В Венеции в палаццо Грасси открылась выставка "Космос" — одна из больших концептуальных искусствоведческих выставок, подводящих итоги столетия. Куратору Жану Клеру удалось создать целостную картину двух веков развития искусства, объединенную единой темой.
Сначала не понимаешь, почему все это здесь собрано вместе. Проект кенотафа Ньютона работы Булле или город Шо работы Леду — утопические фантазии эпохи Просвещения, учебники прошлого века по астрономии, эрмитажный Каспар Давид Фридрих с двумя фигурами в пустынном пейзаже, американские пейзажисты с Гранд-каньонами и озерами Онтарио в стиле Фенимора Купера, летающие города Крутикова из московского Музея архитектуры, фарфоровая ракета с двумя космонавтами из советского магазина 60-х годов — кажется, выставка довольно формально собрала все, что удалось достать, причем больше вещи второго плана. Потом, когда замысел куратора начинает доходить до тебя, вдруг поражаешься тому, как это замечательно придумано.
Существуют разные точки зрения относительно того, когда именно умер Бог. Ницше первым заявил: "Бог умер" — в конце прошлого века, Ганс Зедльмайр датировал событие концом XVIII столетия, Хайдеггер намекнул, что все началось с декартовского "мыслю — следовательно, существую". По разным оценкам, мы, таким образом, существуем в ситуации богооставленности от века до трех. Жан Клер в любом случае интересовался тем, что происходит с человеком после этого.
Название выставки имеет три подзаголовка: "От Гойи до Де Кирико", "От Фридриха до Кифера" и "Искусство, преследующее бесконечность". Содержание выставки — это история попытки найти замену традиционному религиозному чувству. В пустынном пейзаже, в море, во льдах, в облаках, в звездном небе, в галактической пыли.
Это "мир иной" человека эпохи позитивизма, когда, с одной стороны, этот мир существует в реальности, а с другой — зримо представляет человеку свидетельство своей инаковости и превращает его, как выражаются материалисты в минуты размышлений о бренности всего сущего, в песчинку на берегу вечности. То, что природа в своих особенно не располагающих к обитанию, будь то пустыня или льды Антарктиды, местах заменила человеку Бога, придумал, разумеется, не Клер. Достоинство выставки не в этой мысли, а в спокойной демонстрации того, что за этим последовало.
Выставка очень качественно сделана. Небольшие залы палаццо Грасси сначала подают тебе это "преследование бесконечности" маленькими порциями, ты не успеваешь устать. Потом ты оказываешься в центральном зале, где на стенах — американский пейзаж, и вдруг видишь в перспективе окруженного этими провинциальными романтиками Кифера. И ловишь себя на четком ощущении того, что абстракция Кифера — более подлинный, более реальный космос и бесконечность, чем реалистический пейзаж.
В этой части выставка — про неминуемость рождения авангарда. Когда рассматриваешь каньоны и озера Черча, Морана, Коля, то, с одной стороны, раздражаешься из-за качества живописи (хуже Шишкина!), а с другой — вдруг понимаешь, что в натуре, наверное, эти пейзажи производят фантастическое впечатление. Возникает странное ощущение, что этот реальный пейзаж в своей величественности не лезет в реалистическую картину. Что ему просто необходима абстракция, чтобы передать ту запредельность, которую он с собой несет.
Абстракция рождается на этой выставке с неминуемостью вывода из силлогизма. Требуется "мир иной" как часть реального. Он находится, но если его изобразить как реальный, он перестает быть "иным". Отсюда необходимо изобразить его нереально. Получаем абстрактное искусство.
Так выглядит первый этаж экспозиции. Второй сначала кажется последствием этого непреложного вывода. Суетин (его реплика "Черного квадрата" Малевича остроумно повешена в красном углу как икона нового космизма), Кандинский, Лисицкий, Де Кирико, Балла, Отто Дикс — космос получает силу и адекватное выражение, полностью заменяя и религиозное чувство, и религиозное искусство. Но Клер идет дальше этой констатации. Двигаясь по той части "Космоса", которая посвящена ХХ веку, вдруг обнаруживаешь, что с космосом что-то неладно. Из классики авангарда он сначала превращается в космические аппараты, скафандры, телескопы, потом и вовсе в сувениры типа "луноход", которыми пичкал нас в детстве отечественный ширпотреб.
В этом смысле центральный экспонат выставки — известнейшая инсталляция Ильи Кабакова "Человек, улетевший в космос из квартиры" (удивительно, что эта вещь, созданная 12 лет назад, все еще жива и продолжает двигаться с выставки на выставку). Она занимает целый зал. Интерьер комнаты в общей квартире, какие-то парашютные лямки, кресло с диванными пружинами и все: хозяин улетел. В космос. На этой выставке Кабаков выступает как русский мальчик из Достоевского, которому выдали атлас звездного неба, а он на другой день вернул его исправленным. Его инсталляция критикует пафос всей выставки. Из религиозного пространства космос вдруг превращается в пространство абсурда, тяжелого похмельного советского бреда. Но с другой стороны — он же идеально закрывает тему. Оказывается, человечество уже не только Бога забыло, оно и космос давно промотало. Когда "Млечный путь" превратился из замены Господа в обертку шоколадки "Milky Way".
России пока не знакомы такие выставки. Те большие выставки, которые проходили у нас, связаны с предшествующим этапом развития искусствознания, когда концепция шла от материала. В лучшем случае кураторы исходили из сравнительных моделей построения выставки: Москва--Берлин, Москва--Париж. Философское искусствознание, которое бурно развивалось в 80-90-е годы, у нас на заре перестройки захватило все журналы, но потом стало потихоньку погибать в отсутствии пропитания. На Западе оно из статей перешло в монографии, а теперь превратилось в масштабные кураторские программы. Наше наследие еще не выглядит провинциальным: Каспар Давид Фридрих из Эрмитажа выбран центральным произведением "Космоса", попавшим на плакат, Кабаков — центральной инсталляцией выставки. Но наши выставки после "Космоса" выглядят здорово устаревшим продуктом.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН
Выставка открыта до 23 июля.