. Потом Толстой все-таки вынужден был смириться с такой сомнительной, а то и безнравственной технической новинкой, как синематограф. К 80-летнему юбилею операторам уже разрешили вовсю снимать в Ясной Поляне, благодаря чему было отснято довольно много хроники, теперь использованной в "Живом гении" (монтажный фильм на основе кинохроникальных материалов, снятых в последние два года жизни писателя). Тут и коллективные семейные съемки, приближающиеся по стилистике и содержанию к home video, и прогуливающийся в одиночестве Толстой. И тем не менее соблазнительно предположить, что первый эпизод со съемками скрытой камерой из сортира не мог не наложить отпечаток на всю последующую историю взаимоотношений Льва Толстого с кино. Толстой словно бы упорно не дается кинообъективу, ускользает, прячется, отворачивается, выпадает из фокуса. В литературе он продолжает и по сей день жить яркой и насыщенной жизнью, причем уже не как автор величайших романов и важнейший нравственный ориентир, а как персонаж самых различных, в том числе и вполне юмористических, легкомысленных жанров: начиная от хармсовских анекдотов "Лев Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел", продолжая ленинским "зеркалом русской революции", строками Бродского "Входит Лев Толстой в пижаме, всюду Ясная Поляна" и заканчивая пелевинским героем боевика, графом Т. по прозвищу Железная Борода.
Тем не менее при всей харизматичности, эффектности и неоднозначности толстовского характера и биографии, которые, казалось бы, так и просятся на экран, хоть в комикс, хоть в мелодраму, особенно яркого следа в игровом кинематографе, в том числе и в отечественном, Толстой не оставил, хотя, конечно, попытки были. В 1912 году Яков Протазанов вызвал недовольство толстовской семьи тем, что вставил в картину "Уход великого старца" документальные кадры Толстого на смертном одре, да еще в 1984-м Сергей Герасимов снял самого себя в главной роли в своем последнем фильме "Лев Толстой", сделанном в классических традициях соцреалистического байопика. Однако какого-то живого, немонументального и нехрестоматийного, пусть не слишком настоящего и достоверного, но все-таки по-человечески интересного Л. Н. Толстого киноэкран по большому счету предъявить до сих пор не смог.
"Последнее воскресение" — весьма решительная и энергичная попытка исправить сложившуюся ситуацию. Однако этот подробный эскиз к многоцветному портрету гения все-таки тоже нельзя считать полностью удавшимся. Во многом из-за повышенного пиетета к толстовской личности, закономерно свойственного иностранцам: "Последнее воскресение" — картина хоть и немецко-российского производства (русское участие выразилось в основном в работе Андрея Кончаловского как сопродюсера и в консультациях толстовских потомков), но все же продукт по преимуществу заграничный. Сценарий фильма написан Майклом Хоффманом по мотивам романа Джея Парини "The Last Station", основанного на дневниках самого Толстого, членов его семьи и близких друзей,— в русском переводе эта трагикомедия о том, как великому человеку не повезло с женой, которая фактически свела его в могилу, должна была бы по идее называться "Конечная остановка".
Авторы "Последнего воскресения" предваряют фильм эпиграфом из "Войны и мира": "Все, что я знаю... Я знаю только потому, что люблю". Они считают слово "любовь" ключевым в творчестве и жизни Льва Толстого и, собственно, снимают фильм про любовь, которая может все, в том числе и убить. Это, конечно, очень увлекательная и кинематографичная тема, однако человеческая и писательская индивидуальность Льва Толстого любовью далеко не исчерпывается. А что еще про нее сообщить необычного и неизбитого, авторы представляют себе плохо, поэтому после эпиграфа про любовь следует несколько наивный и растерянный титр, непонятно для кого предназначенный: "Лев Толстой, автор "Войны и мира" и "Анны Карениной",— самый знаменитый в мире писатель". То есть чтобы зритель не забывал о значительности предложенного ему зрелища: Лев Толстой не просто какой-то добрый и сердобольный к крестьянам помещик с бородой, которого играет Кристофер Пламмер, а celebrity, у подъезда которого все время дежурят папарацци (а это буквально так выглядит в "Последнем воскресении").
Несколько патетический образ всемирно известного ньюсмейкера графа Толстого в начале "Последнего воскресения" смягчают милые бытовые сценки. Вот с первыми петухами Софья Андреевна (Хелен Миррен) спускается из своей спальни, чтобы закрыть окно в комнате, где спит Толстой,— сцену прерывает еще более комичный и ненужный, чем предыдущий, титр: "Он отрицает частную собственность и проповедует непротивление злу насилием. Некоторые даже считают его святым". Затем Софья Андреевна подкладывается под бочок к святому, который отвечает храпом на ее нежное бормотание: "Дорогой, дорогой". В принципе, если бы герой так мирно и прохрапел весь фильм, зрители не потеряли бы о нем слишком много ценной информации. Толстой в исполнении Кристофера Пламмера — добрейший, как Дед Мороз, человек, которого трудно заподозрить в борьбе с какими-то противоречивыми внутренними страстями. В начале фильма за завтраком в Ясной Поляне на полном серьезе ведутся разговоры — является ли Лев Николаевич Иисусом Христом во плоти или просто одним из пророков. Когда в имение к Толстому приезжает новый секретарь Валентин Булгаков (Джеймс Макэвой), Лев Николаевич ласково втолковывает молодому человеку, что в жизни есть "единственный организующий принцип — это любовь".
Из всех вариантов и разновидностей любви Толстой, судя по фильму, предпочитает любовь к народу: принимает подсолнухи из рук выстроившихся к нему в очередь крестьянских ребятишек, а также норовит завещать доходы от своих посмертных изданий не многочисленным детям, а в общественное пользование, за которое ратует верный толстовец, издатель Владимир Чертков (Пол Джиаматти). Завещание и становится главным предметом конфликта между Софьей Андреевной и Чертковым, которые беспрестанно интригуют друг против друга, осыпают друг друга оскорблениями и в общем-то рвут на части беспомощного Толстого, хотя авторы и стараются по мере сил дать понять, что все-таки корыстный интерес тут не главное и оба конкурента за толстовскую любовь на самом деле движимы искренней к нему привязанностью и взаимной смертельной ревностью. Смертельной она в итоге оказывается все-таки для Толстого, которого, как выходит по фильму, чрезмерная любовь ближайших к нему людей порвала на части — устав от бесконечного шума и ругани, а также от пистолетной стрельбы Софьи Андреевны по портрету Черткова, великий старец уходит, понимая, что до его смерти они не успокоятся.
Вполне убедительная версия. И, кстати, на те же мысли порой наводит хроникальный "Живой гений", в котором можно заметить, как Софья Андреевна и Чертков то и дело стараются оттереть друг друга от Льва Николаевича. Жаль только, что в этой кровавой схватке сам Толстой, идет ли речь о документальном фильме или о художественной смеси вымысла с действительностью, не получает возможности проявить себя иначе, чем пассивный трофей, решивший самоустраниться и не доставаться никому.